Я повертел головой, рассматривая горло: синяки постепенно сходили, раскрашивая кожу желтоватыми разводами. Пальцами я почти точно вошел в отпечатки, и на секунду мне стало жаль, что красные израненные точки, очерченные порванными капиллярами по краям, постепенно тускнели и должны были скоро исчезнуть: они, лучше, чем что-либо другое, напоминали мне о нем - о том, как он держал меня за горло совсем недавно, заявляя свои права на мою жизнь. Так, как будто действительно хотел этих прав, как будто знал, что должен - обязан их получить.

Снова взглянув на себя в отражении, в очередной раз я подумал, что больше так продолжаться не может, надо что-то менять. Брать жизнь в руки - в свои собственные.

Я оглядел ванную, словно бы где-то здесь была подсказка - что менять и как, - и вдруг случайно зацепился взглядом за предмет, которого никогда раньше не замечал. На нижней полке, у самого пола, стояла старая плетеная корзина, куда, въехав, я свалил все мелкие туалетные принадлежности, оставленные хозяином квартиры.

Она сразу удобно легла мне в руку - не легкая и не тяжелая: то, что надо. Я дотянулся до розетки, воткнул в нее шнур питания, нажал на кнопку. Машинка приятно завибрировала.

Я примерился - с одного боку, с другого. Как ни странно, колебаний у меня не было никаких, скорее было любопытно, как это будет выглядеть. Затем я ободряюще подмигнул сам себе, отрегулировал скорость и приставил машинку к виску.

Первые пряди закапали в раковину, я оглядел результат - странное, кривое отражение с пустой полосой, заходящей на затылок. Может быть, предполагалось, что я почувствую нечто экстраординарное, нечто “из ряда вон”, какое-то удивительное перевоплощение, но нет: ничего такого не было, никаких особенных мыслей в голову не лезло, образы перед глазами не вставали, и, в каком-то смысле, это был явный прогресс. Никакой символичности - это всего лишь волосы.

Только я нажал на кнопку снова, как вдруг мне захотелось закурить. Не то чтобы я курил регулярно - нет, но иногда, если он зажигал сигарету перед раскрытым окном, я подходил к нему, обнимал сзади, и он протягивал мне ее через плечо. Я прикуривал из его пальцев, касаясь их губами, вбирая в себя дым пополам с его запахом. Или он держал меня поперек груди, и тогда белые завитки выползали откуда-то из-за спины, от плеча, окутывали лицо и путались в волосах. Было какое-то странное волшебство в этом дыме, какая-то необъяснимая магия, будто эта его дурная привычка, как и вредная еда по ночам, непостижимым образом делала нас ближе.

Впрочем, неважно. Неважно - почему и как. Мне просто захотелось закурить.

Покопавшись в ящике комода в коридоре, я вытащил оттуда пачку сигарет - он забыл ее как-то, уходя, и я бросил ее в ящик вместе с зажигалкой, неизвестно зачем.

Я прикурил и сделал первую затяжку. Иногда… Иногда первая затяжка - это все, что вам нужно для счастья. Нет, правда: тот самый момент, когда, пробираясь сквозь полураскрытые губы, дым врывается в рот сильной струей, обволакивает его, лаская язык, десны и небо, трется о них какие-то секунды - невесомо, но требовательно… Притрагивается к каждой вашей клеточке, а потом скользит дальше, к горлу… оттуда забирается в легкие… Вы чувствуете невыразимое блаженство и на миг прикрываете веки.

Перед вашими глазами его руки… они обнимают сигарету перед тем, как опалить ее с одного конца… защищают от ветра, окутывают теплым воздухом… нежно постукивают, чтобы сбить пепел… легкими касаниями гладят фильтр… поднимают и опускают, качают…

А потом… потом вдавливают в холодную керамическую поверхность, потому что… Не знаю. Потому что в квартире есть противопожарные датчики?.. Кроме того, это не последняя его сигарета, и не единственная - у него их много, целая пачка. Чего жалеть?..

Хорошее все-таки это приспособление - машинка для стрижки волос. Удобно, быстро, эффективно. И очень преображает - тут не поспоришь. Когда я закончил, из глубины зеркала мне улыбался странный некто, лишь отдаленно напоминавший меня прежнего, с едва знакомыми чертами - теперь, из-за почти полного отсутствия волос, словно бы выпуклыми, увеличенными, приближенными зумом камеры; с зажатой в уголке губ сигаретой, размалеванный цветными мазками сходящих синяков, со слегка заостренными скулами и тенями у прищуренных глаз.

И знаете, что?.. Он мне сразу понравился, этот некто. У него было наглое и самоуверенное выражение лица, лучше всяких слов говорящее: этот не даст себя в обиду, не растает в чужих руках, не прогнется под чужие обстоятельства, не будет послушно глотать чужую ложь. Ему наплевать на уверения и объяснения, на “временное”, он не знает разницы между рабочим и личным и уж точно не кончит, хрипя и корчась, наслаждаясь рабским чувством принадлежности и беспомощности, пока ему сжимают горло. Этот сожмет горло сам и не подумает дважды. Одним словом - стоящий тип. Я бы такому дал, если вы понимаете.

Он мне так понравился - тот, кто смотрел на меня в отражении, - что я подмигнул ему и прищелкнул языком. А он подмигнул мне в ответ, так что сразу стало понятно: мы прекрасно поладим.

Вдоволь насладившись новым знакомством, я сходил на кухню за пакетом - зеленым, для биомусора: вы можете сколько хотите упиваться раздвоением личности, можете хоть растраивать ее или вообще размножать до бесконечности - тут вам кроме вашего психиатра никто не указ, - но мусор при этом будьте любезны сортировать. Положив сигарету на край полочки перед зеркалом, я собрал в пакет остриженные волосы, секунду посмотрел на них - там, внутри, - а потом плотно завязал ручки.

И как раз в этот момент в дверь позвонили. Мы с моим новым приятелем, в общем-то, гостей не ждали и светских визитов тоже, так что одновременно смяли каждый свою уже почти растаявшую сигарету о край раковины, прикурили новую, ухмыльнулись друг другу в зеркале, напоследок проведя ладонью по голове, и только тогда открыли дверь.

За ней оказались - кто бы вы думали - Румен в компании Давида и Саши, в руках у Румена была коробка из-под пиццы.

- Неожиданно, - сказал я, поднося сигарету ко рту и делая затяжку.

И надо было видеть их лица, когда я, такой весь из себя раскрасавец, появился на пороге!.. Наблюдать, как с губ скатывались улыбки, как в изумлении распахивались глаза, как застывали позы, как Давид глупо раскрыл рот и стал похож на рыбу - в этом было совершенно особенное удовольствие, ни секунды которого я не намерен был упустить.

С другой стороны, в чем-то я их понимал: вместо привычной физиономии - лично на мой взгляд, отмеченной шармом и очарованием, - на них смотрела осунувшаяся, хищная морда с плотно натянутой на скулах кожей, практически лысая, держащая в зубах сигарету и гнусно ухмыляющаяся при этом. Тут впору поднять вилы, зажечь факелы и выставить вперед распятие.

- Приятель, - сказал я Давиду, вдоволь насладившись немой сценой, - ты можешь закрыть рот, я не в настроении для минета сейчас.

Давид моментально захлопнул рот, и у него сделался такой вид, словно ему засунули в задницу штопор - еще более удивленный, я хочу сказать.

- И чего вам надо? - поинтересовался я, опираясь на косяк и делая еще одну затяжку.

Первым очнулся Румен - мотнул головой, переступил с ноги на ногу и осторожно, словно боясь, что я вцеплюсь ему в глотку, заливая все вокруг бешеной слюной, проговорил:

- Ты не отвечал на сообщения и трубку не брал.

- Совершенно верно, - не стал отпираться я. - Не отвечал и не брал. И?..

- И, - он оглянулся на остальных, - мы решили к тебе зайти.

- Какая радость, - сказал я, по-прежнему придерживая дверь. - Не помню, когда я последний раз так радовался. Но, видите ли…

Я снова затянулся, а затем выпустил дым мягкими кольцами.

- … сейчас неподходящее время. Я занят. Уроки делаю. Математику, да.

И кивнул головой для пущей убедительности.

- Мы ненадолго, - подал голос пришедший в себя Саша. - На полчасика. Мы пиццу принесли.

И показал пальцем на коробку, которую Румен держал в руках. Тот, в качестве подтверждения, слегка ею потряс.