- Но, видимо, не судьба мне была блистать на подмостках… Я так переволновался, что, когда вышел на сцену и открыл рот, с ужасом понял, что ничего не могу сказать, совершенно ничего: весь текст вылетел у меня из головы. Все, что я учил целый месяц.

- Ну и что? - я недоуменно нахмурился. - Такое со всеми может произойти.

- Да, сейчас мы взрослые люди и это понимаем, - он пожал плечами. - А я учился не в Ниссен, не в привилегированной школе Весткантена… У нас была самая обычная школа, и народ в нее ходил самый обычный - дети рабочего класса.

- А какая разница?..

- Разница есть, поверь мне… И довольно большая. У нас не ходили вокруг да около, у нас были группировки и драки на заднем дворе. Не самые, знаешь, сливки общества. Поэтому, когда я вышел на сцену и встал столбом, ребята в зале заулюлюкали, засвистели, и я окончательно стушевался.

- Но разве тебе не подсказали текст?.. Учителя, например, или кто у вас там этот кружок вел?

- Да, конечно, - он вздохнул. - Конечно, подсказали. Но когда я увидел в зале отца, выражение его лица, это настолько меня… Я настолько остолбенел, что, когда в срочном порядке спустили занавес, убежал и категорически отказывался вернуться. А поскольку моей роли никто не знал - кто же мог подумать, что я такое выкину, да и не запаривались как-то по поводу дублеров… В общем, спектакль я в тот день сорвал, и наша руководитель кружка выходила потом к зрителям, извинялась.

- Господи, тебе было тринадцать лет - подумаешь! - воскликнул я, поднимаясь на локте. - Тринадцать лет!.. И потом - это же просто школьный спектакль!.. Что за глупость?!

Он протянул руку и погладил меня по лицу, осторожно провел большим пальцем по скуле, тронул губы.

- Да, конечно… Ты прав… Сначала я долго не хотел идти домой, шатался по улицам, сходил даже на футбольный матч, представляешь? - он хмыкнул. - Только чтобы оттянуть момент…. Но потом начало темнеть, и мне пришлось вернуться. Дома мама стала меня утешать - то же самое говорила, что и ты: подумаешь, с кем не бывает, в следующий раз получится лучше, это всего лишь школьный театр… А отец молчал. Для него не было “всего лишь”, для него все, буквально все, было очень важно. Я помню, она его подтолкнула, мол, ну же, скажи что-нибудь!.. А он тогда посмотрел на меня пристально, изучающе - у него был вот этот взгляд, как у ученого, рассматривающего бактерии в микроскоп… Посмотрел и сказал: “Хорошо, что у тебя красивое лицо. Хоть что-то”.

Я вздохнул, крепче прижал к щеке его ладонь и поцеловал в самом центре.

- И больше он никогда не смотрел на меня… знаешь… заинтересованно. Как будто в тот вечер все про меня увидел и все решил. Понял, что ничего особенного я не стою.

- Тебе же было всего тринадцать, - пробормотал я, - что это за возраст, чтобы решить, что ты никуда не годишься?..

- Ну… ему, вероятно, казалось, что достаточный… И вот поэтому, - он вздохнул, - поэтому я и не люблю театр. Все там слишком… как-то конечно, как-то словно в последний раз.

Минуту или две мы молчали, думая каждый о своем и оба - об одном и том же.

- А потом? - спросил я.

- Потом?

- Да, потом - когда ты вырос… Неужели он не находил ничего, за что мог бы тебя похвалить?!

- Потом… Я получил роль в “Полубрате”, - задумчиво проговорил он. - Мне исполнилось семнадцать, и к тому времени мама была с ним в разводе.

- Но “Полубрат” был известным проектом, разве он не знал, что ты в нем занят?!

- Да, но, видишь ли… я появлялся только лишь в нескольких эпизодах, у меня была, в целом, второстепенная роль.

- То есть и этого было мало, - язвительно уточнил я. - Ну а потом?!

- А потом, - он снова замолчал, и, когда заговорил, я почувствовал, с каким трудом далась ему следующая фраза, - потом прошло четыре года. В эти четыре года я работал в кафе и в ресторане, улыбался на прослушиваниях, и он больше не спрашивал меня, чем я хочу заниматься дальше. И мне казалось, что так будет всегда.

Я обнял его за шею и прижался так, чтобы между нами не оставалось и миллиметра.

- Пока ты, - пробормотал он мне в волосы, - не дал мне эту роль.

- Ничего я тебе не давал! - не отпуская рук, я торопливо замотал головой. - Ничего я не давал, это все ты, сам… Посмотри, чего ты уже добился, и это только начало!..

Он слушал меня, улыбаясь - я это чувствовал, и гладил по спине.

- И все же без тебя ничего этого не было бы, - продолжил он, а затем прибавил - как мне показалось, немного невпопад, отвечая скорее собственным мыслям: - А теперь мне нужно что-то свое, чего я добился бы сам. Сам, один… Что-то значимое. Потому что тогда… тогда…

Я откинул голову и заглянул ему в глаза.

- Что тогда?

- … тогда я появлюсь на пороге его дома, позвоню в дверь и, когда он откроет, скажу: “Пошел ты! Ты никогда меня не любил и никогда в меня не верил - посмотри, чего я добился!.. Я добился этого всего без твоей помощи! Ты никогда не был мне отцом, и это ты, а не я, ничего не стоишь!.. Пошел ты!”

Он прищурился:

- Как думаешь, это хорошая финальная реплика или все же слишком драматично?

- Нет, - я тряхнул головой и одобрительно сжал губы. - Не слишком. В самый раз. Это отличная реплика.

- Я так и подумал, что тебе понравится.

Я дотянулся до его губ и прижался к ним, осторожно и нежно раскрывая, выласкивая губы, язык, небо, обнимая его за шею, двигаясь ближе, успокаивая заполошно стучащее сердце. Он отвечал мне с такой же нежностью, почти с благодарностью, принимая мое сочувствие и не стесняясь его. Мне показалось, в тот момент мы были так откровенны и искренни друг с другом, как, может быть, не были никогда раньше.

Позже, когда я снова устроился в его руках, зарывшись внутрь глубоко и безопасно, он вдруг сказал:

- В тот день, когда я вернулся домой после провала на спектакле, и он сказал мне, что кроме внешности во мне ничего нет… Я помню, что посмотрел на него, и единственное, что пришло мне в голову, было: “Это неправда”. Я так и сказал ему: “Это неправда”.

- Это неправда, - твердо повторил я, вплетая свои пальцы в его и крепко сжимая. - Неправда.

Он придвинулся ближе и поцеловал меня в затылок, поводил носом, глубоко вдохнул.

- Ты знаешь, когда ты закрыл передо мной дверь… тогда, после Бергена…

Вся круговерть и весь ужас той ночи мгновенно встали перед глазами, сердце ощутимо стукнуло, и я непроизвольно задержал дыхание. Он помолчал, теснее прижал меня к себе и продолжил:

- Я подумал тогда, что, может быть, это правда. Может быть, во мне действительно ничего нет, и в тот момент ты вдруг это понял…

- Не говори так! Пожалуйста, не надо, не говори так…

- Я подумал, что, может быть, это правда, - повторил он, однако почти сразу, к моему огромному облегчению, голос улыбнулся - тепло и знакомо. - Но потом ты снова забрал меня к себе, и я подумал, что - может быть - это все же неправда.

- Это неправда.

Я шумно выдохнул, перевернулся и изо всех сил вжался в его тело, буквально влетел в него, словно прямо сейчас кто-то мог отодрать его от меня, унести и спрятать. А когда смог совладать с этим неожиданным порывом, когда моя хватка стала чуть легче, а шум в висках - чуть тише, обнял ладонями его лицо и заглянул в глаза:

- Это неправда. Слышишь?.. Это - неправда.

Он улыбнулся и закрыл их, и тогда я поцеловал его веки.

***

- С днем рождения, - сказал он.

С трудом - для этого пришлось выпустить из руки его уже готовый взорваться член - я дотянулся до стоящего неподалеку рюкзака, бросил на кровать пластиковую бутылку и развел колени.

- С моим днем рождения - тебя, - ответил я, хрипло дыша и облизывая губы.

Комментарий к 14.

* Дача (норв. hytta - хютта) играет важную роль в жизни каждого норвежца. Она, как правило, расположена в глуши, чем дальше от цивилизации - тем лучше. В идеале - рядом с водоемом. Типичная норвежская хютта имеет очень простой интерьер, туда свозится старая мебель и предметы, которыми уже никто не пользуется дома, но которые жалко выбросить. Отсутствие водопровода и системы отопления, независимо от достатка в семье, - это одна из типичных особенностей хютты - считается, что таким образом вы становитесь ближе к природе. Обычное времяпрепровождение норвежцев на даче - настольные игры, разгадывание ребусов и кроссвордов, чтение. Чаще всего ни телевизора, ни вайфай в хютте нет.