Все это мне рассказала консьержка на первом этаже, которая, выяснив, что я из полиции и мне нужен директор, стала чрезмерно разговорчивой: видимо, почувствовала, что может первой узнать что-нибудь интересное. Но я о цели визита не распространялся, и в конце концов она сдалась и указала мне путь к кабинету директора.

Тот был на месте и очень удивился, когда я появился у него на пороге и первым делом показал удостоверение.

– Вы из прокуратуры? – спросил он недоумевающе. – Но на нас не поступало никаких жалоб.

– Я по другому делу. Разрешите? – Я указал на стул.

– Конечно, садитесь. Что случилось?

– У вас работает Зинтаров Евгений Казимирович?

– Да, конечно. Он ведет химию.

Если верить табличке на двери кабинета, директора звали Федор Степанович Короб. Это был мужчина плотного телосложения с прилизанными на левую сторону остатками светлых волос, с одутловатым лицом человека, который любит на ночь глядя приложиться к бутылке. Под светло-голубыми глазами набрякли темные мешки, белки выглядели воспаленными.

Я заметил у него на столе капли и упаковку таблеток от несварения. Я сам иногда принимал такие. В последнее время желудок пошаливал: стоило съесть что-нибудь мучное, и начиналась изжога.

– Что-нибудь случилось? – обеспокоенно спросил Короб.

– Зинтаров найден сегодня утром убитым, – ответил я.

– Что?! Как?! – Директор был в шоке. Он зашарил руками по столу, явно растерявшись. – Мы звонили ему сегодня, когда он не вышел на работу, никто не отвечал ни по домашнему, ни по сотовому.

– Когда это было?

– С девяти до двенадцати утра примерно.

– Он был уже мертв.

– И… как это случилось? – Короб взял в руки ручку, отложил, провел пальцами поочередно по степлеру, маленьким латунным часам и страницам настольного календаря.

– Пока что не могу ничего вам рассказать. В интересах следствия.

Короб мелко закивал:

– Понимаю, понимаю. Чем могу помочь?

– У Зинтарова были какие-нибудь неприятности? Конфликты с коллегами, родителями, учениками? Он ни с кем в последнее время не ссорился?

– Насколько мне известно, Евгений Казимирович жил один и был очень замкнутым человеком. Он не общался даже с другими учителями. Полтора месяца назад на него подали жалобу из-за того, что он очень строго ставит оценки и предъявляет высокие требования. Но это ерунда. Просто некоторые родители не могут смириться с мыслью, что их дети учатся хуже других. И вместо того чтобы самим взяться за воспитание своего ребенка, пытаются переложить вину на школу.

– Кто подал на него жалобу?

– Не знаю. Письмо пришло по электронной почте и не было подписано.

– И вы рассматриваете такие жалобы?

Короб развел руками:

– Приходится. Но, как я уже сказал, эта не была обоснованной.

– Зинтаров знал о ней?

– Конечно. Я показал ему письмо.

– Как он отреагировал?

– Никак. Заговорил о другом. Думаю, его это не взволновало.

– У вас есть электронный адрес отправителя анонимки?

– Да. – Директор порылся в ящике стола и достал распечатку. – Пожалуйста.

Я взял листок и пробежал глазами. Текст был невыразительный, с парочкой орфографических ошибок. Похоже, что его писал ребенок. Наверное, кто-то из учеников решил отомстить учителю за двойку. На распечатке был и электронный адрес отправителя письма, но что это могло дать? Проще всего зайти в интернет-кафе, завести бесплатный почтовый ящик, указав вымышленную фамилию, и отправить послание.

– Вы этот листок показали Зинтарову? – уточнил я.

– Да, именно его.

– Можно его забрать?

– Да ради бога, – Короб рассеянно поглаживал небольшую бронзовую статуэтку на подставке красного дерева.

Фигурка походила на толстенького крылатого человека с клювом вместо носа и птичьими лапами ниже колен.

Я сложил распечатку и положил в карман.

– Больше никаких странных посланий не приходило?

Короб пожал плечами:

– Как вам сказать.

– Лучше всего как есть.

– Было одно письмо. Позавчера прислали. По-моему кто-то просто ошибся адресом, или оно случайно пришло на ящик школы. Может, какой-нибудь сбой или…

– Разрешите взглянуть?

– Пожалуйста. Сейчас открою. – Короб чуть развернул монитор и придвинул клавиатуру. – Вам распечатать?

– Давайте.

Через пару минут директор вытащил из принтера и протянул мне через стол листок. Я начал читать и сразу понял, что письмо не могло прийти на ящик школы случайно. Убийца о чем-то хотел предупредить, вот только сделал он это в странной форме.

Текст был такой:

Внизу же вместо подписи был рисунок черепа, причем довольно странный – словно кто-то нарисовал его поверх лица, заштриховав вокруг глаз, на месте носа и выведя вместо губ оскал.

Мне вспомнился документальный фильм про мексиканский Праздник мертвых, который я смотрел однажды по телевизору.

Адрес отправителя тоже пропечатался.

– Что скажете? – спросил Короб.

– Чье это стихотворение?

– Не знаю. Не выяснял.

– Больше ничего не было?

Директор отрицательно покачал головой.

– Это все.

Я убрал листок.

– С кем мне лучше всего поговорить о Зинтарове? Кто знал его лучше других?

– Честно говоря, не думаю, чтобы он с кем-нибудь общался. Говорю же, он был очень замкнутым и нелюдимым. Знаю только, что он ходил в церковь и вроде даже к батюшке какому-то.

Это было интересно.

– В какую церковь?

– Святого Апостола Иоанна. Адрес, если честно, не помню.

– А имя батюшки?

– Не знаю. Мне вообще о том, что Зинтаров в церковь ходит, рассказала одна наша учительница, а ей – ученики. Они просто его там видели.

– Понятно. – Я взглянул на часы. Было половина четвертого. – Вы не против, если я поброжу по школе, может, пообщаюсь с учителями.

– Пожалуйста, только почти все уже ушли домой. Время-то не учебное, поэтому работаем до двух, максимум до трех.

– Ничего, может, кто задержался. – Я вспомнил, что у меня в кармане лежат фотографии нотной записи со стены Баболовского дворца, и решил проконсультироваться у кого-нибудь, рассудив, что в школе с музыкальным уклоном должен найтись человек, который узнает мелодию.

Если она вообще существует, конечно. Потому что оставался и такой вариант, что убийца зашифровал нотами что-то другое. Правда, я не представлял что. Ну, или преступник мог сам сочинить музыку. Тогда, возможно, мне ее кто-нибудь наиграет.

Словом, я отправился на поиски учителей.

Обойдя второй этаж, на котором располагался кабинет директора, и никого не найдя, я спустился вниз. Здесь мне повезло больше: из правого крыла доносились музыка и голоса.

Я направился туда. Приоткрыв дверь, я увидел большой зал с зеркалами на стенах, вдоль которых были установлены перекладины. Кажется, они называются балетными станками. Навстречу мне шли люди возрастом примерно от семнадцати до тридцати лет. От них разило потом и дезодорантами. Судя по всему, только что закончилось какое-то занятие.

Я посторонился, пропуская поток. Когда последний человек вышел, я проскользнул внутрь. Девушка с собранными в хвост волосами цвета меди сняла ногу с перекладины и взяла висевшее рядом полотенце. Вид у нее был усталый, я бы даже сказал, изможденный.

– Добрый день, – проговорил я, останавливаясь в дверях. – Не помешаю?

Она обернулась. Глаза у нее были с необычным разрезом: внешние уголки чуть приподняты, как у кошки.

– Здрасьте! – кивнула она, отведя со лба прилипшую прядь. – Занятие закончено, запись по понедельникам и четвергам. Приходите завтра.

– Я не собираюсь ходить к вам на танцы, – сказал я, понимая, что вышло недоразумение.