Лично мне это казалось забавным: смотреть на него в телевизоре, как он изображал из себя паиньку и домохозяина. Поэтому я достал из холодильника банку “Frydenlund” - светлое, нефильтрованное - сел на диван и щелкнул пультом.
Когда я добрался до NRK, Холм был уже там - уже смотрел на меня этим своим синим взглядом и уже улыбался. С другой стороны экрана, конечно же.
Я хмыкнул, поднял банку вверх, салютуя, и приготовился слушать. Про творческие планы, про свалившуюся, как снег на голову, известность, про милые хобби, про ресторан, про фильмы Кристофера Нолана, про любимую бабушку, про предпочитаемую марку зубной пасты, про гражданскую позицию в вопросах охраны окружающей среды - про все, что может заинтересовать каждого преданного поклонника. По заранее согласованному списку.
И - заметьте - в демократичных интерьерах Икея: звезда-то звезда, но все же своя, родная, такая же, как все, не оторвавшаяся от народа и не сиганувшая в недосягаемое космическое пространство. Ну, знаете, из тех, кого можно запросто встретить в овощной секции супермаркета.
Он сидел на диване, вполоборота к камере, разговаривал с ведущим и обнимал руками чашку.
Вы знаете, как снимают рекламу кофе?
Вот это - когда красивая девушка сжимает в ладонях фарфоровые бока, мечтательно смотрит куда-то вбок, улыбается своим мыслям и вдруг переводит теплый взгляд на вас? Раз, два, три - она медленно приоткрывает губы и едва уловимо тянется к чашке, откуда поднимается невесомый, ароматный пар - вверх, мимо ждущих губ, выше, к подрагивающим от тонкого запаха ноздрям… Влага оседает микроскопическими кристаллами на ресницах, от этого глаза кажутся удивленно распахнутыми, блестящими, подернутыми пленкой удовольствия от одного только предвкушения глотка (поэтому, а не из-за специальных увлажняющих капель, я вас умоляю, конечно, нет). И если от созерцания этого удовольствия у вас не перехватывает дыхание и не поджимаются пальцы на ногах, то, скорее всего, внутри вас все давным-давно мертво, и что тогда тратить на вас рекламный слот в прайм-тайм.
На самом деле никакого кофе в чашке нет. Для того, чтобы вверх шел такой плотный и красивый пар, напиток должен быть очень горячим, и тогда модель просто не сможет держать чашку в руках. Поэтому туда кладут влажный гигиенический тампон, хорошенько разогретый в микроволновке. И - вуаля. Пар поднимается правильными, красивыми завитками - очень достоверно. И никаких травм на производстве.
Конечно же, у него в чашке был обычный кофе. Он что-то отвечал на вопросы, смеялся каким-то шуткам или шутил сам, а я смотрел, как, просунув несколько пальцев в ручку, большим он осторожно и нежно поглаживает теплую керамическую поверхность у самого края, водит по кругу подушечкой, переходя на сгиб, растягивая движение почти по кадрам, а потом, ускоряясь, чуть пережимая кожу, резко надавливает и держит, пока кончик пальца не наливается кровью, чтобы через секунду отпустить его и снова медленными, успокаивающими движениями выглаживать тонкую белую кожу… чашка дрожит, звенит в его руках… рвется навстречу каждому прикосновению, каждой ласке… захлебывается, стонет, норовит упасть…
Я смотрел на экран и улыбался, вспоминая, как эти пальцы смотрятся на моей собственной коже. Как они перебегают по моему лицу, от век до скул, приоткрывают мне рот, проводят по нижней губе, собирают слюну. Как ныряют назад, к волосам, и прочно удерживают мою голову, не давая ей двинуться. Как большой палец размыкает сжатые зубы и скользит внутрь, дотрагивается до языка - сначала дразняще, только до кончика, едва уловимой пунктирной линией, а затем все увереннее, проходит чуть дальше по бокам, щекоча поверхность, забирается вниз, оглаживает уздечку - и выходит наружу, сжимаемый кольцом моих губ, чтобы тотчас войти снова, уже резче, потом еще раз и еще, сильнее, ритмичнее, пока наконец - и я никогда не успевал зацепиться сознанием за конкретный момент, когда это происходит - пока наконец вместо пальца я не чувствую его язык, его сильные движения, его изгибы, его скольжение по моим деснам, между губ, за зубами, по небу… Я содрогаюсь и инстинктивно двигаю руками, пытаясь высвободить запястья, которые он удерживает за моей спиной… Но он держит их крепко и, чувствуя сопротивление, заводит еще выше, двигая кожу и прижимая пальцами ниточку пульса.
Мне не хватает дыхания, его присутствие, его движения парализуют, и мозг щелкает невпопад, выбивается из ритма, теряется, забывает посылать сигналы в легкие… Я пропускаю вдох - один, за ним другой, и третий, пока голова не начинает слегка кружиться, и только тогда он разрешает мне вдохнуть, и сам в это время, отодвинувшись на миллиметр и обнажая клыки, шумно забирает воздух… Я стою, запрокинув голову, и пытаюсь унять отбойный стук в висках, слюна - моя и его - остывает на губах, воздух выходит из груди стеклянными пузырями, они лопаются у меня в горле… он дышит и смотрит на меня, впитывая каждую мою такую по-прежнему легко предсказуемую эмоцию, каждый болезненный отблеск удовольствия на моем лице, каждую искру нетерпеливого ожидания… только бы он дотронулся до меня еще раз… только бы скорее…
Я снова двигаю руками, запястья чуть саднит, а он все держит… улыбается и насмешливо-мучительно качает головой, прищелкивает языком, мол, нет, дружок, не соскочишь, не надейся… будешь делать, что скажу я… и так, как скажу я… и так долго, как будет нужно мне…
И я жду, жду… Закрываю глаза, размыкаю для него губы и жду…
Я уже рассказывал, как снимают рекламу кофе? Правда?.. Это увлекательная история, и мне кажется, я был бы не прочь поведать ее снова - просто чтобы восстановить дыхание. Или, может быть, вам хотелось бы еще раз прослушать таблицу умножения на семь?..
В какой-то момент в дверь позвонили, и я, хоть и с трудом, тяжело дыша, но все же вынырнул на поверхность.
Не в мою дверь позвонили, разумеется - в его дверь, там, по ту сторону линзы, где он сидел на диване в своей гостиной и со смехом рассказывал ведущему, как на самом-то деле терпеть не может кардамон.
Говорят, если в первом акте пьесы на стене висит ружье, то в последнем оно обязательно выстрелит. Не знаю, кто это сказал, но, должно быть, он тоже когда-то смотрел по телевизору, как его тайный бойфренд демонстрирует зрителям вечернего шоу, какое вино он предпочитает добавлять в соус при готовке и насколько обширная у него имеется коллекция банановых наклеек.
Так вот, про ружье. Если во время съемок телепередачи раздается звонок в дверь, значит, кто-то пришел.
Кто-то пришел, повинуясь сценарию, и стоит с той стороны, и ждет, пока операторская команда в полном составе переместится к двери, займет позиции и установит свет, чтобы дать сигнал основному действующему лицу - в данном случае хозяину этой двери, а заодно и всей квартиры: мы готовы, можете открывать. Осторожно - не заденьте ветровичок микрофона.
И вот хозяин с легкой улыбкой недоумения, мол, кто бы это мог быть в такой-то час, я же совсем никого не ждал, идет по коридору.
А вы словно бы следуете за ним, тоже недоумевая: ну, в самом деле, человек занят, кто же так приходит без предупреждения, в наше-то время, могли бы и сообщение прислать сначала - а может, он перечитывал по третьему кругу “Кукольный Дом” Ибсена или как раз сейчас смешивал что-то в колбах, изобретая лекарство от рака; может, был в душе, где некий известный актер театра насаживался ртом на его багровый от притока крови член, одновременно проверяя пальцами, насколько он растянут и сможет ли без дополнительной подготовки принять в себя то, чем природа наградила этого самого актера, потому что смазки осталось в бутылке на самом донышке. Или пицца у него подгорает в духовке, или не выключил он воду на кухне. Или спал вообще - мало ли. Всякие бывают обстоятельства.
Он открыл дверь, и кто бы вы думали стоял на пороге.
- Привет! - сказал он и посторонился, шире открывая проем.
- Привет! - сказала она и сделала шаг навстречу.
- Привет, - сказал я и медленно поставил банку пива на стол.
