Хотел бы я знать, для кого пишу эти строки. Для себя, для своих обращенных, для друзей? Не для людей, это точно. Но рука сама тянется к перу и бумаге, и не все ли равно почему?

Я снова здесь, на берегу великой реки. Но где белые стены и корабли со всех концов земли? Все это осталось в прошлом, в глубине времен. Жаркий ветер пустыни, грязные улицы, запустение и нищета – вот какова теперь Александрия.

Здесь я впервые обрел собственные владения, охотничьи угодья. Теперь это принято называть "территорией". Раньше говорили "земля" или "город". Но смысл не изменился.

В ту пору я лишь недавно стал сам себе хозяином и пытался в одиночку выжить в городе, раздираемом враждой. Египтяне ненавидели греков, а греки – египтян, и потому власти поощряли евреев приезжать в Александрию, надеясь, что новая волна переселенцев погасит смуту. И вскоре вырос новый квартал – еврейский.

Тогда я и встретил хозяина Иудеи.

Я был никем – одинокий вампир, охотящийся, где придется. Людские распри меня не интересовали, а себе подобных я старался избегать.

Чужаков я почувствовал издалека и хотел уйти с дороги, но не сумел. Солнце пылало над головой, и лучи его проникали в самое сердце. Рыночная площадь гудела, шумела и двигалась. Я не был голоден, но все же голова кружилась от запаха крови людей и животных.

И потому я ошибся, не оценил расстояние, а потом эти трое появились передо мной, и уходить уже было поздно.

Девушка и двое мужчин рядом с ней. Один выглядел совсем юным, хотя сила его говорила, что это не так. "Ему тысяча лет", – так я подумал, а потом заглянул в глаза, темные, с искрой насмешки, и понял, что ошибся. Он был старше, гораздо старше.

Второму было не больше ста лет, тут я не мог ошибиться. Обратили его уже взрослым и, должно быть, прежде он был воином, – все говорило об этом: его осанка, оружие и взгляд. Он был гладко выбрит по греческой моде, но одет по-еврейски.

Девушка, на вид хрупкая и тонкая, смотрела спокойно, оценивала, и от этого взгляда мне стало не по себе. Свободная уже и сильная, хоть и слабее того, первого.

Мне ничего не оставалось, я подошел к ним и сказал:

– Я Амоннахт и живу в египетском квартале.

– Египтянин? – спросил тот, что выглядел обманчиво юным, и широко улыбнулся. Клыки на миг блеснули на солнце. – Я Лабарту, хозяин Иудеи.

Я слышал о нем. Говорили, что он может сковать чарами не только людей, но и пьющих кровь. Я знал, что надо быть осторожным.

– Это дети моего сердца, – продолжал Лабарту. – Шай и Шимон.

Да, я хотел говорить осторожно, но в ту пору слова у меня часто вылетали быстрее мыслей, а привычку насмешничать я не изжил до сих пор.

– Ты по именам их подбирал? – спросил я. – Чтобы хорошо звучали вместе?

Но Лабарту не рассердился. Он засмеялся и хлопнул меня по плечу.

– Нет, не подбирал, судьба вела меня. – Говорил он легко, словно давно знал меня. – Думаю, мы поладим. Скажи, кто хозяин Александрии?

– Здесь нет хозяина, – ответил я. – Каждый охотится в своем квартале и старается не заходить к другим.

Лабарту нахмурился, переглянулся со своими обращенными, сказал им что-то на еврейском языке.

– Охотятся там, где живут? – спросил Шимон. В его взгляде мне почудилось презрение. Девушка, Шай, ничего не сказала, лишь удивленно подняла брови.

– Безумная страна Египет, – проговорил Лабарту и покачал головой.

– Такие порядки в этом городе, – согласился я. – Но, сказать по правде, я им не следую. Слишком опасно.

Мгновение он смотрел на меня, и я не мог прочесть его взгляд.

– Нам нужно проговорить, – сказал он наконец.

Лабарту привел меня в дом обычный для еврейского квартала – двухэтажный, с плоской крышей. Внутри было прохладно и чувствовалось, что хозяева еще не успели по-настоящему тут обосноваться. Дом казался пустым, и наши голоса отдавались гулким эхом.

Мы сели, и Шай поставила кувшин на стол. Я ждал, что скажет хозяин Иудеи. Но тот не торопился: разлил вино по чашам, произнес приличествующие случаю слова. Вино было густое, чуть терпкое на вкус, не разведенное водой. Но вампиру не так-то легко опьянеть, и потому я мог наслаждаться напитком, не думая о последствиях.

Я смотрел на Шимона. Тот осушил чашу одним глотком, жадно, и в глазах у него был блеск сдерживаемой жажды.

– Долго еще? – спросил он, повернувшись к Лабарту.

– Нет, – ответил тот и взглянул на меня. – Скажи, много ли таких как мы в Александрии?

Я закрыл глаза и вспомнил всех, по именам и кварталам.

– Было восемь. Но о двоих я давно ничего не слышал.

– И ты не боишься? – продолжал Лабарту. – Не боишься нарушать правила города, в котором живешь?

– Если бы все восемь объединились, стоило бы бояться, – согласился я. – Даже если бы объединились трое. Но каждый сам по себе. И я обхожу их стороной.

Лабарту кивнул и вновь повернулся к своему обращенному.

– Скажи мне, Шимон… Если бы ты стал искать жертву в этом городе, куда бы ты пошел?

– В гавань, – не задумываясь, ответил Шимон. – Там много людей, но есть, где укрыться. Если бы я искал жертву, я отправился бы туда прямо сейчас, пока светит солнце и народ толпится на пристани, и без труда вернулся бы до заката.

Лабарту улыбался, слушая ответ. Разговор был похож на привычную игру в вопросы и ответы.

– Хорошо, Шимон, – сказал Лабарту. – Иди.

Шимон встал, поклонился и вышел. Не медлил ни секунды. Я мог понять его – жажда не станет ждать.

Но вот хозяин Иудеи… Так просто отпустил своего обращенного, одного, в чужом городе. Настолько уверен в его силах? Или в своих? Но спрашивать не следовало, и я промолчал.

Лабарту заговорил сам.

– Что скажешь, если порядки в Александрии изменятся? Станут такими, как в других городах?

Я понял, что он задумал забрать эту землю себе.

– Я хочу жить здесь и пить кровь, – сказал я. – И не только в своем квартале, а по всему городу. И если хозяин Александрии даст мне такое право, я буду рад и поддержу его власть.

Лабарту слушал меня внимательно, не перебивая, и потому я продолжил:

– Хозяин рассказывал мне, как это бывает в других землях, и сокрушался, что в Египте не так.

– Кто твой хозяин? – спросил Лабарту.

– Шалем из Цура, – ответил я.

Лабарту покачал головой. Моего хозяина он не знал.

Позже я рассказал ему про Шалема. Но не в тот день. Рана была еще слишком свежа, и мне тяжело было вспоминать хозяина. Он умер совсем недавно.

Чтобы отвлечься от воспоминаний, я пристальней взглянул на собеседников.

Они сидели рядом, и с первого взгляда их можно было принять за брата и сестру. Оба юные, темноволосые, в еврейской одежде… Но стоило приглядеться, и сразу видно, что родства между ними нет. Все – и взгляды, и движения, и слова, – говорило о том, что между ними связь совсем иного рода.

– Восемь пьющих кровь… – Лабарту говорил, глядя на меня поверх чаши. – Как их найти?

Тогда я рассказал ему все, что знал о демонах Александрии.

Хозяин Иудеи задавал вопросы, а Шай слушала молча, но, когда я договорил, она поднялась и сказала:

– Я найду их всех и созову в условленное место.

Мы решили, что лучше всего назначить встречу за складами старой гавани. Шай завернулась в накидку и покинула нас. Выскользнула за дверь, неслышная, словно тень.

Я спросил:

– Ты не боишься отпускать их одних?

– Нет, – ответил Лабарту, и я вновь с удивлением понял, что его нисколько не задели мои слова. – Шимон очень сильный, хоть и безрассудный порой, а Шай – лучшая из лучших.

Услышав это, я решил, что нечего бояться, и задал вопрос, который давно уже вертелся на языке:

– Она твоя?

– Я ей больше не хозяин, – так он сказал. – Она уже давно свободна от моей власти.

Но разве это ответ? И я продолжал настаивать:

– Но все же принадлежит тебе? Она твоя женщина?

– Выбор только за ней, – отозвался Лабарту. – Она сама себе хозяйка и я не вправе приказывать ей.