Раздевшись, очистив одежду и инструменты от земли, а затем постояв немного под дождём, чтобы смыть грязь с волос и кожи, Таурион юркнул в дупло и моментально вырубился, не желая вспоминать, как опозорился перед Леголас.
***
Проснулся он до рассвета и тут же прислушался, пытаясь понять, что творится в лесу. Было почти тихо, лишь где-то жужжали мошки, ухали совы и изредка чирикали ранние пташки. С листьев дерева падали редкие капли, из чего Таурион заключил, что дождь успокоился не так давно. Его сон был таким крепким, что ночью он даже не слышал шума дождя снаружи.
Таурион, подтянувшись, натянул ещё сырую одежду и осмотрел перчатки, попутно решая, какая же в Зеленолесье будет погода, когда совсем рассветёт. Удивительно, но перчатки не прохудились. Могло показаться, что прошедший день Тауриону приснился, но к сожалению, это было не так, и теперь он не знал, что же делать дальше. Он понимал, что должен пойти к Леголас и попросить у неё прощения за сказанное вчера, а потом делать вид, что сказал это всё в горячке, но Таурион не чувствовал вины. Он любил Леголас и не собирался отказываться от признания, что бы она о том не думала и не откажется от своих слов, даже если Трандуил выставит его из государства вон. Но показываться перед Леголас ему пока не хватало духа, а прятаться словно трус Таурион не собирался, потому, подхватив инструменты, он белкой скользнул из дупла вон и решительно зашагал к пню.
Рядом же с пнём он неожиданно увидел того высокого синда, к которому так жарко ревновал — и продолжал ревновать! — Леголас. Поначалу Таурион подумал, что гость из Линдона пришёл вызвать его на поединок, но тут же заметил, что одет тот просто, даже проще него самого: поношенная форма стражника, старые высокие сапоги, серебристые волосы скрыты повязкой, словно синда собирался… корчевать пень вместо него? Таурион перехватил свой заступ, то ли угрожая, то ли показывая неожиданному гостю, что работу и так есть кому выполнить.
Тот, заметив явление Тауриона, слегка усмехнулся и, поклонившись, представился:
— Белгалад из Линдона. Рад видеть тебя, Таурион. Вижу, ты уже проделал большую работу. Сегодня снова будет дождь, я покажу тебе, как подмыть корни.
— Благодарю, — отстраненно-холодно обронил Таурион, как вчера прислоняя топор к дереву и облокачиваясь на заступ. — Разреши узнать, Белгалад из Линдона, кто послал тебя сюда?
Тот, смерив Тауриона взглядом и немного помолчав, ответил.
— Я бы сказал, что меня сюда послала моя наречённая, но, во-первых, не хочу лгать, а во-вторых, сердить тебя, — и, не сводя взгляд с покрасневшего то ли от гнева, то ли от возмущения Тауриона, продолжил. — Моя наречённая передала мне просьбу принцессы Леголас о помощи для тебя. Сначала она хотела просить о помощи своего отца, но я, увидев его руки, решил, что от меня будет больше толку. Ты наверно думаешь, я спасаю жизнь ложью, видя твою ярость? — спросил Белгалад и внимательно посмотрел на собеседника.
— Да! — почти рявкнул Таурион, не выпуская заступ. — Я понимаю, Владыке Трандуилу хотелось бы видеть зятем кого угодно, только не меня… — и остановился. Леголас просила наречённую Белгалада о помощи для него? — Но кто же тогда твоя наречённая? — наконец глупо спросил Таурион.
Синда лишь улыбнулся и, натянув вытащенные из-за пояса перчатки, взял в руки заступ, до того заботливо прислоненный к дереву недалеко от Тауриона. Рядом с заступом стояли ещё какие-то инструменты. Наверняка Турголф расстарался.
— Точно не Леголас, — ответил синда наконец. — У Владыки Трандуила руки не обожжены, а в Зеленолесье и без принцессы есть девы, достойные любви. Мы дружим с Леголас, но люблю я не её. А ты, Таурион, раз любишь, не говори никому, что знаешь о просьбе Леголас.
Вспомнив вчерашнее, Таурион покраснел. Наверняка Леголас попросила о помощи до того, как он наговорил ей глупостей, но отказаться от просьбы ей не позволила гордость. Может, сейчас за Белгаладом придёт Силиврен и, сославшись на некое важное дело, уведёт того прочь, вновь оставив Тауриона наедине с пнём… Силиврен! Неужели трудно было понять, о какой из подруг Леголас говорит Белгалад? Он мысленно застонал, в который раз ругая себя за ротозейство.
— А, ну поздравляю вас, — сконфуженно пробормотал он, вытаскивая свой заступ из земли. — А о Леголас никому не скажу, — и мысленно добавил, «она наверняка уже жалеет о своей просьбе».
Белгалад, вновь усмехнувшись, измерил шагами расстояние до пня и стал что-то чертить на земле. Таурион, однако, почти не замечая его чертежей, смотрел вверх. В кроне деревьев он заметил изящную фигурку и длинные, золотистые в лучах солнца волосы, которые едва шевелил лёгкий ветерок. Поймав взгляд Тауриона, Леголас показала ему язык, беззвучно сказала «пень!» и тут же исчезла, будто упорхнула.
Таурион широко улыбнулся ей вслед.
========== Майэ чертополоха ==========
Комментарий к Майэ чертополоха
В главе присутствует ретеллинг фрагмента “Богоматери цветов” Жана Жене.
Таурион, затаившись в любимом дупле, неохотно просматривал кипу набросков, на которые его в своё время вдохновили беседы с Рандиром. Сейчас же он не понимал, с чего напридумывал эти истории. Ничего такого Рандир точно не говорил, вернее, говорил, но плохо скрывая при этом усмешку. Несмотря на обычную отстранённость, он мог быть той ещё язвой. Почему же Таурион так разговорился с Рандиром, вернее, Рандир с ним? Из-за слухов о влюблённости Тауриона в его дочь? Нет, к тому времени всё Лихолесье уже знало о его чувстве к Леголас. Видимо, всё началось после рассказа Силиврен, что её отец в своё время служил у нолдор Первого Дома. Таурион тогда пошутил, что Рандир наверняка гадает, не родня ли приятель дочери кому-то из его бывших лордов. Та промолчала, лишь рассеянно улыбнувшись в ответ.
А через неделю Таурион потащился к Рандиру за уроками пения, вернее, за настройкой лиры — однажды Силиврен обмолвилась, что её отец отменно настраивает музыкальные инструменты. Она не преувеличила: старая лира зазвенела в руках Рандира так, словно была сработана из чистого серебра (а Таурион слышал арфу с серебряными струнами). Разумеется, он не удержался, чтобы не засыпать Рандира вопросами о прошлом. По правде сказать, ответа Таурион не ждал: закрытость отца Силиврен иногда пугала даже Леголас. Спросил чтобы спросить, тихо надеясь, что тот расскажет даже не о себе, а хотя бы о житье нолдор, о сражениях, ещё о чём-то таком?..
Вытянув из вороха очередной набросок, Таурион пробежал его глазами. «…Изображение его прекрасного лица обрушилось на Ангбанд, на самые отдаленные уголки тёмной крепости и на лаборатории майар, и на замки вассалов Властелина Тьмы; и Тёмные с тоской осознали, что в их повседневную жизнь проникли обольстительные эльдар: тайком они прокрались в их сны и собираются их нарушить, прокрались по черной лестнице; а она, их сообщница, даже не скрипнула. Под портретами Финрода сияли его преступления: они говорили о его тайном величии и предсказывали будущую славу.
Чуть раньше эльда по имени Эол убил свою жену.
Чуть позже адан Турин взял в жёны собственную сестру и позже, когда она, узнав, что понесла от брата, бросилась в пропасть, прикончил себя, бросившись на меч.
Наконец, Маэглин, сын Эола, предал ради того, чтобы предать, и поплатился за это жизнью.
В честь их преступлений я и пишу свою книгу».
Таурион, поморщившись, скомкал набросок. Да, ему хотелось рассказать эдайн нечто схожее с их же небылицами о жизни эльдар, которые он успел услышать от торговок или от Леголас, но Леголас рассказывала это со смехом, а юные торговки были уверены, что это всё и есть истина. Что эльдар не знают усталости в постельных утехах. Что эльдар способны приказать себе, кого любить или ненавидеть. Что эльдар всё равно, к кому испытывать чувства… Однажды Таурион в шутку рассказал Рандиру об ужасно серьёзной истории о любви его лорда (к тому времени Таурион уже знал, что Рандир служил у Маглора) к старшему брату, который в прошлый визит зеленолесской делегации в Дейл зачитали две юные торговки. Силиврен, оказывается, слышавшая этот разговор, догнала Тауриона, едва он, откланявшись, направился к себе, и сказала, что, не будь она такой доброй, немедленно бы помчалась к Радагасту и взяла бы у него волшебные травы, чтобы обратить чрезмерно языкастого приятеля в лягушку. Долго после той встречи Тауриону в видениях являлось это колдовство. А Рандиру, казалось, было всё равно. Он продолжал беседовать с Таурионом, подкалывать его и подшучивать над ним, но вместе с тем помогать ему с лирой, советовать, как слагать песни, чтобы они звучали приятно для уха, делиться историями из жизни правителей нолдор, которые Таурион потом переделывал для дев из эдайн, теряющих голову от «эльфийской правды». Ему было забавно наблюдать за этими восторгами над явными небылицами, вот и всё. Выгоды, разумеется, он из этих выдумок никакой не извлекал, ему самому было интересно узнавать что-то новое, чего он никогда бы не услышал, не занеси в Лихолесье Рандира…
