Я сразу пришел в себя. И уже не отвлекался на бесполезную рефлексию, поспешил к близкому дому. Тот уже виднеется в просвете многоэтажек. Теплый свет льется из десятков окон. В груди нарастает усталое томление по долгожданному комфорту и домашнему уюту. Во дворе пара собачников стыдливо прячась, выгуливают бедных питомцев, ставших с практической точки зрения – абсолютно ненужными, в условиях развитой цивилизации. Ночная тьма скрывает хозяев от скандальных фанатов чистоты. Я, кстати, так и упустил в детстве тот момент, когда именно собака в большом городе стала неподъемной обузой. Самим фактом своего обитания в квартире превратив жизнь хозяина в почти преступление. Думаю, недолго осталось до полного запрета в городской квартире четвероногих, если размер больший, чем, допустим, айфона.

Для обычного горожанина идеал городской инфраструктуры заключается в отсутствии реального столкновения с проявлениями природы. Чем ближе дизайн современной квартиры к геометрии стерильной пластмассовой коробки, тем совершеннее. Любой парк отдыха, жалкие насаждения вдоль автодорог или и так куцые газоны двора – должны из себя обязательно представлять отрыжку постмодернистского кубизма. Ни один клочок природы не остается не тронутым, всё стрижётся, ровняется, загоняется в набор примитивных фигур – квадрат, сфера, плоскость. Если чистота – то с тошнотворным привкусом химических ароматизаторов и вылизанными ядовитыми ПАВами любыми поверхностями. Вплоть до деревьев и почвы. И неважно, что собачьи экскременты во дворе в гораздо меньшей степени портят эстетику, чем площади заставленные припаркованными авто. Иной раз почти на сто процентов.

Последние метры почти бежал, мечтая поскорее добраться до теплой кровати. Скользнул в подъезд.

Время двенадцать. А музыка – во всю! Женский смех, звон бутылок. Парковка у подъезда забита. Машины – даже на детской площадке. Опять братья Гиваевы! Как обычно, с друзьями и проститутками гулянку устроили. Не повезло соседям первого. С такими жить рядом, что на взрывчатке с детонатором, на основе генератора случайных чисел. Никогда не знаешь, что именно устроят. Старшая у нас по подъезду, да и по всему дому сразу – тётя Варя. С виду женщина в годах, лет пятидесяти, способна подковы по две штуки ломать, и гвозди до сих пор абсолютно здоровыми зубами из досок вытаскивать. По слухам, подходила в том году к южанам, просила их быть потише. Уж не знаю, что конкретно они ей ответили. Но ниже травы, тише воды – стала себя вести лишь тётя Варя. Да соседи горячих парней. Больше не думали жаловаться ни в прокуратуру ни, тем более, в полицию. Хотя оргии – чуть ли не каждую ночь! И как настолько хватает? Весь подъезд их гости, да и они сами загадили. Про себя поворчал ещё. Потихоньку прокрался вдоль стеночки к лифту, чтобы даже ненароком не попасться на глаза горячим визитерам. И если что, успеть юркнуть в коридор. Или на улицу. Были прецеденты подобного нежелательного общения. Спасибо. Больше не надо.

На минуту застыл перед дверью наглядным памятником унынию. Ладонь еле удерживала килограммовый портфель, бессильные пальцы грозили разжаться. Дрожащая рука полезла в карман, потянула из кармана брелок, вытащил связку. Раздался дробный стук металла по металлу. Ключ так и плясал, никак не желая попадать в замочную скважину. Звучно провернул два раза. Дверь открылась, скрежетнув, словно приветствуя давно потерянного хозяина. И силы разом оставили меня. Я оперся о косяк, чтобы не упасть. Закряхтел и жалобно застенал от боли в отбитых боках и нездоровой спине. С трудом переступил неожиданно высокий порог. В полутемном коридоре ждала мама. Руки лежат крест-накрест на плечах. Кутается в старую выцветшую ночнушку. Похоже, ещё не ложилась. А вставать – полчетвертого! Потухшие с возрастом от тяжелой жизни глаза сейчас опухли, покраснели от слез. Как бы ей плохо не стало! Беды и горести, подкосившие нашу семью, не самым лучшим образом сказались на душевном здоровье матери. Теперь заставляют волноваться по любым пустякам, что частенько доводит её до больничной койки. При мысли о возможной реакции мамы – боль от побоев отступила на второй план. Не дал себе раскваситься, выпрямил спину, втянул готовые политься слёзы обиды. Не первый раз грабят! Пережую в себе.

– Левушка, сыночек! Пришел!! Ты что так долго?! Я вся переволновалась! И трубку не берешь! Ну можно же позвонить?! Ой, что с тобой?! – испуганно протараторила мама. Выплюнула накопившуюся душевную боль, как пули в обойме из автомата.

Тапочки тяжело зашаркали по паркету. Подошла вплотную. Руки мягко схватили за плечи. Усталые глаза, обрамленные сеточкой морщин, в темном свете сораковатки беспокойно прищурились. Внимательно осмотрела, осторожно протянула руку к лицу. Словно боясь спугнуть незримую бабочку, прикоснулась к надутой скуле. Кончики пальцев невесомо погладили мелкие царапины на щеках, подбородке.

– Ой, ой, ой, сыночек! Родненький! Да что же случилось?! Да кто тебя так?! – едва меня касаясь, погладила голову. Вытащила маленькую застрявшую в густых волосах веточку, – давай я скорую вызову?!

Ох, только бы не переволновалась она! Это ерунда. С фэйсом. Лицо я прикрывал. А вот руки и ноги отбиты.

– Да не волнуйся! Всё хорошо. Ну… Ограбили меня… Нормально… Сам дошел. Ничего нигде не колет… Что сказать… Побили. Деньги отобрали, – и чуть не подавился. Сглотнул внезапно подступивший к горлу ком. Передавивший от злой обиды дыхание. Еле сдержал подступавшие слезы. Ну не железный человек! Унизили, ограбили. Мужчиной себя не чувствую ни капли!

– Бедная ты моя кровинушка! Чувствовала же! Сразу неспокойно на душе было! Как кошки скребли… Уже сама ехать искать тебя хотела! Как тогда, помнишь? Когда машина сбила? Сильно досталось? Больно били? Может, всё- таки скорую вызовем?? – забеспокоилась мать. Будто разом лет на десять постаревшая. Глаза подозрительно заблестели. Лицо посерело. И сама фигурка ощутимо опала. Будто мать сделала глубокий выдох, и забыла вдохнуть вновь. Трясущаяся рука похлопала по карману. Ищет телефон.

– Ох, память моя! В спальне оставила. Сейчас возьму, позвоню.

– Да не… мама! не надо – сказал я. Чувствуя, как от жалости к себе, часто-часто забилось сердце, – не то что совсем здоровый сейчас… Но живой. Сильно не болит… Ничего не сломали… Пнули пару раз…. И всё. Бывает… Деньги отобрали… Вот… Не надо звонить….

– Да Бог с ними… С деньгами… Здоров сыночка главное. Самое-самое главное! Вот же подонки!

С такими словами меня аккуратно, как маленького, раздела. Покрутила. Словно на тщательном медосмотре. Внимательно осмотрела ссадины и ушибы. И как в детстве смазала зеленкой синяки. Определила, что особой угрозы здоровью нет. Отправила мыться.

Едва ли не час с остервенением тёр себя ногтями. Под горячим душем смывал пот, грязь и слюни уродов. От предложенной еды отказался.

А после – с головой зарылся в чистую постель. Хорошо не вспыхнула. От стыда душа и плоть горели неистовым желанием сжечь с собою весь белый свет. Первое время не шевелился, чтобы не будить затихшую в нездоровом теле боль. Прекрасно слышалось, как в другой комнате тихонько плачет мать. Пол ночи я вертелся с боку на бок. Стоило закрыть глаза, воскрешалось недавнее. И так и эдак проворачивал ситуацию. В бессмысленной сейчас злобе – зубы неистово грызли, жевали и мяли неповинное одеяло. В памяти всплывали лица сволочей. Представлялось, как плюю им в мерзкие морды, пинаю по гнусным рожам, стирая гнусные ухмылки. Воображал, как пальцами впиваюсь в горло, выдавливаю глаза. Кулаки до боли сжимались. Из горла рвалось злое рычание. Тело ломило избытком неистраченного адреналина. Зубы скрипели от желания повернуть время вспять. Но… После драки кулаками не машут…

Проснулся рано, за час до будильника, на улице ещё глухая темень. Удивительно – проспал мало, а хорошо отдохнул, хотя физические кондиции и подводят. От побоев организм отчаянно ноет, слёзно пытаясь сказать, что неплохо бы пролежать весь день. Э, нет! Я после вчерашнего на взводе и точно больше не усну, только изворочусь на отбитых боках. Как неходячий инвалид сполз с кровати, подволакивая ноги дохромал до ванной. Взгляд упал на плоскость зеркала, глаза полезли на лоб. Рука протерла резко расширившиеся органы зрения, даже потянулась за очками, а потом за пультом – чтобы переключить. Какие ужасы сегодня показывают! Нечего на зеркало пенять, коли рожа крива. Тут хоть пеняй зеркало, хоть пинай и ногами топчи, а минус десять к харизме! В таком виде приличный работодатель с работы не выгонит, ну и не пустит. Оценил серьёзность ущерба фэйсу – на троечку с минусом, по сравнению с обычным прикидом. Пальцы осторожно подцепили подсохшую кожицу с царапин. Лицо сморщилось от неприятного ощущения. Содрал. Ваткой, смоченной в спирте, стёр выпуклости болячек. Так… Где она? Мамина косметичка… Порылся, пальцы извлекли всякие непонятные штуки, затем нашёл нужное – пудру. Семь минут грима и следы рукоприкладства не так и в глаза бросаются.