Пока тот возился с завязками-застежками на одежде господина, Себальд коротко поведал рыцарю о своей проблеме.

– …И если вы окажете мне честь, сопроводив в логово старого негодяя, покровителя местных воров и грабителей, я буду вам весьма признателен.

– О чем речь! – с воодушевлением воскликнул Геррик. – По правде говоря, в Аахене мне делать особо нечего. Я привез послание для одной персоны от маркграфа… впрочем, это неважно. Передача письма много времени не займет. Но этим делом можно заняться и завтра. Не могу же я появиться в кёнигспфальце в таком виде? – Он посмотрелся в зеркало, которое поднес ему оруженосец, и скривился так, будто съел недозрелый плод яблони-дички. – О, Матерь Божья! Что за рожа?!

Спустя недолгое время Себальд и Геррик ехали по узким улочкам Аахена, направляясь в сторону окраины, где у ручья находился дом скупщика краденого. Когда Себальд назвал своему товарищу адрес херра Альдульфа, тот воскликнул:

– Именно в таком месте и должен жить этот старый мошенник!

– Это почему? – заинтересованно спросил Себальд.

– Потому что именно там находится Бахкауф!

– Простите мне, мой любезный друг, мое невежество, но я в Аахене впервые и кто такой Бахкауф, понятия не имею.

– О это легендарное существо! Какая-то адская тварь. У нее есть хвост, огромные острые зубы и она покрыта чешуей.

Себальд недоверчиво посмотрел на Геррика (несмотря на свою прежнюю монашескую жизнь, он был циником и не очень верил в разные сказки подобного рода, поскольку немало попутешествовал и навидался всякого), немного поколебался, но все же спросил:

– Этот Бахкауф опасен?

– Еще как! – Тут Геррик раскатисто расхохотался. – В той стороне есть много таверн и харчевен, которые не закрываются даже в ночное время. В общем, рай для гуляк. Так вот, Бахкауф нападает исключительно на изрядно нагрузившихся пивом или вином мужчин. Он взбирается им на плечи и заставляет тащить себя, отчего путь домой для пьянчужек становится очень долгим. А если они молят о пощаде, то вес Бахкауфа становится еще больше. Но детей и женщин Бахкауф никогда не трогает!

– Я так понимаю, оказавшись дома, бедолаги обнаруживают, что кошельки у них стали пустыми…

– Вы догадливы, мессир! Именно так чаще всего и бывает.

Себальд коротко хохотнул.

– Наивность бюргеров меня поражает, – сказал он и поторопился уклониться от потока помоев, которые выплеснула на улицу прямо из окна какая-то домохозяйка.

Улочка, по которой они ехали, была настолько узкой, что лошади терлись боками. Ее вымостили камнем еще при Карле Великом, а в более позднее время пробили вдоль улицы желоб, по которому нечистоты уплывали в ту сторону, куда направлялись приятели, – к ручью. Поэтому прохожим (и проезжим) требовалась исключительная бдительность, чтобы содержимое ночного горшка не оказалось у них на голове. По этой причине большинство аахенцев мужского пола носили широкополые шляпы; какая-никакая, а все-таки защита от неприятной неожиданности.

– Скорее всего, – продолжил Себальд, – это воровская уловка. Сделать адскую личину проще простого. Так же, как и обобрать пьяного.

– Такое случалось. Некий стражник городских ворот для грабежа припозднившихся ночных прохожих надевал на себя шкуру «неведомого» зверя, которая в точности подходила под описание Бахкауфа. Но его быстро разоблачили.

– Наверное, он оказался чересчур жадным и слишком часто совершал свои «подвиги»…

– Так оно и было. За что его высекли на площади при большом стечении народа и изгнали из города. Жадность не порок, но большое свинство… Кстати, существует предание, что с Бахкауфом боролся и победил его франкский король Пипин Короткий, основатель династии Каролингов и отец императора Карла Великого. Король отрубил чудищу хвост и бросил его в воду. И будто бы с тех пор все городские источники стали сильно пахнуть серой…

Аахен был обязан своему названию источникам горячей воды, которая подогревалась горой Айфель. Пахнущие серой ключи, бьющие в маленькой воронкообразной долине между сланцевыми холмами, всегда служили главным источником благосостояния города.

Первыми оценили целебную силу местных источников кельты, устроившие в долине святилище бога вод и врачевания Грануса. Но постоянное поселение на месте Аахена впервые возникло в эпоху Римской империи. Известные любители бань, римляне заложили здесь курорт Аквис Гранум, служивший местом отдыха и лечения воинов, израненных в боях с германцами.

Карл Великий тоже был ценителем водных процедур и часто посещал Аахен, чтобы насладиться горячими целительными водами. Карл Великий вообще оставил весьма заметный след в истории города.

Пока приятели ехали, хорошо осведомленный в имперских делах и неплохо образованный Геррик из Вайсенбурга (что было весьма удивительно для рыцаря) рассказал Себальду интересную историю дворцовой часовни.

Согласно местным преданиям, на постройку часовни не хватило денег. Жители города решили воспользоваться помощью не кого-нибудь, а самого князя тьмы! Дьявол предложил аахенцам огромное количество золота в обмен на душу первого живого существа, вошедшего в двери храма. Простодушные бюргеры договор заключили и лишь тогда начали чесать в затылке, когда постройка часовни была завершена.

Дьявольский расчет состоял в том, что первым в новую церковь войдет, как и подобает, священник, вероятнее всего, епископ. Однако обрекать святого отца на вечные адские муки никому не хотелось (а ему самому – тем более).

И тогда горожане схитрили, впустив первым в бронзовые ворота часовни волка. Не разобравшись в потемках что к чему, нечистый вырвал из зверя душу, но тут же сообразил, как ловко его провели. Тем не менее формально договор был соблюден. Убегая в бессильной ярости, сатана так хлопнул дверью часовни, что литая дверная плита дала трещину, а в пасти льва-колотушки остался обломок его пальца.

С той поры тому, кто сможет вынуть его оттуда, обещано было от магистрата платье из чистого золота. Поэтому ковыряться в пасти льва стало любимым занятием местных детей и простодушных приезжих, которым по приезду в город тут же вкладывали в уши разные сказочки. Жители Аахена были еще теми шутниками…

Чем ближе подъезжали приятели к дому, где обитал херр Альдульф, тем больше попадалось им на пути пьяниц. Некоторые с трудом держались на ногах, брели, придерживаясь за стены домов, но были и такие, которые лежали на мостовой в лужах собственной рвоты.

Себальд и Геррик даже совершили богоугодное дело – отбили у троих пьяных бюргеров юную служанку, которую они намеревались изнасиловать прямо посреди улицы. До кровопролития дело не дошло – уж больно грозными выглядели рыцари на своих мощных жеребцах, и бюргеры предпочли ретироваться, при этом злословя и угрожая приятелям, но себе под нос.

– Именно чрезмерное увлечение разными веселящими душу напитками и привело меня к тому, что я оказался изгнанным из монастыря, – сказал, весело скалясь, Себальд.

– Не может быть!

– Еще как может. В Херсфельде монахи проводят больше времени в тавернах, нежели за молитвой в своих кельях. А я так и вовсе редко когда бывал трезв. Монашеское смирение меня вовсе не прельщало. Я больше любил торчать в монастырской библиотеке, основал которую Карл Великий, нежели на коленях замаливать свои и чужие грехи. Но поскольку книгохранилище не отапливалось, мне поневоле приходилось согреваться добрым вином. Это мне и вменили в вину. И еще добавили за неподобающую дерзость по отношению к настоятелю, старому ханже. Уже после того как я покинул монастырь, совет прелатов постановил, что подобные мне грешники должны нести епитимью в течение сорока дней, а если провинность усугублялась тошнотой во время таинства Святого причастия, то наказание продлевалось до шестидесяти дней. Ужас! Это значило воздержание от мясной пищи, пива и вина, что мне вовсе не улыбалось. Нынче я вольная птица: лечу куда вздумается, делаю что хочу и отдаю должное доброму пиву и вину в любые, не только праздничные дни и в любом количестве.