Ну и что, что “иногда”?.. Ну и что?! Что значит время, когда кто-то вот так смотрит вам в глаза, закидывает на вас руки или ноги во сне, укутывая в себя, словно в кокон, когда звонит вам ночью - или утром, или днем, или вообще когда-нибудь?.. Да ничего оно не значит!.. Ровным счетом ничего - и вы пойдете на все, чтобы так было и дальше. Разве нет?..
Когда вы любите, разве вы не пойдете на все?
А, кстати, на что конкретно - все? На что вы готовы пойти?.. Вы когда-нибудь задавали себе этот вопрос?
Готовы ли вы ждать, пока закончится фотосессия или интервью? Готовы ли вытряхивать из простыней бесконечные квитанции и упаковки из-под палочек? Покупать табуретки? Из раза в раз заказывать эту чертову пиццу с ананасами - отродье итальянской кухни, только потому, что ее любит он? Готовы дотрагиваться пальцами до висков? Терпеть сигаретный дым? Слушать истории из детства? Стирать пятна зубной пасты с зеркала в ванной? Спать всегда на одной половине кровати, даже если другая сегодня пуста?..
А делить готовы? А отпустить? Если понадобится. Если вдруг получится, что его надо отпустить. По условиям договора - как раз тем, которые вы так и не удосужились прочесть, когда, высунув язык от усердия, расписывались корявым почерком внизу?..
И зря - зря не удосужились. Как знать, там вполне может быть указано, как вам жить и чем занимать время в перерывах между его “иногда”. Четкие могут быть даны рекомендации - чем не достоинство официального оформления?..
Нет?.. Вы посмотрите повнимательнее. Не указано?.. Ну, это вполне себе повод для рекламации, разве нет? Верните его - верните сразу, верните производителям. Верните и забудьте. Немедленно.
Не можете? А вы достаточно стараетесь?
Что значит - любовь?.. При чем здесь это?!
Ну - может быть. Хорошо. Но кто сказал, что эта ваша любовь - единственная в его жизни? Что, кроме как к ней, ему больше не к чему стремиться? С чего вы это взяли?..
Ах, вы так подумали, потому что в вашей собственной нет ничего важнее?.. Ну кто же вам виноват. Когда вы вешали свою вселенную на связку его ключей, вы обратили внимание, сколько их - этих ключей? Не обратили?.. И что это за ключи такие вы, конечно, тоже не посмотрели - может, это ключи от всяких разных чужих дверей, о которых вы и понятия не имеете. И кто вам теперь виноват?..
Никто не виноват. Никто, а уж он - тем более.
Что вам теперь делать?.. Ничего. Вам нечего делать. Вы никуда не денетесь.
Поэтому - давайте. Вставайте. Идите на кухню и ставьте кофе: это у вас получается хорошо. Все остальное - так себе, но кофе… Тут вы прямо молодец.
Я снова бросил взгляд на телефон, а он - на меня, и мы по-приятельски помолчали друг другу. Мне не с кем больше было молчать этим утром, поэтому я не привередничал.
Кофе - так кофе.
В кухне я поставил кофеварку на плиту, а затем встал у окна, оперся руками о подоконник и стал думать, чем мне занять этот день.
И вдруг услышал резкий сухой щелчок, эхом прокатившийся по квартире. Поворот ключа.
На секунду я прикрыл глаза и инстинктивно задержал дыхание, но то ли сказывались события прошлой ночи, то ли мозг еще не окончательно вышел из алкогольной комы, однако на звук я отреагировал практически спокойно - в висках пару раз стукнуло, но и только.
Он вошел сразу в кухню, словно почувствовал, где именно я нахожусь. Бросил ключи на стол, стянул куртку.
- Привет, - сказал я, оборачиваясь. - Кофе будешь?
- Привет, - ответил он, поднял взгляд и в то же мгновение шумно вдохнул, распахивая глаза в ужасе.
Я думал, он объяснит, но он молчал - секунду, другую, третью, так что я и сам уже начал волноваться:
- Что? Что случилось?..
Вместо ответа он порывисто шагнул вперед, протягивая руку к моему горлу. Я инстинктивно отпрянул, а потом догадался.
- А, это…
Я коснулся кожи и только тогда почувствовал, как она саднит.
- Я не хотел, - с тем же ужасом, слегка заторможено, проговорил он. - Прости меня, я не хотел…
- Это ничего, - я покачал головой. - Почти не болит.
Он приблизился - на этот раз медленно, не делая резких движений, и осторожно, самыми кончиками пальцев, дотронулся до отметин. Я непроизвольно поморщился, и он порывисто отдернул руку.
Тут же его лицо дрогнуло, странно сморщилось, и тогда я взял обе его ладони и аккуратно положил себе на горло, поверх жалящих, словно песком натертых следов, а затем накрыл своими.
- Смотри, - сказал я и улыбнулся. - И нет ничего… ничего не видно.
Какое-то время он смотрел на наши руки, потом поднял взгляд на мое лицо, и на секунду мне показалось, что он сейчас заплачет. От этого мне стало жутко, я торопливо замотал головой и уже открыл рот, чтобы сказать, что все это ерунда, все прошло, все это было вчера, а сегодня - уже сегодня, сегодня новый день, и все будет по-новому, и… Как вдруг что-то в его глазах остановило меня - какое-то движение, словно бы что-то происходило в нем в этот момент, где-то внутри, а он был не в состоянии дать мне об этом знать, рассказать, объяснить.
Не отнимая рук, я заглянул глубже, и, как однажды до этого, снова увидел события прошлой ночи, но на этот раз - на синем холсте, с единственным действующим лицом в главной роли: со мной.
Вот с Давидом мы пересмеиваемся, указывая на его куртку: она появляется крупным планом. Еще кадр - я оборачиваюсь в темноте, подсвеченный сзади экраном, где идут отрывки эпизодов и интервью. Я улыбаюсь и смотрю прямо в камеру, линза выхватывает из полумрака наши переплетенные пальцы. Следующий отрывок - я стою поодаль, разговаривая с журналистами, наклоняюсь к микрофону, снова улыбаюсь, и мне в ответ улыбается девушка-репортер.
А вот прохожу мимо, теперь отчего-то не поднимая глаз, и лицо у меня странное, растерянное и застывшее, словно восковое. Камера тут же оборачивается вслед, провожая взглядом, затем на экране снова микрофон и держащая его незнакомая рука. Следом - нарезка из кадров, мгновенно сменяющих друг друга: лица, фигуры, ракурсы, углы, еще раз и снова по кругу, будто она ищет кого-то, озирается по сторонам и никак не может найти.
Дальше - снова я, совсем рядом, говорю что-то, отрицательно мотаю головой и киваю подбородком на выход из зала для пресс-конференции. Тут же недалеко - Давид, делает вид, что внимательно изучает что-то в телефоне, а на самом деле посматривает искоса на меня, словно ждет какого-то сигнала.
Следующая картинка - снова незнакомые люди, пряди длинных светлых волос, темные серо-синие тени, размытые по краям, неровные и колеблющиеся, и вдруг в центре толпы - опять я, далеко, но видимый четко, в цвете: я перемещаюсь по залу с одной стороны на другую и по диагонали, и так несколько раз, не останавливаясь. В руках у меня то высокий бокал, то шот-стопка - одна, вторая, третья, пятая: камера фиксирует неровные жесты, раздавленную по лицу улыбку и нетвердую походку. Вот я стою рядом с его матерью, и на лице у меня недоуменно-испуганное выражение.
Декорации сменяют друг друга, и я вдруг появляюсь крупно, близко, на первом плане - резко выскакиваю из темноты, словно игрушка на пружинке. У меня пьяная, неестественно широкая улыбка, я цепляюсь пальцами за женский силуэт, насильно кручу его, не переставая ярмарочно хохотать, что-то швыряю в камеру - какие-то слова, жесты, взгляды. От этого изображение дрожит и не успевает фокусироваться, то и дело рассыпается на пиксели и теряет четкость.
Затем - моя спина, неровным пунктиром удаляющаяся по тусклому коридору, и вдруг пленка словно бы заедает на секунду, а потом мгновенно ускоряется: предметы бросаются навстречу и сразу исчезают позади, расстояние резко сокращается, будто оператор бежит, с трудом удерживая камеру на плече, и, судя по дергающейся вверх и вниз картинке, совершенно теряет дыхание.
Сразу же - отрывистое движение в сторону, и вслед на ним еще одно. Через секунду крупным планом мои глаза: дикие, с расширенными, словно взорванными, зрачками, и мой язык, размазывающий по губам кровь. Картинка двоится, линза видит мое искаженное злобой лицо, я снова заглядываю в самую ее глубину, презрительно прищуриваюсь, произношу что-то, периодически приподнимая брови, словно один за другим задаю вопросы.
