Яркий недавний пример. Протоирей Владимир Креслянский 31 июля 2014 года, отслужив вечернюю службу в луганском Старо-Вознесенском храме, возвращался домой. Неожиданно украинские войска начали обстрел города запрещенными кассетными бомбами. Один из осколков попал в священника. Тяжело раненный, истекающий кровью, он стоял на коленях и молился, чтобы больше ни одна из кассетных бомб не разорвалась. Он так и умер, на коленях, в молитвенном предстоянии, в луже собственной крови, с застывшей правой рукой у головы. Но ни одна бомба больше не разорвалась. Это уже успели назвать луганским чудом. Я об этом еще буду писать в конце книги, говоря о войне на Донбассе.

Трудно быть священником, особенно в современном мире, полным соблазнов, разврата. В мире, в котором для многих людей погоня за наслаждениями, за золотым тельцом стала смыслом жизни. Люди очень сильно возгордились и решили, что они почти всемогущи. А Бог, если и есть, то где-то там, далеко и на него не надо обращать никакого внимания. Живем здесь и сейчас, а вечность… где эта вечность? Очень трудно быть сейчас священником.

Трудно быть и детьми священника. Трудно по двум причинам. Во-первых, ты резко выделяешься из общей массы других детей. К тебе повышенное внимание. Каждый твой шаг, каждое твое слово тщательно изучается, и малейший твой проступок раздувается многократно. Он сказал скверное слово! Она улыбнулась мальчику! И прочее, прочее, прочее.

Во-вторых, детям, воспитанным в верующих семьях, со временем надоедает то, что им предлагают родители. Для них все церковное становится привычным, обыденным, не вызывающим трепета. Они видят в нем то, что навязывается старшими наравне со многим другим, которое делать неприятно, неинтересно, но нужно. Поэтому дети начинают не вполне осознанно отвергать все это. Все же путь к Богу очень труден даже для взрослого, а тут ребенок, которому не помогает жизненный опыт, которого еще просто нет. Которому не помогают знания, которых тоже нет. Нет и сильной мотивации. Его еще не пугают такие понятия, как Ад, Божий суд. Для него это все по большей мере абстракция.

У детей священников начинает проявляться какая-то центробежная энергия. Они хотят чего-то нового для себя, они хотят постичь какие-то неизведанные ими способы жизни, а все, что говорит мама, или бабушка, или отец, – все это кажется пресным.

Участвуя в таинствах, даже в причащении Святых Христовых Таинств, они ничего не переживают. Выполняют необходимые действия механически, безучастно. Такие дети воспринимают причащение Святых Христовых Тайн не как встречу с Богом, а как какой-то праздничный ритуал. Для них церковь часто становится клубом, где можно встретиться и поговорить друг с другом. Они могут здесь о чем-то интересном сговориться, дождаться с нетерпением, когда же кончится служба и вместе побежать куда-то по секрету от родителей в окружающий, очень интересный для них не церковный мир.

Легко детей научить выглядеть всегда православными. Ходить на службы, читать молитвы перед едой и перед сном, сначала к Чаше пропустить младших, уступить место.

Приятно видеть таких воспитанных детей. Но разве это означает, что они при этом живут духовной жизнью? Что они по-настоящему молятся Богу, то есть не механически произносят заученные фразы, а стараются достучаться до Всевышнего, то есть искренно? Их внешнее православное поведение совершенно не означает устремления к реальному соединению с благодатью Божией.

Когда отец стал священником, мне было 9 лет. Поэтому нельзя сказать, что все, связанное с Церковью, я впитала с молоком матери. Я уже довольно отчетливо понимала происходящее. Для меня это все было в новинку, а значит, вызывало чисто детский интерес. Поэтому у меня не было того отторжения религии, которое бывает у детей священников.

Я начала ходить на Исповедь, а так как мне уже было 9 лет, то стала задумываться над такими понятиями, что такое хорошо и что такое плохо. Ведь в таком возрасте уже стыдно ходить на Исповедь, если что-то совершил плохое. Кстати, привычка ходить на исповедь – отличный инструмент воспитания высоких моральных качеств. Прежде, чем что-либо сделать, ты автоматически начинаешь задумываться, хорошо это или плохо. Ведь на Исповеди придется обо всем говорить священнику.

Первый приход отца был очень бедный, в селе. Денег у прихожан не было, чтобы можно было оставить пожертвования в церкви. Наступили 90-е годы. Для миллионов людей резко менялся привычный уклад жизни. Стали цениться не честность, а изворотливость. Не моральные принципы, а беспринципность. Идолом для многих стал золотой телец. Многие вообще потерялись в этой жизни, стали безвольно плыть по течению, опустились, спились, а то и вовсе совершили тяжкий грех, покончили жизнь самоубийством. Катастрофа, постигшая великую страну, была обусловлена многими причинами. Но я уверена, что одной из главных было всеобщее неверие в Бога. Псевдо религия коммунизма отравила души людей, вытравила у многих нравственный стержень. По-другому и быть не могло, если человек, – Божье творение принимает учение, которое вообще отрицает Творца.

 Для нашей семьи наступили очень сложные времена. Но люди помогали нам как могли. В основном приносили продукты. Были даже такие моменты, что нам приходилось самим выпекать хлеб, потому что купить его было не за что. В восьмом классе я окончила курсы кройки и шитья, чтобы можно было что-то пошить для себя или младшего брата и сестры, брала заказы на пошив постельного белья, тем самым стараясь помочь семье. В конце апреля 1999 у нас в семье появился еще один брат. Его назвали Даниил. Он родился очень крепким ребенком. Можно сказать богатырем.

С 9 класса я еще начала петь в церковном хоре, так как училась в школе искусств и знала музыкальную грамоту. Этим я занималась до самого отъезда в Германию. Религиозная музыка и песнопения стали неотъемлемой частью моей жизни, за которой я очень сильно тоскую здесь, в сытой, благополучной европейской стране. Увы, но сейчас у меня нет возможности это продолжать. И это меня угнетает. Церковное песнопение, когда торжественное, когда мягкое, но всегда чистое, как бьющий из земли родник, очищает душу, снимает с нее серый налет компромиссов между реалиями современной жизни с ее философией потребления и теми принципами, которые проповедовал Христос.

Из-за этого я чувствую себя какой-то незащищенной. Ведь я ВИДЕЛА, чем может закончиться сытая, безмятежная, но бездуховная жизнь современного общества. Ведь я

видела сны…

 «Планета врезалась в Луну. От нее разлетелись* во все стороны осколки, взметнулись гигантские языки пламени. Все это происходило в абсолютной тишине, ведь до Луны было сотни тысяч километров. Но от этой тишины становилось еще страшнее. Вмиг голубое небо стало черным. Солнечное утро превратилось в непроглядную ночь. Миллиарды людей замерли в ужасе…»

В сложные 90-е годы тяжело было всем. Некоторым особенно тяжело. А для некоторых людей это время было, хоть волком вой или просто умирай с голоду. Тогда очень часто к нашему двору приходили люди и просили милостыню. Впрочем, не только к нашему, но к нам приходили чаще. Понимали, что батюшка просто не может отказать. «Возлюби ближнего, как самого себя…».

Был обычный летний день. Наша семья сидела за завтраком. Постучали в дверь. Мне мама сказала, чтобы бы я посмотрела, кто там. На пороге я увидела цыганку с ребенком лет десяти. В руках женщины сумка для подаяний. Она произнесла стандартную, уже привычную для меня фразу: «Деточка, дай, пожалуйста, на хлеб». Я спросила у мамы, что мы им можем дать. «Денег не дадим, у нас их нет. Дай им хлеба», – ответила она. Я так и сделала. Цыганка поблагодарила, взяла хлеб и пошла дальше.

Через 10 минут стук в дверь повторился. Мама сильно разнервничалась. Она подумала, что пришли просить милостыню по второму разу. Ведь были люди, которые действительно нуждались, а были попросту попрошайки. Они организовали прямо семейный подряд. Вначале один попросит милостыню, потом через некоторое время другой, потом третий. А потом в конце улицы встречались и рассматривали улов.