Это вечное аллегро нон мольто летит и кружится вихрем среди звездной пыли...
Тень звука имени, летящая в небе quasi una fantasia за рубиконом разума ответь мне, кто же я теперь, - лишь человек или вся Вселенная?
Тень звука имени, ответь мне...
Дома роняют резкие черные тени на ослепительный тающий снег, а в воздухе растворяется прозрачно-белая дымка, и от тротуаров и крыш поднимается едва заметный матовый пар, а в пронзительной синеве, что распахнулась из космоса, парит облако-парус, облако-письмо, не отправленное мной...
Взлететь над городом, снова и снова взлететь над вечным городом, слиться с лучами плывущего к горизонту Солнца и раствориться навсегда в этой синеве и бесконечно лететь и лететь над заснеженными городами, падать вниз, рассекая воздух и снова взмывать под самое Солнце - неповторима и чудесна каждая секунда, каждый миг, каждое мгновенье, стоит только взглянуть: вот Солнце незаметно уплыло к западу, и все его тени уже плавно поплыли, и все цвета стали иными, и все оттенки, и все очертания, и само настроение стало иным... нет, совсем иным, но та же полетность, но та же полетность.
Словно уже наступило всемирное братство, и сам ты стал братом всем живущим и уже ушедшим с Земли... Словно весь мир поет величественный гимн Вечному Небу, слышимый не земным слухом.
Но об этом нельзя говорить много слов. Слова все испортят. Просто чувствовать сердцем - это важнее, это глубже, это сильнее.
Белый день...
Он бывает раз в тысячелетие...
Почему же в душе моей, улетающей в Небо вместе с прозрачным паром от тротуаров, такая светлая непонятная горечь? Оттого, что этот день не повторится. Будут другие дни, похожие на него, будут, быть может, еще блистательнее и ярче, но он, именно он - не вернется. Он ушел навсегда.
Этот день можно будет лишь вынуть через много лет из памяти, словно засушенный цветок из старинной книги, вобрать его аромат и вспомнить все: каждый оттенок чувства, тончайшее несходство настроений, малейшие вибрации души... А потом - скрыть обратно этот цветок памяти. Нельзя вспоминать такой день слишком часто - блеск его может стереться и потускнеть.
Горечь...
Этот день, Белый День, слишком прекрасен для все-уносящих волн времени.
Такой же мучительно-прекрасной может быть только музыка, что слышится впервые, но изумляет напоминанием о чем-то, оставленном где-то вдали... словно сам сложил ее когда-то за горизонтом памяти. Она звучит в душе бесконечно.
И мир словно полон людьми в белых одеждах, но люди ли это? Быть может, это ангелы?
Быть может, это белые деревья, тянущие ветви к солнцу?
Быть может, это шелестящие страницы древней книги, что дарует вековую мудрость...
Если бы родиться лишь на один этот день - Белый День - и уйти с наступлением темноты к Матери-Земле, чтобы превратиться потом в листик тополя, в мотылька, в лепесток тюльпана...
Сбылись все мечты... Самые глубинные, самые тайные, самые тонкие и светлые... Три дня - и вся жизнь.
Все сказано и все сокрыто. И весь мир преобразился. И во всем вокруг, и во всех людях скрыта какая-то светлая тайна, словно все желают нам счастья, и так легко любого человека простить и принять.
Словно кто-то с вечного Неба смотрит на нас и улыбается... Откуда же это чувство? Мягкая, тихая, слегка грустная улыбка...
Взгляд внутрь себя и внутрь меня.
Улыбка своим таинственным думам и моим.
Тайна своей души и моей.
Кто это?
Те, кто когда-то были людьми, а сейчас ушли вперед бесконечно дальше, десять тысяч миль над уровнем человека...
Что видите вы в себе и во мне?
Каким сокровенным чувствам улыбаетесь - своим и моим?
Что хранит в себе тайна душ ваших и души моей? Или велика тайна эта? И несет в себе глубинную мудрость? А в этой мудрости горечь и боль скручивают в спираль само пространство и время со звуком стали, режущей алюминий? И потому вы из милосердия своего не открываете эту тайну... Не оттого ль и тронуты печалью ваши благословляющие улыбки?
"И мы когда-то были такими же"...
Нет, это не гении Суперстены, это кто-то выше... Они были одарены чем-то выше гениальности...
Словно Мудрый Дирижер Вселенной мягко улыбается, глядя на нас,
людей...
Люди шли мимо, все люди шли мимо, они ничего не поняли. Может быть, их время придет много лет спустя.
А пока...
Тень звука имени, ответь мне...
Но Солнце уже клонится в западу над вечной рекой, разделяющей наш Старый Город надвое.
Но часы уже отстукивают последние мгновения.
Но в сгустившейся тени вечера часовая стрелка подошла к пяти.
Конец II части
Часть III
Глиссанда
Глава 11
Лимб
В сгустившейся темноте часы бьют 5 раз.
Кто это отражается в стеклах?
На одной из нижних ступеней стоит молодой человек, одетый подчеркнуто торжественно, с цветами в руках, жадно всматривается в подходящих и подбегающих. Звучит музыка, тикают часы, стучит сердце. А ее нет и нет. Надо, наконец, решиться, отойти в сторону от двери общежития, и... взять штурмом эту дверь с тугой пружиной.
Список жильцов. Ирины Истоминой в нем нет.
Что же, теперь придется сделать одно - с разбега устремиться в эти лабиринты коридоров.
Сзади долетел крик вахтерши: "Куда?! Обратно не выпущу!"
Но не тут-то было. Лестница уже ведет на второй этаж.
Странное здесь что-то. В общежитиях бывать еще не приходилось. Словно в театре за кулисами: на сцене эти актрисы неотразимы, а за кулисами проза жизни, потрепанная одежда, бигуди, и одни неприятные чувства на лицах этих актрис, что за порогом своего дортуара похожи на изысканных принцесс...
Может быть, все женщины таковы?
Кроме Вас, конечно, кроме Вас.
И вся женская красота, загадочность, привлекательность - только фикция, только намеренный обман, как мимикрия насекомых и животных для привлечения самцов в период размножения?
Лучше бы не приходить сюда... Какая-то изнанка жизни.
Вот уже первая дверь.
- Ирина Алексеевна Истомина здесь?
- Нет.
Тогда в другую:
- Ирина Истомина...
- Закройте дверь, молодой человек.
В третью дверь:
- Ирина...
И так далее, и далее...
И везде отвечают - "Нет!", "Не живет", "Не знаем..."
