- Что-то ты, Холм, разболтался. Пойдем-ка лучше я тебя трахну - может, хотя бы тогда ты заткнешься - хотя бы на пару минут - и дашь мне немного покоя…
- Черт!..
Он бросил топор в сторону, схватил меня за ворот футболки и, хохоча, потащил к дому.
***
Ночью меня разбудил шум дождя. Он барабанил по крыше и стучал пальцами в темные стекла.
- Холм?..
Однако никто не отозвался. Тогда я встал, натянул свитер и джинсы, снял с крючка дождевик и влез в стоящие у двери резиновые сапоги. У вешалки валялся старый складной зонт - от него, впрочем, толку было мало, это я понял сразу, как только раскрыл его на крыльце: спицы торчали в разные стороны, как иглы дикобраза, ткань задиралась вверх и собирающаяся во впадинах вода то и дело грозила пролиться за шиворот.
Дождь хлестал отменно, но это был теплый дождь - самая первая летняя гроза в этом году. Молнии периодически прорезали чернильное небо, вода лупила по листве, кипела в лужах, с грохотом носилась по сточным трубам, вырываясь наружу под напором, как из брандспойта.
Он сидел верхом на столе рядом с грилем, скрестив ноги и ссутлив спину. Стараясь уместиться под той частью зонта, которая все еще держала воду, я осторожно приблизился и встал сбоку, не вполне понимая, что все это значит и к чему мне готовиться.
- Если бы я знал, что ты будешь все время торчать на столе, - начал я, и он, чуть развернув голову на звук моего голоса, улыбнулся, - то не стал бы тратиться на стулья в квартиру.
Должно быть, в не по размеру больших сапогах, под этим нелепым зонтом, поминутно ежась от попадающих на шею капель, я производил довольно комичное впечатление, потому что, оглядев меня через плечо, он фыркнул - отчего вода брызнула от губ россыпью мельчайших капель, - и негромко рассмеялся.
- Да ладно заливать, - в том же тоне ответил он. - Ты всего лишь купил две табуретки в Икее.
- Не хотел тебе говорить, - я переступил с ноги на ногу, - но я взял их на блошином рынке, по пятнадцать крон каждая. И в нагрузку мне еще дали полотенце, почти совсем новое - ты им теперь пользуешься. И кружку с собачьей мордой - вот ту, из которой ты… В общем, я подумал, что раз уж ты все равно к роскоши не привык, не стоит и начинать.
Тут он запрокинул голову и расхохотался, а потом, все еще посмеиваясь, подвинулся.
- Кто - я? Сейчас, ага… - я поднял брови и решительно помотал головой. - И не мечтай. И вообще, что происходит? Что ты здесь делаешь?.. Посреди ночи и под дождем?..
- Сижу, - он пожал плечами и улыбнулся.
- Холм, ты хоть понимаешь, насколько это нелепо?! Ночь, гроза… Ты же просто ходячее клише!..
Он снова засмеялся. Пробегая сквозь пряди его давным-давно мокрых волос, вода скользила по лбу, собиралась каплями на кончике носа, а потом падала вниз, на скулы, на подбородок, затекала в рот… Он то и дело слизывал ее с губ, и в какой-то момент я непроизвольно качнулся вперед, поддаваясь желанию самому провести языком по нежной, мерцающей в темноте коже.
- Ага, - он улыбался, и я, глядя на него, не мог не улыбаться в ответ. - Клише. Иди сюда…
- И не подумаю. Что это за мелодрама вообще?.. Да блять!..
В показном возмущении я неловко дернул зонтом - и да, это была глобальная ошибка: вся вода, собравшаяся во впадине между спицами, хлынула мне прямо за шиворот.
Глядя на мое лицо, он снова захохотал. Потом протянул руку, посмеиваясь, вытер глаза и похлопал ладонью рядом с собой. По поверхности стола при этом весело заскакали мелкие брызги.
- Иди ко мне. Давай.
Я все еще медлил: перспектива усесться на мокрый стол, да еще под непрекращающимся дождем, прельщала, прямо скажем, мало. В какой-то момент ему, видимо, надоело ждать - он вытянул руку, прогнулся вперед и, ухватив меня за дождевик, потянул к себе.
- Твою же мать, - сказал я, сразу поддаваясь. - Не могу поверить, что я это делаю.
- И я не могу, - он фыркнул.
Я взобрался на стол и дал ему подержать зонтик. Снял дождевик, положил его на мокрую поверхность и уселся сверху. Он передвинулся ближе и оказался бок о бок со мной. Я протянул ладонь за зонтом, и тут он, ни слова не говоря, резко выкинул руку в сторону и отбросил его - тот упал в лужу рядом и моментально захлебнулся водой.
- Отличное решение, Холм, - сказал я и запрокинул голову, ловя на лицо первые капли. - Очень зрелое. Не понимаю, как я мог ожидать от тебя чего-то другого…
Он улыбнулся, выскользнул из своей куртки и накинул ее на нас обоих, насколько хватало. Хватало не намного, и с одного боку я вымок моментально, но зато с другого меня мгновенно окутало его тепло. Куртка была уже влажной с изнанки - видимо, сидел он достаточно долго, - но эта влага, клубясь между нашими телами, смешивалась с теплой волной и поднимала вверх его запах… Он лился внутрь меня ласковыми, чуть щекотными струями, и мне хотелось закрыть глаза и остаться так с ним - в темноте, под дождем, бок о бок. Если не навсегда, то, по крайней мере, очень надолго.
Какое-то время мы молчали, слушая раскаты грома вдали, стук капель по листьям и как на поверхности луж лопались пузыри. Он почти не двигался, крепко обнимая меня под курткой. Я чувствовал его дыхание совсем рядом - так близко, что от этой безграничной близости, которой до него я ни к кому не испытывал, было отчего-то сладко и жутко одновременнно. Он дышал, и я дышал с ним почти в унисон, отставая буквально на секунду, словно тело набирало воздуха в грудь только тогда, когда было абсолютно уверено, что он точно сделал свой вдох.
- Слушай…
Свободной рукой он вытащил из кармана пачку сигарет, легко вытряхнул одну и засунул в рот. Разумеется, она сразу же намокла.
- Слушай, пошли отсюда, я просто до нитки уже… И что тебе приспичило?.. Сидели бы сейчас в тепле, как люди…
Я повернулся и глянул на него - на его залитое водой, смеющееся, совершенно счастливое лицо, на прилипшие ко лбу волосы, на эту клоунскую сигарету, с каждой секундой грозящую расползтись окончательно, на весь этот его гротескный, нелепый… такой… родной вид.
- Ну, слава богу, Холм. Сла-ва бо-гу. Твое идиотское чувство юмора по-прежнему с тобой, а то я уже голову сломал, кому бы здесь отсосать, чтобы добраться до города.
Потом он снова смеялся, прижимая меня к себе под курткой и мокро целуя лицо.
***
Я лежал, прижимаясь к нему спиной, в паутине его рук и ног, в которую он ловил меня каждый раз, как мы оказывались в постели. Временами я просыпался посреди ночи, задыхаясь, пригвожденный к кровати его телом, тихо двигался, менял положение, перемещался в этой паутине, не делая однако никаких попыток выбраться, скорее наоборот, зарываясь еще глубже, опутывая себя им ещё прочнее.
Казалось, сейчас он спал - по крайней мере, дышал размеренно, уткнувшись носом мне в шею, так что кожу время от времени щекотал слабый теплый ветерок. Я улыбнулся: мы были только вдвоем, никого больше, и он обнимал меня.
- Ты спишь?..
- Сплю, - ответил я, не открывая глаз и продолжая улыбаться.
- Помнишь, я сказал тебе про этого своего приятеля?..
Я медленно повернулся к нему лицом.
- Который - говно?
- Да, - он тихо фыркнул.
- Угу…
- Это… - он запнулся, - он мне не приятель.
- Вот уж точно, - я провел ладонью по его спине. - Нахуй таких приятелей.
- Он… мой отец.
От неожиданности и как-то резко нахлынувшей за этим признанием тревоги я мгновенно застыл, будто все мышцы разом одеревенели. В комнате было абсолютно тихо, и впервые это показалось мне угнетающим, тяжелым, словно где-то в темном углу, скрытая до времени густыми тенями, вдруг зарычала, показывая зубы, неведомая опасность, о существовании которой я не имел раньше никакого представления.
- Мой отец - не очень приятный человек, - продолжил он тихо.
Я все так же молчал и ждал. Его сердце стучало теперь гулко и часто, и мое собственное, подстраиваясь под этот ритм, вздрогнуло и загудело тоже.
- Мне кажется, я разочаровал его в первый раз, когда мне было шесть лет…
