А потом что-то привлекает ваше внимание - вдруг, случайно: какой-то резкий звук или свет… Вы оглядываетесь по сторонам и замечаете, что все остальные пассажиры держат в руках точно такие же пакетики. И на их лицах точно такое же выражение удовлетворения и радости.

Здесь самое время достать из бумажника визитную карточку и, не вставая с кресла, забронировать время у психоаналитика, потому что именно в тот момент вы отчетливо понимаете, что никакой вы не особенный.

Оказывается, вы обычный. И ничем не отличаетесь от других. Забавно, правда?..

Вот так в моей жизни появилась Леа.

Это было в феврале, я лежал головой у него на коленях, а он задумчиво пропускал мои волосы сквозь пальцы.

- Я разговаривал с агентством сегодня.

- Да? - я поднял глаза. - И что? У них есть что-то на примете?

- Кажется, да.

- Так это же отличная новость! - я сел и развернулся к нему лицом.

- Кажется, да, - повторил он, против обыкновения без улыбки.

- Ты не рад?..

- Еще пока не знаю.

- А что это - интервью, фестиваль, телевидение?

- Это кино.

- Ну так ведь здорово же! - я потряс его за плечо, пытаясь растормошить. - Отличный шанс, ты же всегда хотел!..

Он как-то странно нахмурился.

- У нас еще четвертый сезон, я не знаю, как это будет сочетаться с новым проектом.

- Да прекрасно будет сочетаться! - все еще не понимая причины этой его непривычной серьезности, воскликнул я. - У нас мало сцен, кроме как эффектно зажимать друг друга по углам и делать-то почти ничего не надо. Ну, разве нет?!.

Я рассмеялся и заглянул ему в глаза.

- Да, ты прав, - он впервые улыбнулся, но все равно: как-то напряженно, неуверенно. - Ты прав, с этим мы справимся.

- Это же отлично!

Я дотянулся до него и поцеловал, потом ещё раз, дождался, пока он ответил. Затем снова развернулся, на этот раз спиной, и облокотился на него. Он тут же перекинул вперед руки, обнял меня через грудь, зарылся носом в волосы и шумно вдохнул.

- Так что за кино?

- Триллер.

- Отлично же! Ты же всегда хотел.

- Да, - эхом отозвался он. - Я всегда хотел. Это отличный шанс.

- Ну вот, - я не мог перестать улыбаться. - Это надо отпраздновать. Немедленно!

Я подался вперед, намереваясь сбегать в кухню за пивом, но он вдруг удержал меня. И только я хотел спросить, в чем дело и что происходит - потому что здесь явно что-то было не так: никто не реагирует таким образом, получив предложение, за которое все остальные начинающие актеры с чистой совестью перегрызут друг другу глотки, - я открыл уже было рот, но он меня опередил:

- И у меня будет девушка.

- О, господи, ну разумеется!.. Разумеется будет!

Он недоуменно нахмурился, а я со смехом продолжил:

- Это же триллер, там по закону жанра должна быть главная женская роль, иначе кого ты спасать-то будешь?! Не кота же с дерева, правда?..

- Нет, - он помедлил и на секунду прижал меня крепче, а потом ослабил кисть, и она как-то безвольно соскользнула на диван. - Нет, не кота. Но девушка у меня будет в реальности.

Как можно себе представить, я не прошелся колесом по квартире от этой новости. Я долго раздумывал, что сказать, и все это время он напряженно следил за мной в отражении телевизора напротив.

- А у тебя есть курить? - в итоге спросил я.

- Есть, - ответил он, не делая, впрочем, никаких движений, чтобы достать сигарету. - Но в квартире установлены детекторы дыма.

- Понятно, - сказал я, хотя, по правде, мне было ни хера непонятно, а потом отчего-то добавил: - это правильно.

- Правильно, - эхом отозвался он.

Какое-то время мы молчали, а затем я встал, пересел на кресло рядом и приготовился.

- Ну, говори.

И он стал говорить.

… Понимаете, я всегда хотел работать в театре. Даже снимаясь в популярном и нашумевшем сериале, я понимал, что не с телевидением, а с театром хочу связать свою судьбу.

Театр всегда представлялся мне не отражением реальности, не бледной пародией на нее, какой, по сути, было телевидение, а самой жизнью - настоящей, без прикрас. В театре я не играл, а жил - каждый спектакль, каждую репетицию, каждый час у гримера, каждую примерку, каждую вычитку, каждое обсуждение роли.

На сцене нет места фальши и притворству, там все всегда происходит взаправду - как в первый и одновременно последний раз. Там не переснимаются дубли, и если вы фальшивите, зритель видит это сразу - видит, что вы лжете.

В театре вы либо становитесь персонажем, живете им, безоговорочно и полностью верите в него - хороший он или плохой - в его реальность, в мотивы тех или иных поступков, либо… Либо вы не играете в театре, вот и все. Просто потому, что второго шанса у вас не будет. Как в жизни: здесь и сейчас, в этой секунде и в этой конкретной точке вселенной.

А вот он хотел делать кино.

Ему нравилась сама идея, что все можно остановить, перемотать назад, вернуть, переиграть, исправить… Его не смущал оператор, сующий ручную камеру прямо вам в лицо, когда вы находитесь, например, в самой середине постельной сцены, и ваш герой открыт, раним и уязвим. Он не сбивался с ритма, слыша резкое “Стоп! Еще дубль!”, не выходил из образа. Он нормально относился к тому, что в самые интимные моменты, помимо вас двоих, в помещении находится еще десяток людей: они разглядывают вас во всех плоскостях и решают, красиво вы проживаете эти мгновения или нет.

И если нет, то вы переигрываете все заново. Снова и снова, сколько потребуется, и с одинаковым энтузиазмом.

Ему казалось, что кино, как и телевидение - это возможность исправить ошибки, перекроить реальность, взять паузу на секунду, обдумать план действий и в следующий раз поступить по-другому, лучше. И тогда непременно будет счастливый конец.

Теперь подумайте вот о чем. Театр - это почти закрытый мир, тайное общество или братство. Там царят свои законы, свои установленные правила, не всегда имеющие отношение ко внешнему миру.

Все, кто входят в это братство, связаны определенными узами правдивости и искренности - если хотите, достоверности реакций и эмоций. Это зачастую граничит с грубостью, иногда с неприкрытой враждебностью, с завистью или, наоборот, с признанием таланта и преданным поклонением. В театре нет места фальшивым улыбкам (если, конечно, дело не касается режиссера - ему, как бы там ни было, все улыбаются с обожанием: мы, актеры, тоже люди и тоже хотим покупать игровые приставки и дорогую спортивную обувь).

Поэтому в театре всем плевать, что вы из себя представляете за его пределами. Всем все равно, какую политическую партию вы поддерживаете, исправно ли покупаете проездной на автобус или иногда позволяете себе жульничать, ходите по воскресеньям в церковь или на собрания сатанистов.

Всем все равно, кто вы за пределами театра просто потому, что жизни за пределами театра не существует. Она есть только внутри, в тяжелых складках занавеса, в люстрах, в оркестровой яме.

Всем все равно, кого вы любите. Всем все равно, с кем спите. Кто заставляет вас дрожать и слепнуть, кончать с криком или полузадушенно стонать в чужих руках. Всем все равно, с кем вы появляетесь в обществе. Единственное, что отличает вас от других - это только талант. Только это.

Ну и насколько хорошо вы отсасываете режиссеру, фигурально или буквально - разумеется.

А вот кино… Кино - это совсем другая история. Помните, был такой актер Руперт Эверетт?

Не помните?.. Вот и я о том же.

Все было хорошо в жизни Руперта Эверетта: он играл роли романтических героев в экранизациях классических английских пьес и был этим вполне доволен. До того момента, пока ему не захотелось подарить миру что-то иное, что-то более глубокое и драматическое, чем “Не угодно ли чашку чая?”

И он подумал тогда, что мир готов. Готов принять его таким, какой он есть, и признать его талант независимо от того, в какую конкретно дырку он засовывает свой член.

И вышел из шкафа, громко хлопнув дверцей.