– Я не из робкого десятка, меня этим не испугаешь.

–Вот-вот, поэтому вы должны учиться у нас.

– Следующий!

– Филиал Воронежского института обхода налогов слева и справа.

– Очень приятно. Что вы можете предложить?

– Буду предельно краток, как и все у нас. Никаких лекций, курсовых работ, зачетов и прочей муры. Работа с адвокатами и в судах. И несколько тестов по физической подготовке.

– Интересно, каких именно?

–Например, задержка дыхания на три минуты?

– Это зачем же?

– Это на случай если вас будут топить за долги. Три минуты вы должны выдержать, а потом притвориться утонутым, тогда появится шанс на спасение. Головой в ванну шмяк-шмяк, а вы уже к этому готовы. Потом еще существует тест на десятидневное голодание.

– А это зачем?

– Гм…ну если в долговую яму. Но это бывает не очень часто. Но мы и к этому готовим.

– Увлекательная перспектива. Спасибо. Зовите следующего.

–Академия окультных наук. Международная сертификация, диплом действителен в Арктике и в Антарктиде, а также в бассейне реки Амазонки со всеми ее притоками. Наши выпускники являются лауреатами Международных премий графа Калиостро и товарища Остапа Бендера, турецкоподданного.

– Ваши условия?

– Наше условие одно– деньги вперед.

– А без денег никак нельзя?

– Исключено. Деньги– это наше самое тайное и магическое слово. С его помощью открываются все замки и двери, проходят сквозь стены. Тайное становится явным, некрасивые– красавицами и красавцами, глупцы– умниками, бездари– гениями. Мы учим оперировать с этим словом, деньги– это наш амулет, без него никакие заклинания не действуют.

– Благодарствую. С деньгами мы и без образования можем обойтись. Следующий.

– Консерватория на хуторе близ Диканьки.

– И что там у вас?

– О, у нас выше крыши. Никакой платы за обучение. Все бесплатно. По вечерам концерты в корчме со всякими приключениями в стиле Хичхока. Конечно, раз в год– безвозмездная помощь в размере пяти тысяч зелени– всего-то. И опять гуляй, рванина от рубля и выше. После окончания консерватории– преподавание в институте культуры или приготовление консервации на дому.

– Хорошо, Учтем. Вы свободны.

Через некоторое время соискателей пригласили в кабинет. Народу набилось до отказу.

– Господа,– обратился к собравшимся кандидат в студенты,– Я устал. И где вас столько набралось! Но, слава богу, экзамены или тендерные торги, если говорить научно, закончились. Результаты я объявлю через неделю. Мне необходимо еще проверить уровень жилищно-коммунальных услуг, оценить культуру общения преподавателей, выяснить наличие культурной программы в свободное время в учебных заведениях, которые участвуют в тендере на право зачисление меня своим студентом. После этого я сообщу своему отцу окончательное решение. До встречи. Кому-то из вас крупно повезет.

Однажды в студеный январский день, когда хороший хозяин не выгонит собаку на улицу, в дверь Власа Исаевича Ветчинкина постучали. Дряхлый старик, кряхтя, встал с постели, на которой он готовился умереть, и шаркая истоптанными туфлями, пошел открывать. На пороге стояли двое молодых людей с мотками телефонного кабеля на плечах и сумками с инструментом.

– Ветчинкин Влас Исаевич?– спросил один из них.

– Да, это все еще я,– ответил старик.

– Мы пришли устанавливать вам телефон согласно вашего заявления,– сказал другой.

– Я не помню такого заявления,– прошамкал дед.

– Ну как же? Улица Столетова 121, квартира 65.

– Все правильно,– подтвердил Ветчинкин, тяжело дыша,– только мне уже не до телефонов, ребята. Бывайте здоровы,– и захлопнул дверь.

Через два дня позвонили опять. На этот раз с парнями пришла сердитая женщина с папкой в руках, одна из тех, кто строго придерживается буквы закона. Швондер в юбке. Видимо, это была тяжелая артиллерия телефонистов. Она взяла сразу с места в карьер:

– Гражданин Ветчинкин, вы мешаете нам работать, создаете дополнительные трудности и помехи. Если у вас память ненадежная, так вот ваше заявление от 12.01. 1979 года. Черным по белому.

– Хм,– вяло усмехнулся Влас Исаевич,– ну дайте мне мое заявление, почитаю, как я писал, будучи в средних годах.

Женщина нетерпеливо подала два листа бумаги, уже пожелтевших от времени.

– Еще и написали целое послание,– сухо добавила она,– а теперь нам голову морочите.

Дидуган бережно взял в руки послание давно минувших лет, нацепил очки и прочитал:

«Начальнику городской телефонной станции

Тов. Друзякину А. В.

Уважаемый Архип Виссарионович! Не знаю почему, но у меня со школьной скамьи осталось огромное почтение к Вашему учреждению. Мудрые учителя внушили мне, что это– цитадель неподкупности, где работают исключительно Альцесты и прочие святые нашего судьбоносного времени. Вот уже сорок пять лет они плодотворно работают над обеспечением инвалидов гражданской и отечественной войн, и есть перспектива того, что лет эдак через двадцать этот подвижнический труд с помощью всевышнего будет закончен. Ну это так, к слову.

Так вот, в 1960 году полный доверия и пиетета к телефонной сети, я подал заявление на установку мне телефона. Прошли годы. Мои знакомые хитро улыбались, давали мне свои телефонные адреса, а я все ждал, потому что очень хорошо усвоил насчет цитадели. Опять текли неспешно годы, а вы, Архип Виссарионович, жаловались на судьбу, на инвалидов, ветеранов, интернационалистов, что их так много, и потихоньку тоже старели, а ваше предприятие процветало и по-прежнему напоминало цитадель добра и справедливости. По очереди, только по очереди, ничего, кроме очереди–этот лозунг, казалось, трепетал над зданием управления связи, как флаг, как знамя, как стяг.

С годами я начал робко сомневаться насчет наличия Робеспьеров и Цурюп в штате телефонной станции, но когда соседям установили телефон, молча миновав мою дверь, меня вдруг осенило: а может, это вовсе не цитадель, говоря высоким слогом, а просто дырявое решето, через которое просеивают червонцы, или электрическая сеть, которую замыкает опять же звонкая монета, имеющая значительно большую электропроводность и телефоннопроводность, чем мои романтические ожидания.

Итак, уважаемые товарищи, докладываю результаты социального эксперимента: если вы не обладаете высокой должностью или скрываете ее, не инвалид, не ветеран и не участник боевых действий, способный дорваться до кабинетов с дубовыми дверями, то услугами домашнего телефона будете пользоваться в третьем тысячелетии от рождества Христова.

Я думаю, этими результатами воспользуется сессия городского совета народных депутатов нового созыва при решении вопроса о переводе товарища Друзякина А. В.на более легкий участок деятельности, потому что уж очень тяжелая, обременительная работа выпала на долю указанного Друзякина. Говорить одно, а делать совсем другое– это архитрудно, это попахивает раздвоением личности и попаданием в психдиспансер.

Уважаемый Архип Виссарионович! Знаю, что в вашем аппарате продолжают работать исключительно честные и стерильно белые и пушистые люди. Как-то неловко говорить о возможных ошибках, пристрастиях, дарах и других негативных явлениях нашей производственной жизни. Но все-таки, возможно…невероятный случай…случайная оплошность…описка…вероятность служебных правонарушений, исчисляемая в бесконечно малых величинах…и почему-то заявление, датированное 1968 годом пошло в дело раньше заявления, зарегистрированного в 1960 году. Проверьте, пожалуйста!

Ветчинкин В. И. 12.01. 1979 года»

Мафусаил, на котором уже лежал пепел вечности, наконец дочитал свое заявление, аккуратно сложил и передал неподкупной женщине.

– А неплохо написано,– сказал он,– я его накатал в приступе злости и негодования. Видимо, Архип Виссарионович так и не усмотрел недостатков в действиях своих подчиненных. Прошло всего тридцать четыре года, и вы пришли мне устанавливать телефон. Спасибо, но мне уже не надо. Правнуки научили меня пользоваться мобилкой, самой простой, какая только есть. Я звоню внукам, а также в госпиталь, когда особенно прижмет стенокардия. Я рад, что исполнилось мое пророчество насчет третьего тысячелетия, и скрипучая телега телефонной бюрократии все-таки дотащилась до моей двери, за что я не заплатил ни рубля, ни гривны и чем могу гордиться.