— Да, если я по дороге не превращусь в ледышку. А мистеру Тобину нужно запастись парой медвежьих шкур, иначе ему в этом морозильнике на колесах не выжить.

— Выживет, — улыбнулся Дрейпер. — Музыка его согреет.

— А кто согреет меня? — уныло спросил Вэнс.

Вэнс не слишком преувеличил. Стрелы леденящего воздуха пронизывали нас со всех сторон — через пол, дверцы, окна и заднюю дверь. Дуло даже через ветровое стекло. А пальцы двигателя и впрямь стучали, как стая голодных дятлов в сосновом лесу.

— Картер тоже барахлит! — проорал Вэнс. Он был вынужден орать во все горло, чтобы перекрыть одуряющий грохот в четыре миллиона децибел, доносившийся из транзисторного приемника.

— Нельзя ли чуть потише? — прокричал я.

— А?

Я указал на хромированное исчадие какофонического ада, потом скорчил агонизирующую гримасу и постучал себя по ушам. Вэнс изумился, что кто-то обращает внимание на подобные пустяки, и снизил адский грохот до просто оглушительного.

— Куда едем? — спросил я.

Вэнс потянулся к памятке, держа руль двумя пальцами левой руки остальные три отбивали ритм.

— Скотленд-роуд, — прочитал он.

Я содрогнулся, когда Вэнс ухитрился протиснуть фургон в крохотную щель между двухэтажным омнибусом и огромным бензовозом, не отрывая взгляда от памятки. Затем он едва не задавил на переходе двух зазевавшихся пешеходов, которым для спасения жизни пришлось совершить групповой прыжок, способный украсить таблицу рекордов Олимпийских игр двухтысячного года, и остановился на красный свет на расстоянии слоя краски от заднего бампера новехонького "бентли".

— Давно за рулем? — с деланным безразличием осведомился я.

— Даа… — протянул он. — Скоро шесть месяцев.

— Ты хорошо водишь, Вэнс, — похвалил я. — За последние пятнадцать минут не задавил, по-моему, ни одного человека.

Он ухмыльнулся и потряс головой.

— По понедельникам никогда никого не давлю. Дурная примета для начала недели.

Зажегся зеленый, и меня отбросило на спинку сиденья — фургон сорвался со старта, как спринтер на стометровке, и тут же заколотили клювы дятлов, а в мои бока вонзились ледяные копья. Год спустя, как мне показалось, мы подкатили к грязному обшарпанному двухэтажному строению на Скотленд-роуд, по сравнению с которым бразильские фавелы показались бы сказочным чертогом.

В тот миг, как мы остановились, из окрестных трущоб высыпала десятитысячная орда чумазых ребятишек, которые обступили наш фургон, словно решили, что мы боги, свалившиеся с неба. Так, должно быть, индейцы встречали каравеллы Колумба.

— У тебя есть гвозди или стеклянные бусы? — осведомился я.

Вэнс недоуменно посмотрел на меня, потом громко заржал и покачал головой. Выпрыгнув на асфальт, он запер дверцу фургона.

— Необходимая предосторожность, — пояснил он. — В противном случае, маленькие мерзавцы распотрошат машину в мгновение ока. Если захотят, они открутят двигатель за семь секунд. Эй, вы, оборванцы! — заорал он. — А ну, кыш отсюда! Кто подойдет к фургону, башки поотрываю. И чтоб не писать на бортах "Я люблю Алика Дугласа Хьюма"!

Мы пробились через грязнощекую и сопливую толпу и поднялись по железной лестнице на второй этаж. С этой огромной высоты я окинул взглядом квартал. Невеселое зрелище, скажу я вам. Мрачные серые ряды унылых, однообразных закопченных домишек, над которыми, как скала Гибралтара, возвышалась внушительная католическая церковь.

Детишки выводили пальцами на запыленном борту нашего фургона фразу "Я люблю Джорджа Брауна", а один крохотный негодяй в красном свитере силился отодрать правую фару.

— Эй, детишки, отойдите от машины! — крикнул Вэнс, высовываясь из окна.

— Пошел в жопу! — пискнул тоненький голосок.

Вэнс пожал плечами и постучал в квартиру номер семьдесят два.

Дверь открыло нечто с головой, покрытой папильотками, в грязном переднике, облитом заварным кремом. Во всяком случае, я надеялся, что это заварной крем. На руках существа заходился ревом младенец, а изо рта торчала сигарета.

— Ну? — процедило существо, стряхивая пепел на пол.

— "Швейные машинки Райтбая", мадам, — учтиво представился Вэнс, шмыгнув носом. Вонь стояла ужасающая. Она выплыла из двери, как облако тумана, и казалась настолько тяжелой, что могла обрушить балкон.

— А, да, как раз вовремя, — существо посторонилось, пропуская нас в квартиру.

Когда мы прошли по коридору, мне едва не стало дурно. Я боялся, что никогда уже не отмоюсь от этого удушливого и едкого запаха. Он шибанул мне в лицо, как гнилое яблоко, и пропитал всю кожу, волосы и одежду, как будто я постоял под душем из испорченного пива.

В мрачной гостиной, освещаемой только серым уличным светом, у которого хватило смелости пробиться в эту берлогу, на ветхом диване лежала самая древняя старушка, которую я когда-либо видел. Лет, должно быть, за триста. Оставшиеся волосы были зачесаны назад и схвачены в пучок, подчеркивая заостренность лица и ввалившиеся щеки.

— Привет, мальчики! — прошамкала она беззубым ртом. — Они будут чинить телик, Прусилла?

Прусилла!

— Нет, швейную машинку, бабуля. Эй, парень, вон она стоит.

Прусилла кивнула в темный угол и Вэнс ощупью заковылял туда.

— А что случилось? — вежливо поинтересовался он.

— Не шьет.

— А-аа.

Вэнс взгромоздил "макси" на стол, который, казалось, немедленно рухнет под такой тяжестью. Стол жалобно заскрипел, и ножки его раздвинулись, как у жирафы на водопое, но все-таки устоял.

— Как насчет света, мадам? — спросил Вэнс.

Прусилла зажгла люстру с единственной лампочкой, но лучше бы этого не делала. Комната выглядела омерзительно. На столе остатки еды, крошки, не подметавшийся с шекспировских времен замызганный пол залит вареньем. Посреди комнаты стоял детский горшок, который не выносили с неделю, рядом валялись перепачканные ползунки. Меня стало мутить.

Вэнс со вздохом приподнял крышку футляра, из-под которой тут же выскочил жирный черный таракан, прошипел в наш адрес какое-то ругательство и неспешно засеменил под диван. Ни Прусилла, ни бабуля не обратили на гнусную тварь ни малейшего внимания.

— Стул нужен? — спросила Прусилла.

Вэнс покосился на стул, увидел, что он перемазан какой-то подозрительной массой, и потряс головой.

— Нет, спасибо, мадам, я быстро.

Он склонился над машинкой и вдруг радостно улыбнулся. Посмотрев на меня, он весело подмигнул

— Все понятно, мадам. Вы просто вставили иголку боком.

Он быстро открутил винт, державший иголку, установил её как надо, и тут же испробовал на клочке демонстрационной ткани. Я даже услышал, как он испустил вздох облегчения. Вставив машинку в футляр, Вэнс отнес её на прежнее место, в угол.

— Платить не надо, мадам. До свидания!

Вэнс рванул к дверям, словно за ним черти гнались. Я следовал по пятам.

Расшвыряв мальчишек, успевших таки написать "Все тори — грязные свиньи" и "Дура Мэри любит Уильяма", мы уселись в фургон.

С наслаждением принюхавшись к родному выхлопному газу, мы с Вэнсом обменялись понимающими взглядами.

— Мерзкие свиньи! — в сердцах сплюнул он. — Неужели трудно потратить пару шиллингов на карболку и какой-нибудь дезодорант? Взорвать бы весь квартал к чертовой матери!

Я кивнул.

— Должно быть, так скоро и случится. Я слышал, трущобы собираются сносить.

— А что толку? — возмутился Вэнс. — Запусти Прусиллу с бабулей в новую квартиру, и через две недели будет то же самое. Они просто жить не смогут без тараканов и привычной вони.

— И часто ты такое видишь? — осторожно поинтересовался я.

Вэнс покачал головой.

— Слава Богу, нет. Мебели, правда, у многих кот наплакал, но зато хоть за чистотой следят. Нет, в таком хлеву я побывал впервые.

Он понюхал свой рукав и скривился.

— Придется отдавать в чистку.

Я принюхался к собственному рукаву и согласился с Вэнсом.

Вэнс лихо промчался мимо музея и выехал на Лондон-роуд, оставив позади толпу чертыхающихся, сыплющих проклятия и громко сигналящих пешеходов и водителей.