- Скажи.

- Наверное, - с видимым усилием выдохнул он наконец.

Я удовлетворенно кивнул. И продолжил:

- И когда ты сказал, что любишь меня, ты по-прежнему считал, что не следует смешивать личное и рабочее. Да?

- Послушай, - начал он, отчаянно стараясь вырваться из очерченного мной круга. - Дай мне объяснить… Я сейчас тебе все объясню…

- Здесь нечего объяснять, - заметил я пока еще по-прежнему ровно, но уже чувствуя, как сердце снова подхватывает прежний ритм и перемещается к горлу. - Здесь все предельно ясно. Я - это одно, она - это другое. Да?

Он снова отвел взгляд.

- Да? Ответь.

- Да.

Cтук внутри усилился, постепенно переходя в вибрацию. От груди она поднялась выше, к вискам и векам, зашумела тяжелой кровью и наконец превратилась в непрерывный монотонный звон, словно бы кто-то намеренно держал одну и ту же ноту, с усилием водил смычком по одной-единственной скрипичной струне. Этот звон резал уши и заставлял меня самого резонансно вибрировать с каждой секундой все сильнее, пока наконец амплитуда звуковой волны не изогнулась немыслимой дугой и не взорвалась, достигнув наивысшего значения.

Я резко распахнул глаза и буквально почувствовал, как зрачки сжались в точки. Горло перехватило, и, подхваченный ударной волной этого взрыва, я изо всех сил сжал стакан, а потом, в бесконтрольном приступе мгновенно накатившей ярости, резко выбросил вперед руку и швырнул его в стену.

Стеклянные капли веселым дождиком закапали на пол, и, тяжело, со свистом дыша и сжимая кулаки, я уставился на него.

Он смотрел на меня в ужасе, ошеломленный, явно колеблясь между тем, чтобы подойти ко мне ближе и постараться успокоить или сделать пару шагов назад и оказаться на безопасном расстоянии.

- Что с тобой? - только и смог проговорить он, озираясь на осколки.

- Что со мной?.. Со мной?!

- Да, что с тобой? Что происходит, я не понимаю…

- Не понимаешь?!

Я заглатывал воздух колючими комками, выталкивая его потом из себя вместе со словами под напором, словно тугую струю воды из брандспойта.

- Не понимаешь, что происходит?! Я тебе сейчас объясню, что происходит… Я тебе объясню, чтобы ты понял - чтобы даже такой, как ты… понял.

Он дернул головой, словно лошадь на змею, и задышал со мной в унисон, так же хаотично.

- Нет никакого “одного” и никакого “другого”, ты слышишь меня?! Нет никакого “другого”! Есть я и есть она. И мы… Мы, блять, не детали твоего пазла, гребаный ты придурок!..

Слова наскакивали одно на другое, царапали горло, душили, как совсем недавно душил меня он, и я торопился - торопился вытолкнуть их наружу побыстрее, выкашлять, выблевать, как сгусток мертвой, неподвижной крови, как инородное тело, как раковую опухоль.

- Мы… Я не деталь, слышишь?! Я не подхожу для какого-то определенного места, для той выемки, которую ты для меня определил, ты слышишь?! Я не могу… Не могу проебать всю жизнь, ожидая, когда у тебя найдется для меня время! Когда ты, блять, не будешь занят - с ней, с работой, с чем-то еще!..

Голос становился все громче, я почти орал - или уже орал, выплевывая слюни и чувствуя, как на лбу вздуваются вены, как отбойно стучит в висках, как неконтролируемо трясет все тело.

- Я не могу так жить! Ты слышишь меня?! Не могу! На хуй такая жизнь! На хуй!.. И ты - иди ты на хуй с такой жизнью!..

Он протянул ко мне руку, пытаясь успокоить, объяснить, вставить хоть что-то между моими выкриками, как раньше, отвлечь прикосновением, разорвать петлю, по которой я сейчас безостановочно метался, но тщетно. Я несся вперед на волне ярости, и его слабые сигналы с другого берега были мне уже не слышны.

Я был уже далеко.

- Ты знаешь, что это такое?! - выплевывал я, со злобным удовлетворением отмечая, как он инстинктивно прикрывает глаза от каждого моего удара. - Ты знаешь, что такое сидеть и ждать?! Ждать, когда ты, блять, соизволишь позвонить?! Когда оторвешься от своих охуительных дел? Знаешь?! Ты знаешь, каково это - знать, что сейчас ты с ней?! А, Холм?! Сколько раз… Сколько раз я повторял себе, что ты рядом с ней для работы!.. Что ты стоишь рядом с ней на всех этих ваших уродских фотосетах только для работы, что ты… Что ты, блять, спишь с ней… Что ты спишь с кем-то для работы, продажная ты тварь!.. А потом ты приходишь ко мне - когда темно, когда никто не видит… Приходишь и, как ни в чем не бывало, говоришь, что любишь - меня?! Что всегда меня любил?!

Уже задыхаясь, он мотал головой и хрипел, слушая все это, глотая все то, что я с силой пихал ему в глотку - проталкивая глубже, сквозь рвотные позывы, оставляя внутри горла кровавые подтеки.

- Что ты, гребаный урод, знаешь о том, что такое любить?! Что ты знаешь об этом, а?! Ты, как грязная портовая проститутка, спишь с ней ради карьеры, а мне говоришь о любви?! Ты - о любви?!

Он снова попытался остановить меня, попытался прервать, вставить что-то, но куда там. Я не сказал еще всего, что хотел, и не намерен был останавливаться.

- Если она такая - твоя любовь, то забери ее обратно! Забери и засунь себе в задницу - она мне не нужна!.. Здесь и сейчас - забери ее вместе с собой и вали отсюда, вали на хуй, я больше никогда не хочу тебя видеть!.. Никогда не хочу видеть перед собой твою рожу, ты меня слышишь?!

Да и не смог бы - остановиться.

Не смог бы, даже если бы захотел.

- Я не хочу тебя видеть - никогда! Ни с ней, ни без нее - ты понял?! Даже если сейчас ты резко поймешь, кто… что на самом деле важно в твоей жизни - даже тогда, слышишь?! Я не могу, не хочу больше тебя видеть - никогда!..

Последнюю фразу я выкрикнул уже почти на издыхании и, пытаясь хоть как-то унять стук в висках, оперся рукой на стену. Должно быть, он воспринял это как сигнал.

- Послушай… Послушай меня…

- Я слушал столько дерьма, Холм!..

Перед глазами полыхало - от ярости, от недостатка кислорода, от… от безысходности - от тупой, бесконечной безысходности, оттого, что все это я знал и раньше - все, что швырял в него теперь, все это было на поверхности… Он никогда не скрывал от меня настоящего положения вещей, он не отрицал… он ничего не отрицал… Я сам - сам выбрал закрывать глаза, сам выбрал зарывать голову в песок, сам выбрал… верить.

Я сам выбрал верить в это его “всегда”… в это его лживое, грязное, подлое “всегда” - я так хотел верить в него!.. И когда услышал его снова - вчера, надеясь, что хотя бы на этот раз он разглядит, поставит меня выше своих собственных интересов - хотя бы раз, хотя бы сейчас… Я снова выбрал поверить… В то, что хотя бы раз это его “всегда” действительно означает “всегда”, а не “иногда” - когда удобно ему, когда у него есть время на это “всегда”… Время, не занятое чем-то поинтереснее…

- Столько твоего дерьма я сожрал за это время!.. И всегда как последний дебил, улыбался и просил еще. Еще, еще, больше дерьма, больше!.. Как последний… Но теперь - хватит. Ты понял меня?! Хватит, я нажрался досыта!

Я перерезал горло ребром ладони.

- Больше в меня не влезет, так что извини, приятель. Теперь иди и толкай его кому-нибудь другому: ей толкай, девушке своей… Или найди такого же имбецила, который будет слушать тебя, раскрыв рот… Будет давать тебе, когда у тебя будет желание и время для этого - по щелчку! Будет ждать и верить, что все это, блять, сука, временное! И только он, блять, постоянный!.. Так что давай - вали! А я…

Я вдохнул.

- Я больше не могу, все. Ты разъебал меня всего, Холм, вдоль и поперек… Надеюсь, тебе понравилось, надеюсь, ты получил удовольствие… А теперь - вали.

- Послушай меня, - торопливо начал он, пользуясь тем, что я на секунду потерял дыхание. - Мне осталось совсем немного, клянусь. Буквально совсем чуть-чуть… Я отработаю контракты и сменю агентство - сразу же, но тогда я смогу выбирать, понимаешь?.. У меня уже что-то будет в резюме - проекты, результаты.. Понимаешь?!

- О, да - язвительно протянул я. - Конечно, понимаю! Я все это время все прекрасно понимал, отчего бы мне не понимать и сейчас?! Когда ты все так хорошо объясняешь, да?! Все временное, работа есть работа… А я не вписываюсь в твою работу, Холм, уж извини! Члены не вписываются в твою работу - никак! В твой прекрасный образ… Кто же поверит, какой ты весь из себя Ромео, если в жизни ты член сосешь, а?!