Или, может, за то, что мне, в общем-то, не за что просить прощения?..

Потому что он мог бы быть там, в Бергене, для меня, для нас - а не для себя и уж совершенно точно не для тех других “нас”?..

Вот за это?..

Я судорожно пытался найти правильный ответ, разобраться в себе, в своих мыслях, однако чем дольше я пытался, чем напряженнее искал в запутанном клубке собственных ощущений кончик нити разума, за который мог бы потянуть, тем отчетливее понимал, что просто-напросто тону в словах, в образах, во фразах и формулировках и совершенно, абсолютно, стопроцентно не имею ни малейшего понятия о том, что хочу сказать. Что следовало бы сказать в подобной ситуации, что ожидалось бы от кого-то в моем положении.

Поэтому я закрыл меню сообщений, вдохнул и быстро, пока не передумал и не струсил, набрал его номер. Гудки пошли не сразу, какое-то время внутри меня была тишина, и пару мгновений мне казалось, что она не закончится - но вот связь вернулась, проступила отчетливым и ровным пульсом одинаковых сигналов, отозвалась эхом в голове.

Я ждал, гудки шли, ничего не происходило. Он не брал трубку.

Я нажал на красную кнопку разъединения и стал смотреть на дисплей, ожидая, что он немедленно высветится новым входящим, однако этого не произошло - ни через пять минут, ни через десять, ни через пятнадцать. Я повертел телефон в руках, озадаченно постучал ногтем по крышке и набрал снова. В этот раз гудки пошли почти сразу. Я ждал. Три - пять - семь.

А потом включился автоответчик.

Стандартный автоответчик телефонной компании, у меня самого такой стоит. Неизвестная девушка приятным голосом приглашает вас оставить сообщение после звукового сигнала, и тогда абонент вам перезвонит.

Потом. Сейчас, вот конкретно сейчас - абонент недоступен. Абонент занят. Не может. Сейчас. Но потом перезвонит, обязательно. Потом. Вот закончит свои дела - и перезвонит.

Занят абонент, что здесь непонятного?! Строит свою жизнь. Летит куда-то или откуда-то, пьет кофе из бумажного стаканчика, держит в руках сигарету, в сотый раз собираясь бросить, расплачивается карточкой за бензин на заправке, набирает что-то в строке поиска Гугл, перекусывает на ходу, облизывает пальцы, стряхивает крошки и бежит куда-то дальше, неловко зачерпывая замшевым ботинком воду из лужи.

Живет абонент. Своей жизнью.

И, судя по всему, не слишком интересуется моей. Или интересуется, но меньше, чем мне хотелось бы. Или достаточно, но в строго определенное время - не сейчас. Или?..

Мысли роились вокруг беспорядочно, надоедливо зудели, натыкались друг на друга, только раздразнивая, распаляя, не давая никакого четкого ответа, не предлагая выхода или решения. Зато - в качестве компенсации - я неожиданно понял, что именно чувствовал, смог дать этому название и определение.

Раздражение. Мгновенно смывая собой тяжелое чувство вины - теперь я не мог даже представить себе, с чего вдруг именно я должен был чувствовать себя виноватым, - оно набежало на меня сильной и упругой волной, плеснуло мутной воды мне в ботинки, а затем осело рыхлой пеной на мокром песке.

В самом деле?! Серьезно?! Автоответчик?!..

Да, может быть, я повел себя нерационально. Может быть.

Я устал, я выпил, мне было одиноко. Я вел себя плохо и был непослушным мальчиком.

Но я не робот, я живу как могу, как получается, и имею право на ошибки. Мы были там вместе, мы стояли бок о бок на этой сцене, мы делили эти минуты на двоих, и мне казалось, что там и тогда - это наше время, наш город, наше с ним “мы”, только наше… А он, оказывается, был там… по своим делам.

И при этом так невозможно, так, блять, охуительно занят, что до сих пор даже не удосужился узнать, куда я пропал.

Вообще-то я мог быть где угодно.

Я мог лежать на автостраде с вывернутыми в разные стороны ногами и руками, как брошенная во дворе тряпичная кукла - а он и не знал бы.

Я мог сейчас пить до зеленых чертей или мог в баре попасть в пьяную драку - а он и не увидел бы.

Я мог быть похищен террористами - да, прямо из центра Осло, - я мог сидеть с мешком на голове в какой-нибудь богом забытой дыре без доступа к воде, горячей пище и вайфаю - а он и не подозревал бы.

Он не просто не знал бы обо всем этом, он даже не удосужился спросить.

И с какой, простите, стати я должен чувствовать себя виноватым?! С какой стати я вообще должен ощущать вину за то, что чувствую именно так и никак иначе? Почему я должен извиняться за досаду, раздражение, недоумение, и - да, за ревность?!

С какой стати?!

Я никогда не просил ничего особенного, я вообще ничего не просил… Разве быть со мной - тогда, когда у нас обоих была такая возможность, - разве это так много? Так невероятно, невозможно, неподъемно много?!

Вот это надо было наговорить ему на этот его сраный автоответчик!.. Вот именно это, чтобы потом, перед сном - спал ли он сегодня один или спала ли рядом с ним эта такая нужная племянница такого полезного дяди - чтобы он это все прослушал и… Спокойной ночи!.. Спи крепко, дружочек!.. Вот как я.

Но, конечно, я ничего не сказал. Резко поднялся и зашагал к автобусной остановке, по пути засовывая телефон в карман. Злость по-прежнему плескалась во мне короткими волнами, то и дело обжигая виски, но, как ни странно, теперь это мне даже нравилось.

***

Домой я вернулся ближе к девяти. Не разуваясь, прошел в гостиную и сел на диван.

Потом разблокировал телефон:

“Занят?”

Румен ответил быстро.

“Сижу в баре с приятелями. Хочешь - подъезжай”

“Да, наверное. Где?”

“В Scotsman*”

“Ну и дыра”

“Как мы заговорили”

“Окей, я скоро буду. Возьми мне выпить”

“Разбежался. Приедешь и сам возьмешь”

“Мне не продадут”

“Ну мне-то продали”

“Меня в этом городе каждая вторая собака знает в лицо”

“Ах, да, ты же у нас знаменитость, куда деваться. Ладно, подходи, тут определимся”

Я выключил телефон и направился в душ, на ходу спинывая ботинки, стягивая куртку и футболку.

В этот момент в домофон позвонили. Я застыл на полпути, все еще сжимая футболку в руках.

Почтальона я не ждал. Свидетелей Иеговы тоже. Пиццу не заказывал. Румен сидел в баре. Марлон и компания по-прежнему тусовались в Бергене. На этом список людей, которые могли вот так случайно оказаться на моем пороге, заканчивался.

Ну… почти заканчивался.

Как ни странно, я не почувствовал облегчения оттого, что он наконец-то здесь - стоит внизу и ждет, пока я открою дверь.

Буквально совсем недавно, какие-то несколько часов назад, я так хотел и так надеялся на это - что он возникнет внезапно, из ниоткуда, перейдет из чужой, безликой темноты в нашу, в мою, в темноту моей спальни… И я тогда не задам ему никаких вопросов, потому что не будет нужды в каких-то пояснениях. Эту надежду я ощущал до болезненного остро, почти физически, с того самого момента, как проснулся - словно крохотным диким зверьком держал ее на руках и гладил, осторожно и растерянно, а она прижимала уши, шипела и царапалась, оставляя на моих ладонях красные следы от коготков.

И вот теперь он стоял там, внизу, и просил впустить его - все как я хотел. Однако, вопреки ожиданию, кроме уже хорошо знакомого раздражения, больше я ничего не чувствовал. Ни радости, ни облегчения - ничего. Вероятно, стоило бы подумать подольше, отчего и почему, но тишину предсказуемо прорезал второй сигнал.

Я снял трубку и, не спрашивая, нажал на кнопку разблокировки замка. Потом прислушался к шагам на лестнице и, дождавшись, пока они окажутся совсем рядом, распахнул дверь.

Наверное, вид у меня был странный или, по крайней мере, совсем не тот, к которому он привык, потому что, поднимаясь по ступеням и мимолетно глянув на меня снизу вверх, он вдруг запнулся и задержал в воздухе ногу, но через секунду снова собрался, не опуская взгляда, медленно преодолел последний пролет и остановился напротив.

Он смотрел на меня, чуть сдвинув брови, выжидательно и одновременно настороженно, и где-то там, в глубине его глаз, я заметил что-то новое, какой-то неизвестный мне доселе оттенок - то ли страха, то ли схожего с моим раздражения, то ли чего-то еще, - и тут же с немалой долей удивления понял, что не испытываю никакого желания гадать, что же именно им движет сейчас.