Осторожно и постепенно он замедлился, а потом и вовсе убрал руку, оставив меня балансировать на краю в одиночестве. Мои собственные руки тут же бросились к нему, к его плечам и груди, но он отвел их и, едва различимо покачав головой, высвободился из моих объятий.

Я оцепенел.

В мгновенно накатившем ужасе мне показалось, что он… Просто передумал. Что сейчас он дотянется до ключа в двери за моей спиной, повернет его и исчезнет из этого момента, из этого ноября… Из этой моей скучной, совершенно неинтересной ему жизни, и что я больше никогда его не увижу… Такого его - сорванно дышащего, обжигающего, настоящего… такого предназначенного мне… И каждый съемочный день другой Хенрик Холм - тот, которому нет до меня никакого дела, - будет напоминать мне об этих минутах, когда я крошился в пыль под его руками.

Все это промелькнуло в голове молнией, и я уже готов был умолять его не уходить, уже готов был вцепиться в его одежду и силой вжать в себя, однако… мне не пришлось. Он остался.

Сделал шаг назад и, оказавшись внутри полосы тусклого света, едва падающего от окна, расстегнул манжеты рубашки. Потом длинными пальцами тронул пуговицы на груди и медленно потянул ткань с плеч, одновременно вытягивая заправленные в джинсы полы. Я по-прежнему стоял у двери и, облизывая моментально пересыхающие губы, завороженно смотрел, как его тело медленно обнажается. В этом не было ничего даже отдаленно похожего на стриптиз, игру или кокетство - он словно давал мне понять, что хочет быть со мной таким же открытым и обнаженным, каким я - все еще одетый - был с ним сейчас.

Сняв рубашку, он скомкал ее и бросил на пол, точно горсть талого снега, а потом потянул в сторону язычок ремня и открыл пряжку. Через несколько секунд джинсы вместе с бельем упали к его ногам, он перешагнул через них и остался стоять так, давая мне возможность рассмотреть себя.

Я спустился взглядом по его шее с проступающими, напряженными жилами вниз, к плечам, а оттуда к рукам, где темнеющими нитями переплетались вены, и дальше - на грудь, резко поднимающуюся от сбивчивого дыхания, на живот, откуда тонкой полоской бежали волосы в пах, на его налитый кровью член, на бедра и ноги. Он не был совсем худым, как могло показаться, но худощавым и поджарым, жилистым, подтянутым - однако, это было скорее свойство его физиологии, нежели результат походов в спортзал. Когда я снова поднял на него глаза, он чуть нагнул голову и, смотря исподлобья, приблизился ко мне.

Я стащил через голову жилет вместе с футболкой и, дрожа, потянул было вниз брюки, но он внезапно остановил меня, а затем накрыл мои губы своими. Я провалился в этот поцелуй сразу, подчиняясь требовательным движениям его языка, а когда смог вынырнуть на поверхность, то почувствовал, как он раздевает меня сам, спускаясь губами от шеи по груди, к животу. На мгновение я представил, как он берет меня в рот - и почти уже задохнулся от самой только мысли, однако этого не произошло.

Он поднялся, взял мою ладонь и положил на свой горячий и набухший член. На ощупь он был гладким, нежным… шелковым. Я двигал рукой и зачарованно смотрел, как потемневшая, сочащаяся смазкой головка исчезала и появлялась в моем кулаке, пока он покачивался передо мной - сначала легко, а потом резче, увеличивая амплитуду.

Мне кажется, я мог бы стоять так вечно, но он, судя по резкому, со всхлипом, вздоху, видимо, понял, что может не выдержать: отвел мою руку и потянул на кровать. Я упал на него сверху, чувствуя его жар всем телом, от груди до кончиков пальцев на ногах; ощущая, как наши члены трутся друг о друга, связываются между собой влажной паутиной смазки. Он на секунду выгнулся подо мной, откинув голову на подушку и шумно сглотнул. Я успел поймать его кадык, он судорожно вздрогнул и, скользнув пальцами на затылок, сильнее прижал к себе мою голову. Затем я снова почувствовал его губы, услышал его низкий и жадный стон, а в следующее мгновение он обхватил меня за плечи и перевернул на спину.

Я вспоминаю сейчас, как это было, и мне кажется, что я могу в подробностях представить, что и в какой последовательности происходило между нами: как метались по моему телу его руки, как горели темным светом глаза, как падали на лицо волосы, был ли холодным или горячим его язык, как он ласкал меня - требовательно или нежно… давал ли он или брал.

Мне кажется, что я все это помню, но как знать: быть может, на самом деле я все это придумал, нафантазировал. Просто подчинился некоему невидимому режиссеру в моей голове - кому-то, кто точно знал, как должны ощущаться его прикосновения, как мне следует тянуться к его губам, как подставлять себя его рукам. Где должен стоять свет и висеть микрофон.

Впрочем, тогда я об этом не думал. Тогда я… горел.

Снаружи и внутри - яростным, фантастическим огнем, и каждый раз, как он, на секунду разрывая контакт, заново дотрагивался до меня, нервы коротило, и перед глазами вспыхивали белые сварочные искры.

Его губы, руки, волосы, член, ноги, живот, ресницы, скулы - все вместе и каждое по отдельности - я чувствовал их везде одновременно, меня кружило и раскачивало, как на гигантской карусели, где я был совершенно не способен не только совладать с центробежной силой, но даже достаточно сконцентрироваться, чтобы разглядеть проносящийся мимо пейзаж. Все, что я смутно видел перед собой, было только его то и дело расплывающееся лицо - он вглядывался в меня, и этот взгляд, так же как и его язык, как и его руки, пронзал меня насквозь, добавляя возбуждения, посылая электрические импульсы по всему телу.

В какой-то момент он приподнялся на локтях и навис надо мной, лихорадочно дыша и не говоря ни слова, будто в последний момент решая что-то.

- Что? - впервые за все это время шепотом выдохнул я.

Он мотнул головой и тут же улыбнулся глазами, а потом нырнул вниз, к полу, где по-прежнему валялась его одежда. Я поднял голову от подушки, слепо шаря руками по кровати, совершенно дезориентированный, словно вмиг лишенный опоры, гравитации - однако через мгновение он вернулся и снова склонился надо мной. Держа в зубах квадратик презерватива, он бросил рядом еще какую-то маленькую упаковку - мне понадобилось время, чтобы сообразить, что это был лубрикант. Я резко вдохнул, и тогда он успокаивающе погладил меня по бедрам, по животу, пробежался пальцами по груди, а затем вдруг неожиданно, ничем не выдавая такого намерения, спустился ниже и взял мой член в рот.

Все, что я испытывал ранее - все эти карусели и взрывы - все отошло на второй план и мгновенно забылось как незначительное, поверхностное ощущение, когда он стал с оттягом насаживаться на меня, напирая всем телом, плотно засасывая головку, а потом резко отпуская и толкая меня глубже, почти до горла. Я выгибал бедра ему навстречу, пах разрывало от яркого, насыщенного, почти болезненного удовольствия, и когда мне стало казаться, что вот он - предел, я почувствовал его палец прямо на колечке ануса. Он медлил перед тем, как войти, осторожно надавливая на кожу вокруг, примеряясь и слегка растягивая вход.

Он не спрашивал у меня разрешения, не предупреждал о том, что будет делать, не объяснял, что я должен почувствовать. Казалось, он четко знал, как необходимо двигаться, уверенно брал свое, и мне бы даже в голову не пришло ему сопротивляться. Когда он наконец снялся с моего члена и завис над головкой, обдавая ее горячим дыханием, я поднял голову и постарался сфокусировать на нем взгляд. Должно быть, он увидел во мне покорность и доверие, потому что затем я почувствовал, как он снова берет меня в рот и одновременно осторожно входит сначала одним пальцем, а потом, через несколько секунд, двумя, слегка сгибая их под углом и меняя направление. Ощущения были не то чтобы неприятными - просто очень странными, но ровно до того момента, как, изогнув пальцы, он похлопывающим движением внезапно дотронулся до простаты, одновременно плотно засосав головку и обводя ее языком по кругу. Я не испытывал такого никогда раньше, от острого, восхитительного спазма меня тряхнуло, словно на электрическом стуле - я рефлекторно подбросил бедра, и от неожиданности он чуть не свалился с кровати.