- Напомни мне, как называется твое агентство? У них какой номер?.. Впрочем неважно: я сейчас в Гугл найду. Лене*… Лене… Как ее зовут, агента твоего?…

- Да конечно, ага! - он засмеялся в голос. - Перебьешься, приятель! Ты давай вон - еврейское гетто, где там - в Праге?..

- В Будапеште.

- Вот именно!

Я легко пожал плечами и убрал телефон.

- Ничего страшного. Ты сам мне все расскажешь ночью, как миленький. И сам для меня номер наберешь.

Он поднял брови и снова похабно ухмыльнулся.

- Тебе придется постараться, приятель. Я просто так явки и пароли не выдаю.

- Это ты зря, - возразил я. - Нынешнее поколение крайне изобретательно и прекрасно умеет пользоваться разнообразными новинками технического прогресса, заранее заказанными онлайн в тематических магазинах, что вам - динозаврам - совершенно недоступно.

Он только-только сделал глоток и теперь, не сдержавшись, громко хрюкнул прямо в чашку, подавился и закашлялся.

- Все нормально? - спросил я с поддельным участием, округляя глаза и протягивая ему салфетку.

- Угу, - промычал он, торопливо промокая нос, губы и подбородок.

- Ну что же ты так неаккуратно…

- Еще есть? - он вытянул вперед руку.

- Нет, больше нет, - с таким же наигранным сожалением я покачал головой, хотя диспенсер с салфетками стоял совсем рядом, на раздаточном столике у окна. - Если только дома… Домой пришлось купить целую пачку, уж больно много приходится после тебя… вытирать…

- Какой у тебя все же…

Не договорив, он сам поднялся к столику, там же окончательно вытер лицо и вернулся ко мне.

- Какой у меня что?..

- Какой у тебя… шикарно грязный рот, - он уставился на меня с восхищением.

- Да, - покладисто согласился я. - Я вообще многое им могу - вечером приезжай и удостоверься… снова.

И толкнул языком щеку. Он фыркнул и поиграл бровями:

- О, да, непременно.

А потом вдруг поморщился:

- Вот черт!.. Сегодня я не могу.

- Нет?

- Мы, - он начал и тут же осекся, - я… Мне надо быть на презентации какого-то музыкального альбома, кажется…

Я понимающе кивнул и отпил кофе - тот уже начал остывать. После чего заметил насмешливо, как ни в чем не бывало:

- Не знал, что ты так интересуешься музыкальными новинками.

- Там будет пресса, - коротко пояснил он и глянул исподлобья, словно извиняясь. - Лене говорит, это хороший пиар, есть смысл засветиться.

- Не бывает плохого пиара, - глубокомысленно изрек я и примиряюще улыбнулся. - Так что иди, светись.

Он кивнул, еще раз бросив на меня быстрый взгляд, а затем сказал:

- Кстати, про музыкальные новинки. Совсем скоро начнется фестиваль в Роскилле**, как раз когда мы закончим съемки. Я подумал… может, мы съездим с тобой?..

- Ты уверен, что это хорошая идея? - спросил я осторожно. - В том смысле, что там будет много народа… сам понимаешь…

- Ну а почему нет? - он беспечно пожал плечами. - Фестиваль есть фестиваль, меня туда не заявляли, я могу ехать как частное лицо… в компании приятеля и коллеги. Кроме того…

- Ммм?..

- Кроме того, можем кого-нибудь с собой взять - Марлона, например.

Я скептично фыркнул.

- Марлона?! Я тебя умоляю…

- А что?

- Ну… Он постоянно твердит, что мы так его достали за время съемок, что он с нами даже в автобус не сядет. А ты говоришь про фестиваль…

- Мы найдем, что ему предложить, - ухмыльнулся он. - По крайней мере недостатка восторженных девиц там точно не предвидится, так что, боюсь, к его компании привыкнуть мы не успеем. В конце концов, должен же быть от этого хоть какой-то толк…

И он демонстративно очертил в воздухе собственное лицо.

- “Это”, - выделил я голосом, - обеспечивает тебе контракты и работу.

- Угу, - он кивнул. - Но пора бы “этому” обеспечить мне и удовольствие от жизни.

Я хмыкнул и улыбнулся.

- Ну если так ставить вопрос, то - конечно.

Он поднес чашку ко рту, залпом допивая остатки, и я поймал себя на мысли, что хочу поймать в воздухе его ладонь и прижать к лицу согретые керамикой пальцы.

Два контракта параллельно, не считая интервью и фотосессий - это был успех, о котором до сих пор он не мог даже мечтать.

Успех… Он был вокруг нас - везде, куда бы мы ни посмотрели.

Успех окружал нас на площадке, где мы заканчивали последнюю серию. Успех клубился в кулисах театра - сезон закрывался, но зал был по-прежнему полон, каждый раз!.. Успех слышался в голосах наших агентов, в возгласах фанатов, в одобрительных замечаниях продюсеров.

Мы пили его, успех - большими глотками, из бумажных стаканчиков, которые хватали на бегу между встречами или интервью. Успех - ради него мы вставали в пять утра и, тряся головой в полудреме, ехали в аэропорт, чтобы сесть на ранний рейс в Трондхейм или Берген, или Тромсе, где нас ждали, встречали в зале прилета, пожимали руки, спрашивали о творческих планах, снова предлагали кофе… Ради успеха мы держались на ногах весь день, чтобы поздно вечером рухнуть на кровать, а утром бежать снова - на репетицию, на встречу, на фотосет, пока небо у самого горизонта было правильного цвета.

Успех, успех, успех… Все, что мы делали тогда - все превращалось в золото. Ну или, по крайней мере, обещало превратиться - в самом ближайшем будущем.

Впрочем, была определенная разница.

Мой успех выглядел клубком прочно связанных между собой финальных реплик, выходов на поклон, низкого гула аплодисментов и тяжелого движения занавеса. Когда я наклонял ладони и перекатывал его туда-сюда, он оставлял на коже вязкий след театрального грима, смешанного с пудрой для париков и пылью.

Его успех был совсем иного рода, похожим, скорее, на полную горсть стеклянных шариков - они мелодично звякали, соприкасаясь друг с другом, и искрились, ловя покатыми боками лучи света, бросая россыпи солнечных зайчиков на пальцы, перекатывались по фалангам, задерживаясь на нежных сгибах, взбирались к самым подушечкам, чтобы весело скатиться назад, в его раскрытые ладони.

Он держал их крепко и нежно, не упуская ни один из виду, не позволяя им вытечь за край и пролиться дождем вниз, прислушиваясь к едва различимому перестуку. Порой он наклонялся ближе, восхищенно рассматривая то и дело вспыхивающие разноцветные блики, и тогда его лицо освещалось особенным светом - это была улыбка человека, который о чем-то давно мечтал, ждал и надеялся - и вот теперь это долгожданное “что-то” дрожало и переливалось у него в руках.

Предложения, одно заманчивее другого, буквально лились на него сверху, брызгая в разные стороны вспышками фотокамер, журча интервью, играя, казалось, только для него самые завораживающие мелодии, и он, поначалу растерянно озираясь, словно не веря своим глазам и ушам, постепенно привыкал к этому вниманию, день за днем все увереннее двигаясь в такт мелодии, легко и естественно подстраиваясь под эти новые, такие вкрадчивые и завораживающие ноты.

Мало-помалу он перестал заслонять глаза от резкого технического света над камерой - он привык, привык вставать сразу в правильный ракурс, привык быть всегда на виду. Он больше не чувствовал себя неловко, не терялся, не медлил с ответами, не бубнил и не частил и, самое главное, не отводил взгляда от линзы, которой камера смотрела на него, словно разговаривал только с ней и с ней одной делился воспоминаниями и планами на будущее, доверял самые потаенные мысли и переживания.

Здесь и сейчас он был там, где хотел, и был тем, кем всегда хотел стать, и делал то, что мечтал делать. Не знаю, был бы я на его месте полностью доволен таким успехом - стопроцентно доволен, до пресыщения доволен… трудно сказать. В конце концов, я не был на его месте, я был на своем, а он… Порой на его лице явно читалось жадное нетерпение, словно яблоко, кусок которого он только что с хрустом откусил, было чуть менее сочным, совсем слегка менее упругим, едва-едва кислее, чем он представлял - чем должно быть идеальное яблоко. Тогда он сразу же протягивал пальцы за другим, и оно, другое, немедленно падало в его в ладони.