– Клавдий Митрофанович…так это, значит, я его прощаю? Он меня в спину…на землю…а я его прощаю? Но это выше моих сил, я могу сорваться!

–Да-да, ты его прощаешь. В этом весь смысл этой мизансцены. Зрители оценивают твое благородство, они многократно усиливают твою немую мольбу к Судие. И Судия внимает твоему призыву достойно наказать за содеянное.

Еще раз пройдем этот кусок. Итак, первая фаза– падение. Затем игра исключительно скупыми средствами выразительности: только одно страдающее лицо. Но какое лицо?! Полное физической и душевной муки. Переходы чувств от простого желания вскочить и дать в морду до полного отрицания себя, как такового, до всепрощения. Только игра мимики, она должна быть предельно богатой, как стол на свадьбе засидевшейся дочери. Вот тогда и я, а со мной и зритель вам поверит. И главное, Судия воздаст нарушителю по делам его. Грех будет наказан, а правда– правда художественная восторжествует. Афонькин, на сцену.

Афонькин нехотя выходит.

–Хочешь играть?

–Естественно.

– Тогда занимайся аутогенной тренировкой. По Станиславскому. «Маску гнева» тренируй, «маску страдания», «маску удивления». Расслабление мышц лица очень важно. Это и в жизни поможет. А сейчас пока набивайте шишки на этом пути, и пусть никакие доски вас не страшат. Афонькин, падай…Для первого раза неплохо. Но я просил бы не вскакивать сразу. Сделать паузу. Я же рассказывал вам, что значит пауза в спектакле. Это все. Кто овладел искусством паузы, тот овладел актерским мастерством. Ни больше, ни меньше– вот в чем фокус. И еще: не совать ни руками, ни ногами, ни тем более кричать, ругаться, спорить, В центре внимания только лицо. На нем написано: « Я умираю». Но умираю, как воин, честно исполнивший свой долг. А убийцам моим да воздастся. Все приготовились. Отрабатываем первую фазу. Полчаса. Старайтесь довести падение до автоматизма. Тогда придет и эффектность. И не лениться, не бояться ушибов и шишек. Тяжело в учении– легко в бою.

…Закончили? На сегодня все. У кого синяки– советую приложить медные пластинки. Это в наше время большой дефицит, но при желании достать можно. И отдыхать. Завтра у нас очень ответственный матч.

Здравствуйте, Мария Алексеевна! Как вы сегодня великолепно выглядите. Прямо не узнать– почти совсем, как нормальная женщина. И где делись эти тяжелые мешки под глазами, словно вы из запоя никогда не выходили. Вот что значит умелый макияж. Теперь и ваша вечно дряблая кожа выглядит как-то свежее, вам уже можно дать ваши пятьдесят два года.

Сорок три?– какая разница, говорю же свежее, хотя и ненамного. А волосы, волосы-то какие! Оказывается, у вас приличные волосы, если мыть их даже раз в месяц. Два раза в неделю? – ни за что бы не подумала; значит, носили как-то не так– вечно они у вас жирные, салистые, растрепанные, как у старухи Шапокляк, смотреть противно. А сегодня они у вас– прелесть с вами уже можно рядом сидеть.

Сережки в ушах, небось, прабабушкины? Вчера из магазина? Надо же! Они мне показались верхом безвкусицы, но по сравнению с обычной вашей безвкусицей– просто чудо. И так гармонируют с вашей верхней заячьей губой и двумя стальными зубами. С остальным ничем не гармонируют, а с этими двумя клыками– отлично.

Признайтесь, Мария Алексеевна, платьице в секонд-хенде отхватили?

Или в том, что торгует отечественным барахлом? Из Парижа родственники привезли? Очень-очень мило. Вы прямо барышня, Мария Алексеевна. А походка– это же походка совсем другой женщины. Легкость, стремительность– ни дать ни взять светская львица, эдакая девица легкого поведения.

За вами, Мария Алексеевна, скоро начнут ухаживать. Не хмурьтесь, не хмурьтесь, не превращайтесь в обычную жабу, какой вы всегда бываете. Дайте на вас наглядеться, запомнить вас нормальным человеком, хоть и с этой дикой розой на груди, и в этих башмаках, в которых разве что по сказкам ходить за тридевять земель, пока не изотрутся.

И вот что, Мария Алексеевна. Раз уж вы так вырядились ни к селу ни к городу, так уж выкиньте свой ридикюль образца двадцатых годов прошлого столетия, вам же не на фронт, на дворе новая эпоха, а он у вас весь в звездах. Последний писк? Гм.       Ну может, тогда я отстала, и теперь опять в моде женщины а ля Фаина Раневская в худших ее проявлениях и со всеми ее причандалами, или, как теперь говорят, прибамбасами. Не знаю, не знаю, вполне может быть, но вот, что у вас одна бровь дугой, а вторая стрелой– это уже ваша фантазия, это вполне в вашем стиле. Это, любезная наша Мария Алексеевна, надо немедленно поправить, пока остальные сотрудники не видели. Это уже, как говорится, нон пассаран– не пройдет.

А в общем, очень недурно. По крайней мере, Мария Алексеевна, теперь за обедом все будут обсуждать, как дурно вы одеваетесь, раньше не о чем было даже говорить. Будьте здоровы, успехов вам, Мария Алексеевна. Думаю, вас наконец заметят. Столько комплиментов вам наговорила – сама удивляюсь.

Коридор. Дверь одного из кабинетов. Висит табличка: «Тихо. Идут приемные экзамены». Сотрудники учреждения на цыпочках проходят мимо. Однако молодежи не видно, возле двери группа солидных мужчин и женщин с красными от волнения лицами. Все ждут вызова. Наконец ленивый молодой голос изнутри:

– Следующий.

Очередник, помолясь, осторожно входит. В кабинете за широким дубовым столом, развалясь, сидит юный повеса и скептически смотрит на вошедшего:

–Должность?

– Проректор по учебной части физико-химического университета Самохин И. В.

– Почему не на должном уровне?

– Видите ли, наш ректор на приемных экзаменах у сына президента компании «Соловкинефть». Уважительная причина.

Юнец хмурится, долго молчит, потом все же роняет вопрос:

– Что я из этого поимею, если поступлю в ваше заведение?

–Извините, я от волнения не понял, что что?

– Гражданин, вы понимаете, куда вы пришли?

– Ну на экзамены, на тендер.

–Пожалуйста, без «ну»– гвозди гну. Если пришли на экзамен, на тендер, тогда внятно и понятно докладывайте тендерные возможности. Или вы не знаете, что такое тендер. Судя по вашему возрасту и поведению, можете и не знать.

– Что вы, что вы…ну как же…мы тоже не стоим на месте…в курсе…

– Ну так выкладывайте ваш курс. Уже две минуты прошло, а вы ничего путного еще не сказали. Время– деньги.

– Хорошо. Если вы к нам соизволите поступить, то у нас традиционный крепкий университет. Надежная материальная база, сплоченный профессорско-преподавательский коллектив. Мы даем надежные, основательные знания, у нас много докторов и кандидатов, дисциплина лекций..

–Ну и зачем я тогда вам нужен, если у вас так все хорошо?

– Ну…ну недостаточное финансирование…есть проблемы с новым оборудованием…

– Опять «ну». Баранки гну. А еще проректор. М– да, мне все ясно. Следующий.

– Я представляю частный 436-й университет на Абрикосовой.

– Ну и …

– Значит так: есть профессор 1915 года, можно водить за нос; кроме того два кандидата в кандидаты и три кандидата в кандидаты в кандидаты, остальные– крепкие специалисты народного хозяйства, попавшие под сокращение.

–Я не понял: профессор ваш 1915 года или с 1915 года?

– Весьма остроумно с вашей стороны. Старенький, конечно, но еще кое-что слышит и говорить умеет, не разучился. Очень либеральный к студенту, учиться будет легко.

– Ладно, это я так– к слову. Дальше.

– Свободный график посещения. В аудиториях тепло с апреля и по самый октябрь включительно. И наоборот, прохладно с ноября по апрель. Регулярно выплачивается стипендия, если плата за обучение…

– Спасибо, вы свободны. Следующий.

–Филиал Курской академии экстремальных ситуаций.

– Слушаю вас внимательно.

– Оплата всего на год вперед. Свободное посещение занятий. Экзамены со всеми имеющимися у вас шпаргалками, учебниками и конспектами. Дипломная практика в Чечне и в среде итальянской мафии. При выживании– диплом с отличием. Гарантированное направление в одну из фирм с льготным налогообложением и высокой смертностью персонала. Быстрое продвижение по служебной лестнице обеспечено.