Слишком хорошо это ощущалось, слишком хорошо и правильно, и я был готов на все, чтобы так оно и оставалось. В этом плане лишнее внимание, докучливые вопросы и чужое мнение были нам совершенно ни к чему.
Он вообще очень ревностно относился к своей приватности, так что, по сути, мало кто из тех, с кем он болтал или шутил, действительно представляли себе, что он на самом деле за человек. Что скрывается внутри него, под этой ослепительной, обезоруживающей улыбкой - каждый раз, как я задумывался об этом, мне неминуемо казалось, что и я, как все, вижу только самую верхушку айсберга, самый незначительный кончик, тогда как все остальное надежно спрятано от посторонних глаз в толще воды.
Эту улыбку, словно маску, он ловко натягивал каждый раз, выходя из дома, и я не мог не поражаться тому, насколько публичный Хенрик Холм отличался от того Хенрика Холма, который совсем недавно хрипел и задыхался, кончая в меня, или смотрел снизу вверх темным, хищным взглядом, держа во рту мой член, или лежал рядом тихо и расслабленно, обвивая вокруг меня руки. Это были, если вы понимаете, совершенно разные люди.
- Может быть, нам не стоит… - сказал он, когда я попытался взять его за руку на улице.
- Конечно, - легко согласился я.
Я бы и в Гитлерюгенд согласился вступить, если бы от этого зависело, будет ли Хенрик Холм по-прежнему вдалбливать меня в кровать или нет. Я вообще не слишком принципиальный, а уж что касалось его - так и подавно.
Так вот: рождество.
Сочельник - это, конечно, особенное время. Утром та часть населения, которая не занята готовкой, выезжает в близлежащий торговый центр под благовидным предлогом докупить оставшиеся подарки, но на самом деле - просто чтобы на время вырваться из дома, где царит суета. По телевизору весь день крутят рождественские концерты, праздничные ревю и пару-тройку тех же самых фильмов, которые вы знаете уже наизусть. Ближе к вечеру отец щелкает грецкие орехи в большую миску, мама что-то напевает в кухне - никто туда до поры не суется, иначе можно отхватить полотенцем.
Перед ужином мы разодеваемся в костюмы и расхаживаем по дому в скрипучей праздничной обуви. Стол ломится от еды, мы смотрим на него, потом друг на друга, и отец нарочито пораженно поднимает брови: “Это же уму непостижимо!..” Мама машет на него рукой и смеется.
Около девяти, когда все уже поели, можно, наконец, скинуть тесные туфли, забраться с ногами на диван в гостиной и приготовиться к раздаче подарков. В полночь родители идут спать, а вы сидите в темной гостиной, смотрите “День сурка” и грызете орехи, попутно вспоминая события уходящего года.
И так каждый раз.
Что ни говори, а этот год был особенным, по всем пунктам.
Во-первых, у меня была хорошая, крепкая семья, без этих вот утомительных драм, на которые вы с тоской смотрите в фильмах направления соцреализм. Во-вторых, неплохая для моего возраста карьера. Да что там неплохая - отличная!.. Меня узнавали на улицах, люди просили автографы и радовались, когда удавалось со мной сфотографироваться. В-третьих, я занимался любимым делом, и, кажется, получалось неплохо.
Ну и в-четвертых… В-четвертых и самых главных, у меня был бойфренд, самый потрясающий на свете, самый… И пусть я особо нигде не мог его предъявить - неважно! Зато когда мы были вместе, у меня сносило крышу напрочь, и секс - я уже рассказывал вам про туалет в торговом центре?…
Все было, повторюсь, отлично, лучше и не пожелаешь.
- С рождеством, - написал он вечером. - Это был хороший год.
- С рождеством, - ответил я. - Самый лучший.
И больше ничего не нужно - никаких особых пожеланий, никакой романтической переписки. Он отмечал со своей семьёй, я - со своей. Но я думал о нем и знал, что он думает обо мне, и этого было вполне достаточно.
После полуночи, когда я собирался уже идти спать, телефон вдруг снова звякнул новым входящим.
“Мы летим завтра к бабушке, пробудем какое-то время”
Я набрал нейтральное “Хорошо” и почти сразу отправил вдогонку:
“Веди себя прилично”
“Не могу ничего обещать, - пришло от него, - бабушка та еще штучка”
Я послал ему смайликов.
“Я вернусь ближе к новому году, числа 30-го”
- Черт, - подумал я, - что я буду делать тут один все это время?..
“Что ты будешь делать тут один все это время?”
“Не волнуйся. В “Лондоне”** намечается вечеринка, я уверен, что найду, чем себя развлечь”
“Какой ты все же испорченный для своего возраста, а так и не скажешь… Придется тебя воспитывать.”
Я тихо рассмеялся и хотел было ответить что-то подобное, кратко-колкое, но, как назло, в голову ничего не приходило.
А то, что вдруг пришло… Эти слова я хотел сказать ему лично, не обесценивая смысла глупым трепом по смс.
“Я люблю тебя” - нет, я не сказал ему этого до сих пор, и тому не было каких-то драматических причин, просто каждый раз, как я собирался, то его член оказывался у меня во рту, то он зажимал мне рот, чтобы я не стонал слишком громко, когда он входил в меня в подсобке ресторана его матери. Говорить с членом во рту все же не слишком удобно, а в подсобке у меня вертелось перед глазами, и я не мог даже сообразить, как меня зовут.
“Я приеду 30-го”, - написал он снова.
Некоторое время я раздумывал, что на это ответить, а потом из-под пальцев выпрыгнуло:
“Ты приезжай, когда сможешь”
Вот это было смело с моей стороны - дать ему понять, что я буду ждать, когда бы он ни вернулся, что открою дверь и впущу его, когда бы он ни решил постучать.
И не успел я подумать дважды, как палец сам нажал на самолетик отправки. Пару минут я сидел, уставившись в экран, коря себя за поспешность и стараясь понять, была ли это ошибка.
Он не ответил. Я ждал пять минут, пятнадцать, полчаса… “Значит, здесь проходит граница”, - подумалось мне. Не трагедия, конечно, все образуется - по сути, ничего такого из ряда вон я не сказал… Но, как говорится, хорошо знать. Самое последнее, чего мне хотелось, это спугнуть его, дать понять, что моя воля - и я повис бы на его руках мертвым грузом, отчаянно пиная и кусая каждого, кто посмел бы претендовать на его внимание.
Но… Надо было быть легче, проще. Мы же договорились не усложнять.
Через сорок минут я собрался идти спать. Безоблачное доселе настроение было немного подпорчено - собственной глупостью и неумением держать эмоции под контролем. Я вздохнул, вяло уговаривая себя, что все образуется, и уже двинулся по направлению к себе, как экран вдруг снова вспыхнул в темноте.
“Ну, я приехал тогда. Выходи”
Я зажмурился, потряс головой, потом прочитал снова: нет, все правильно.
Натягивая обувь и куртку уже на крыльце, я осторожно прикрыл дверь и огляделся. Форд с выключенными фарами был припаркован чуть вдалеке от дома, ближе к дороге.
Вы слышали когда-нибудь про белое рождество в Осло?.. Как это красиво, как снег падает мягкими перьями, нежно укутывая большой город в огромное одеяло, и через его пелену уютно мерцают праздничные огоньки в окнах домов? Слышали, да?..
Ну так вот: это вранье. Чистой воды надувательство.
Чаще всего рождество в Осло - это тяжелое серое небо, скользкая трава, промокшие насквозь и оттого жалкие Юлениссены, шныряющие между домов по колено в воде, чихая и чертыхаясь. Таким рождество бывает у нас практически каждый год, и этот не был исключением.
Шел дождь - вот этот декабрьский промозглый дождь, который забирается вам под воротник и срывается с носа крупными, неприятными каплями. Я дошел до машины, разбрызгивая слякоть, и открыл дверь. Внутри было влажно, тепло, и запотевшие стекла.
- Привет, - сказал он.
- Черт, как я рад тебя видеть! - не смог сдержаться я и потянулся к его лицу.
- Это хорошо, - он улыбнулся и открыл для поцелуя губы, затем отстранился немного и ладонью стер морось с моей щеки. - Какой ты мокрый весь.
- Да, - я многозначительно поднял бровь. - Весь.
Он громко фыркнул.
- Что, прямо так, в машине? Перед респектабельным домом твоих родителей?! В первый рождественский день?!
