– А люди в зелёном – кто они? – уточнила Шари. – Эрин… Чёрная жрица? Мы знаем такую как она под именем Ан-Хак. И значит, люди в зелёном – это её дружина?

– Пожалуй, – не слишком уверенно ответила женщина. – Я не расскажу тебе многого – мы врачуем тела и помогаем бедным, а не тратим время, размышляя о высших сущностях. Но вряд ли Дикую Охоту будут интересовать деньги – они ведь свита апостола смерти.

– Они – воины. Что если я предложу им свою службу? – спросила Шари. – Я молода, даже по вашим меркам, но охотиться и сражаться умею.

– Это достойное решение. Но что же тогда тебя тревожит, девочка?

– Так вышло… – девушка помрачнела. – Долг мой перед чёрной жрицей и её Дикой Охотой слишком велик. Но служить им многие десятки кругов…

– Да, я немного знаю ваши обычаи – ты молода, поэтому должна будешь стать матерью, прежде чем выберешь свой земной путь… – женщина задумалась, а затем улыбнулась. – Но в чём трудность? Ведь можно не взваливать всё на себя – присягни им как вассал. И если не сейчас, то позже ты или твои потомки вернут долг.

– Вассал? А что это значит?

– Эм… Как бы это объяснить… Ну, это можно сравнить с семьёй – кто-то старше, кто-то младше, младшие подчиняются старшим.

– Как семья, – сосредоточенно повторила уже не столь мрачная, но всё ещё задумчивая Шари. – Я поняла. Спасибо тебе.

К принцессе, однако, отправились не через час, а уже ближе к вечеру – пока пополнили на всякий случай запасы, пока получили указания от командования, пока элементарно пожрали… И пока освободилась от дел сама Афина – связь с ней установили посредством оставшегося в городе экипажа Олега.

– Принцесса в наших чинах разбирается? – поинтересовался Вершинин, пока разведчики ехали в БТРе к городу.

– Никак нет.

– Вот и замечательно. Значит, представлять ей меня надобности нет.

Генерал присоединился к маленькому отряду старлея не один, а как подобает всякому генералу – со свитой. Правда, на этот раз обошлось без адъютантов калибра «эйполковник» – Вершинина сопровождала троица лейтенантов, похожих как братья. Не в прямом смысле, но близко – у всей троицы выражения лиц были из разряда «сами шуток не понимаем и другим шутить не даём». Они не болтали, не курили и не филонили: просто какие-то новейшие разработки отечественного ВПК – солдаты-киборги, а не обычные люди. Один был одет в простую полевую форму и изображал из себя писаря-адъютанта с планшетом, а двое других были экипированы как охрана. Причём вооружены были даже не новыми АК-12, а спецназовскими АЕКами.

– Разрешите вопрос? – произнёс Вяземский.

– Почему не представлять? – будто прочитал мысли старлея генерал. – Стану представляться – придётся объяснять разницу в наших с тобой званиях. Ты кто будешь, старлей? Полусотник, ну пусть даже сотник, если смотреть не по званию, а по должности. А я? Не меньше чем десятитысяцкий, получается – тёмник натуральный. И любой нормальный человек тут же задастся вопросом – а с какого перепугу с их стороны переговоры ведёт целая принцесса, а с нашей – офицер невысокого ранга?

Вяземский признал, что в подобной тактике есть своя логика. Как и в том, что в случае чего виноватым опять же окажется он – офицер невысокого ранга, которого будет не так жалко списать. Не потому что за спиной Сергея стояло такое уж людоедское и жестокое государство, а потому что интересы страны всегда стояли куда выше одного, пусть даже и полностью верного ей человека.

«Гиена» въехала в город через расчищенные от заграждений и трупов южные ворота, где произошли самые ожесточённые столкновения во время ночного штурма. Однако дальше БТР направился не к магистрату, что находился в центре города, а к одной из близлежащих площадей. Бронемашина остановилась в переулке, а дальше разведчики направились уже пешком, потому как площадь оказалась заполнена большим количеством горожан.

В глаза сразу же бросились деревянные подмостки в дальнем краю площади и цепочка городских стражников, сдерживающая шумящую толпу.

На возвышении, перед деревянными колодами находилось полтора десятка стоящих на коленях полуголых мужчин, со связанными за спинами руками. Рядом же находились трое крепкого вида мужиков в белых балахонах и глухих шлемах с витыми массивными рогами по бокам. В руках они держали внушительных размером тяжёлые секиры – пожалуй, даже натуральные бердыши с лезвием сантиметров в шестьдесят длиной.

Принцесса Афина не собиралась миндальничать с мятежниками, глава местной «полиции» Павел Номиций своё дело знал, а в условиях чрезвычайного положения судопроизводство значительно ускорилось, так что казнь первых мятежников состоялась уже вечером первого дня после штурма.

Разведчики с помощью первых же попавшихся стражников протолкались через толпу поближе к постаменту, дабы пронаблюдать всё происходящее из первых рядов. Не в силу какой-то кровожадности – Вяземский просто посчитал, что информацию о местных порядках и нравах нужно собирать постоянно. Вершинин эту инициативу явно поддерживал.

Конечно, столь быстро допросить и установить вину можно было лишь какую-нибудь мелкую, но основательно провинившуюся сошку, которую и казнить не жалко.

Имел ли Вяземский что-то против публичных казней? Ничуть. Другой мир, другие нравы. Тем более что атаковавшие город мятежники уж всяко не были невинными агнцами и своё наказание вполне заслуживали. Возможно, это и было негуманно, но уж не более негуманно, чем участь горожан, которая ожидала бы их в случае захвата города.

К возвышению проследовала принцесса в сопровождении почётного эскорта дюжих воительниц и скромно одетого парня с чем-то вроде папки в руках. Афина остановилась чуть поодаль, а её спутник взошёл на возвышение, открыл папку и зашуршал бумажными листами. А затем приложил ладонь к горлу, неожиданно громко прокашлялся, и его голос, явно усиленный магией, разнёсся над всей площадью:

– Жители славного Илиона, – уже привычно забормотала перевод Ливия. – Здесь и сейчас по закону Новоримской Империи и по слову восьмой наследницы имперского престола принцессы Афины Октаво будет свершено правосудие над преступниками, прегрешения коих тяжелы и ужасны. А именно…

Далее глашатай поименовал каждого из приговорённых, вменив им в вину разбой, грабежи, убийства свободных граждан, посягательство на жизнь имперских военнослужащих, посягательство на честь свободных женщин и мятеж.

– Согласно кодексу Тиберия, карой за подобные преступления является только смертная казнь! Поскольку осуждённые не принадлежат к титулованному или нетитулованному нобилитету, им оказана милость, и распятие заменено усекновением головы. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит!

Каждый из палачей сделал по пять ударов топором, и в считанные минуты казнь была окончена. Горожане, негромко переговариваясь между собой, начали расходиться. По ним нельзя было сказать, что они как-то бурно радовались отрубленным головам или бесновались от вида крови, но ворчание толпы было одобрительным – горожане Илиона явно считали, что осуждённые вполне заслужили подобную участь.

Вяземский за действом наблюдал спокойно, без особых эмоций. Казнь есть казнь, смерть есть смерть.

– Как впечатления? – осведомился Вершинин.

– Никак, – равнодушно пожал плечами Сергей. – Они в своём праве.

Что тут сказать-то? Между смертельной инъекцией и отрубанием головы разница не так уж и велика. И уж всяко лучше так, чем побивание камнями толпой. А казнь как таковая… Этим на Земле промышляют и вроде бы тотально гуманистические и чудовищно демократические страны. А другие сажают массовых убийц и террористов в одиночные камеры санаторно-пятизвёздочного типа, да ещё и планируют со временем выпустить. Так что казнь – это, конечно, не совсем хорошо. Но иногда такое наказание более чем оправдано.

Разведчики подошли к Афине.

– Ваше императорское высочество, – отсалютовал Сергей принцессе.

– Сир Вяземский.