Ему пора. В конце концов, уже очень поздно, он и так провозился со мной бог знает сколько времени, а теперь еще и вынужден сидеть у моего изголовья, будто я какой-то умирающий, что за чушь…
Нет-нет, сейчас мы попрощаемся, пообещаем звонить и даже при случае пропустить по стаканчику, прекрасно зная, что не станем делать ни того, ни другого, пожмем друг другу руки и вернемся: я - к себе, а он… Может быть, он приехал навестить мать с Матиасом и останется у них, или поедет в свою квартиру.
Где, может быть, его кто-то ждет… Кто-то открыл его дверь своими ключами и теперь ждет и не ложится, хотя уже очень поздно и этот “кто-то” уже давно устал… И он тоже… Устал и хочет спать.
Белые лампы, острый медицинский запах, чуть стягивающее ощущение у виска и шуршащий пластырь… холодок по коже у локтя, где разрезали рубашку, чтобы поставить капельницу… гулкие голоса за дверью и неловкая тишина между нами - вот что было реально, вот что была моя жизнь “здесь и сейчас”. А остальное… Остальное я себе придумал, только и всего.
Давай.
Ну же.
Я облизал губы - их сильно сушило, должно быть, от лекарств, и в горле словно насыпало мелкого песку. Он заметил, что я стараюсь сглотнуть, протянул руку и взял с подставки у изголовья пластиковый стаканчик.
- Хочешь воды?
Воды?.. Воды…
Да, я хочу воды… Как я хочу воды!.. Я, кажется, совсем высох, и мои листья рассыпались пустой пергаментной трухой по ветру… Я хочу воды…
Воды! Но не этой, осужденной за какие-то страшные преступления и заключенной в пластик, отрезанной от мира, лишенной свободного течения - нет… Нет, я хочу другой воды!..
Хочу, чтобы вдруг поднялся ураган, чтобы заорал ветер… чтобы небо рычало… чтобы дождь лупил наотмашь по лицу, чтобы кипели лужи, а по земле неслись прочь грязь, кровь и пустые слова… прочь, вон!.. чтобы ты держал меня мокрой рукой, и мы бежали вперед, к стоянке… чтобы ты смеялся… невозможно счастливо и сине, как раньше… хохотал в голос… чтобы вода текла по твоим волосам, по лицу, заползала в рот… чтобы ты громко фыркал, и капли веером разлетались от губ… чтобы у машины ты чертыхался и искал ключи в кармане…. и чертыхался снова, потому что вода попадала бы тебе за шиворот… тонкими холодными струйками стекала бы по шее на спину… в салоне я пил бы ее с твоего тела… большими глотками, жадно, скоро, теряя голову… капли барабанили бы в крышу, прозрачное струящееся покрывало на ветровом стекле… твои волосы, они приклеивались бы к моим рукам, ласкались бы к ним… запах влаги, резиновых ковриков, отдушки… и твой запах… твой…
- … или тебе взять что-то в автомате?
Я покачал головой и улыбнулся.
- Нет, не надо. Воды достаточно.
Под его пристальным, словно проверяющим, взглядом я сделал пару глотков и отдал стаканчик. Он поставил его на место и снова сложил ладони на коленях. На большом пальце правой руки у него воспалился заусенец, время от времени он теребил его ногтем.
Я осторожно приподнялся и сел, облокотившись плечом на стену. Он машинально качнулся вперед, чтобы помочь, но я жестом удержал его и улыбнулся - дал понять, что прекрасно справлюсь и сам, один.
- Ты давно приехал? - спросил я.
- Сегодня, - он прочистил горло и уточнил: - То есть уже вчера, вечерним рейсом.
- Понятно.
Несколько долгих секунд затем мы молчали, оба в тщетном поиске подходящей темы для светского разговора.
- И когда тебе обратно?
- Мне нужно быть на площадке в понедельник с утра, так что самолет…
- … сегодня вечером, - кивнул я.
- Да.
Он чуть двинулся, повел плечами, поменял позу: наверное, у него уже порядком затекла спина.
- Как ты себя чувствуешь? Тебе не больно?
Скажи ему.
Что больно - скажи!.. Ну же!.. Скажи правду, он должен знать!.. Что тебе больно, скажи!.. И давно, всегда - с тех самых пор, как все закончилось. Что ты перепробовал все таблетки, все мыслимые и немыслимые средства, что были в твоем распоряжении, но тебе все равно - больно…
Ты же хотел сказать ему это, хотел позвонить - помнишь?!
Ну?!
- Нет, все в порядке, - я ободряюще улыбнулся, и тревога, было показавшаяся в его глазах, тенью пролетела мимо. - Голова не болит, все в порядке.
- Хорошо, - он улыбнулся тоже - осторожно, самыми уголками губ. - Послушай…
- Послушай, - одновременно с ним начал я и тут же остановился: - Извини. Сначала ты.
- Нет, говори, - повторил он с какой-то неуловимо просительной интонацией и подался вперед, - пожалуйста, ты первый. Что ты хотел сказать?..
- Я хотел извиниться, - сказал я.
- Извиниться?
- Да… В тот раз я наговорил тебе всего… Дома, когда мы в последний раз…
Он вдруг снова покраснел, задышал чаще - понял, что я имею в виду, вспомнил то утро и все, что я швырял в него, не давая ни опомниться, ни оправдаться.
- Мне не следовало… Я не имел в виду и половины того, что сказал, и… ты извини меня, пожалуйста…
Он порывисто открыл рот - вероятно, чтобы что-то возразить, но я замотал головой, прося дать мне закончить.
- Все это было глупо с моей стороны, я просто… Как-то меня захлестнуло и понесло. Знаешь, как это бывает…
Я сделал над собой усилие и сглотнул - напряг все мышцы, которые смог, и вытолкнул сердце из горла обратно вниз, в грудную клетку. Оно заколотилось там о ребра, но уже беззвучно, для него неприметно: пусть себе колотится.
- В любом случае, ты всегда был со мной честен, ты сразу дал мне понять, как обстоят дела, и ты не виноват, что я себе… напридумывал всякого…
Он закусил губу, впился в кожу клыком, словно хотел проткнуть насквозь.
- В общем, это моя вина, - поспешно подытожил я. - Что все именно так закончилось… Эгоистично было с моей стороны возлагать на тебя всю ответственность. Прости, мне не следовало говорить тебе всего этого. И вчера - тоже…
- Вчера?
- Да, вчера…
Смотреть на него почему-то стало больно, и я опустил взгляд. На разрезанном рукаве висела нитка, и, чтобы занять руки, я стал тянуть за нее, постепенно наматывая на палец.
- Я не очень помню, но, кажется, вчера я тоже наговорил тебе… чего не стоило. Ты не обращай внимания, ладно?
- Что ты имеешь в виду? - он нахмурился.
Я заставил себя снова поднять глаза и улыбнуться, растянуть уголки губ и придать лицу беззаботное выражение. Вышло, наверное, кривовато, но ничего. Ничего, спишем на так и не состоявшуюся черепно-мозговую травму.
- Я вчера и правда, наверное, устал и перенервничал… премьера все-таки… Уже и сам не помню, что нес… Всякую ерунду, должно быть - ты не обращай внимания.
И, предупреждая возможные возражения, улыбнулся еще шире.
- Но теперь со мной все хорошо. Честное слово! И тебе вовсе не надо со мной сидеть, правда!..
В ответ он только молча сжал зубы и прикрыл глаза, словно в голове у него безостановочно гудело.
- Серьезно, Холм, со мной все в порядке! - воскликнул я тут же и в доказательство помахал рукой, подвигал ногами. - Смотри, видишь?.. Ничего же не случилось!..
Он снова посмотрел на меня этим неразличимым взглядом - вероятно, таким теперь был его-мой взгляд… серо-голубым, прозрачным, с легкими, едва различимыми синими крапинками… его-мой новый взгляд… ничего… пусть так… я запомню его тоже…
- Ну что ты прямо!.. - я рассмеялся, даже почти легко. - Ничего со мной не будет, что ты еще придумал?! Я сейчас оденусь и поеду домой, вызову такси… Кстати, ты не видел мой мобильный?..
Все так же молча он вытащил его из кармана и протянул мне на ладони.
- Спасибо. Ну вот… Так что ты не жди, не надо. Уже очень поздно, да и тебе еще, наверное, много всего надо успеть до самолета…
Он помотал головой.
- Нет?.. Ну все равно. Огромное спасибо, что ты помог…
Пора уже было закругляться, но, как назло, слова наоборот ускорились, запрыгали с губ, как горох:
- Как-то неудобно получилось, глупо… Шел-шел и свалился… Я сам виноват, надо было… Под ноги надо было смотреть. Я не хотел, чтобы ты беспокоился - да тут и беспокоиться не о чем!.. Ты езжай тогда домой, я позвоню… потом. Позвоню, правда!.. Спасибо еще раз.
