Резкая встряска, словно удар - и я, с запрокинутой головой, распластан по двери, ловлю ртом воздух, задыхаюсь. Пальцы на моей шее белеют от напряжения, надавливают, впиваются в кожу, фиксируют на месте, не давая шевельнуться. Мои губы раскрыты, я облизываю их, вытягивая наружу сухой язык. И смотрю.
Смотрю, смотрю, смотрю - прямо в камеру.
Она крупно дрожит, снимает неровно, рвано, словно что-то бьет в нее со всей силы. По краям изображения проходит мощная волна, оно изгибается, искривляет линии, становится мутным, подергивается трещинами.
В самом конце я снова вижу собственную удаляющуюся спину, сразу за этим - долгий макро-план одной из планок дверного косяка, а потом линза затягивается черным.
… Он слегка шевельнул пальцами, и это дало мне знак двигаться: я оторвался от его глаз и опустил руки.
Осторожно, старательно не касаясь ссадин, он пробежал подушечками вверх и вниз по моей шее, словно проверяя, не сломано ли что-то безвозвратно, не поранено ли, не сочится ли где-то кровь; не расходятся ли края, обнажая мясо, не торчат ли обломки костей. При это он то и дело сглатывал - часто, но, видимо, без всякого облегчения: его сухое горло саднило точно так же, как и мое.
Наконец я взял его за запястья и медленно отвел их в стороны.
- Мне не больно, - сказал я, качнув головой, и ободряюще улыбнулся. - Все пройдет, мне не больно.
Потом накрыл его ладонями свое лицо и потерся щекой. Какое-то время он просто смотрел на меня, сведя брови, напряженно фокусируясь то на лбу, то на переносице, то на глазах, а затем длинно вздохнул, медленно подался вперед и осторожно тронул мои губы.
Как я мог ему сопротивляться… Это было совершенно невозможно - тело делало все само, не спросясь: бездумно подавалось навстречу, открывало рот, принимало в себя его язык, переплетая с моим собственным, жадно глотало слюну в ожидании того мучительно-сладкого момента, когда он наконец двинется дальше, оближет уздечку, дотронется токовыми разрядами до неба.
В какой-то момент он забылся и неосторожно чиркнул пальцами по горлу, смазывая пятна и растягивая ноющую кожу. Я непроизвольно дернулся, со свистом втянул в себя воздух и прижал к ссадинам ладонь. Он схватил меня за плечи, намеренно отодвигая от себя дальше, и испуганно забормотал:
- Прости меня, пожалуйста… Прости, прости… Я не хотел, прости…
- И ты меня, - я придвинулся, завел руки ему за спину и сцепил замком - он пробовал сопротивляться, но я только обнял сильнее. - Прости, я многое сказал вчера - много всякого дерьма - и я совершенно не имел его в виду!..
Он глубоко вздохнул, тоже обнял меня и осторожно покачал из стороны в сторону.
- Это я виноват.
- Мы оба виноваты, - пробормотал я ему в грудь, с облегчением вдыхая знакомый запах. - Ты прав: нам надо поговорить… спокойно. Я сделал кофе и, кажется, есть еще какая-то выпечка со вчера… будешь?..
Я попытался отстраниться, чтобы достать ему чашку, но он мягко удержал меня.
- Только не говори, что вдруг перешел на чай, - я попытался взять привычную насмешливую ноту. - Или что - на травяной настой?.. Холм?..
- Я не могу, - сказал он тихо. - У меня самолет через два часа, я зашел попрощаться.
- Самолет?.. Куда?!
- В Роскилле, - он снова вздохнул и прижал меня крепче. - На фестиваль.
- Ах да… Роскилле…
“Мы должны были ехать туда вместе”, - подумали мы одновременно, но вслух ничего не сказали.
- Тебя быстро собрали, - сказал я и осторожно высвободился.
Он посмотрел куда-то в сторону, мимолетно потер лоб костяшкой пальца.
- Мы едем вдвоем: я и она.
- Я так и понял, - сказал я и кивнул.
- Я не хотел, - он поднял на меня усталый взгляд. - Я правда не хотел, прости.
Несколько секунд я молчал, собираясь с мыслями, подыскивая подходящие, правильные слова - почему-то сейчас это казалось крайне важным.
- Послушай, - сказал я наконец. - Это ничего: езжай с ней. Езжай и делай, все что должен делать…
Он слегка нахмурился, не вполне понимая, к чему я веду.
- … но когда ты вернешься, все закончится. Ты все закончишь.
Мгновенно его зрачки расширились, он задержал дыхание и буквально остолбенел.
- Либо с ней, либо со мной, - продолжил я, - но закончишь. Больше так продолжаться не может.
- Но…
- Здесь нет никаких “но”, - я прервал его мягко, но настойчиво. - Либо я, либо она. А дальше - как пойдет. Хочешь, я налью тебе кофе с собой?..
***
Первое время я держался хорошо. Даже можно сказать - отлично. Театральный сезон давно закончился, занятия в школе тоже, но я был молодцом и заполнял дни так, как только мог: достал велосипед из подвала у родителей, выходил на пробежки, смотрел все подряд по Netflix, снова и снова читал сценарий будущей постановки.
Пару раз мне звонил Давид - спрашивал, не пересечься ли нам в городе. Румен интересовался, не пойду ли я с ним на матч, Марлон тоже предлагал что-то, но я всегда находил правдоподобные предлоги, чтобы отказаться. Мне не хотелось отвечать на вопросы, а в том, что они станут их задавать - настырные засранцы! - сомневаться не приходилось.
Да и что я бы им сказал?.. Что дал ему неделю - подумать и решить, что для него важнее? И что через неделю я ожидаю четкий и однозначный ответ?
А если я не получу его через неделю - тогда что?.. Дать еще неделю? Или несколько дней? Или часов? Или вообще ничего не давать?
А если не давать, то что делать дальше?
Что. Мне. Тогда. Делать. Дальше. ?
Ответа ни на один из этих вопросов я не знал. Откуда мне было их знать?
Или все же знал?.. Знал - что дам еще время, знал - что дам столько, сколько он попросит, знал - что если он снова скажет, что все это временное, все ненадолго - что так надо… Знал, что не стану настаивать?
И тогда они, мои честные и бестактные друзья, посмотрят на меня с жалостью, как на роняющего неконтролируемые слюни имбецила - и будут совершенно правы.
В общем, я продержался до среды. По зрелому размышлению - так себе результат. В среду, приняв душ после пробежки, съев легкий завтрак и пребывая в просветленно-умиротворенном состоянии духа, я открыл Инстаграм и посмотрел - вот это все, что она выкладывала туда с завидной регулярностью.
Не знаю, на что я надеялся. Не знаю.
На то, что фотографий будет меньше? На то, что их сюжетный диапазон будет чуть менее широким? Или, может быть, на то, что на них он будет выглядеть чуть менее профессионально, чуть менее на своем месте, чуть менее счастливо?..
Чуть менее “Черт, как здорово я провожу время в такой потрясающей компании!” и одновременно чуть более “Я здесь потому, что должен, а вообще-то дома меня ждет мой бойфренд, которого я возьму еще на полу в прихожей, не доходя до кровати”. Как-то так.
Не знаю, на что именно я надеялся, но что бы это ни было - оно больше не работало, в связи с чем резко отпадала необходимость делать хорошую мину при плохой игре - вообще не требовалось больше делать никакой мины, можно было безоглядно быть собой, и в этом, как ни странно, я нашел некое умиротворение.
Прямо сразу, едва успев закрыть приложение Инстаграма, я написал родителям, что у меня все хорошо, что я желаю им по-прежнему хорошего отпуска и надеюсь, что в Испании сейчас не слишком жарко.
А потом отключил телефон.
Я не слишком хорошо помню, что делал следующие два дня - ничего особенного, в общем-то: кажется, выходил в магазин - правда, в холодильнике из продуктов по-прежнему валялась только старая упаковка ветчины для завтрака, да подозрительно выглядящий сыр; может быть, я снова катался на велосипеде или забирал почту, но что не подлежало никакому сомнению, так это то, что я наведывался в Vinmonopolet: результаты этого похода попеременно то омывали меня приятными волнами изнутри, то восхитительно позвякивали на дверце холодильника.
Утром в пятницу я смотрел в зеркало с удивлением, можно даже сказать с интересом: с той стороны в меня вглядывался совершенно чужой человек - странный, взлохмаченный, словно одичавший. Ему явно не помешал бы душ, побриться и вообще привести себя в порядок.
