Ну, и, помимо всего этого, идти по планете, до такой степени не похожей на родную, было захватывающе. Такие будоражащие ощущения Кайто не испытывал в особняке Аранов, любуясь на виды из окон. По южную сторону здания – сверкающая прозрачная сиреневая гладь идеального прямоугольника искусственного пруда, двадцать на пятьдесят метров, и две тенистые аллеи по бокам от водоёма, шумящие золотистой листвой. Тут и там – скульптуры диких животных Кольца Прометея. Например – нечто вроде косматого трёхметрового холма с двумя близко посаженными круглыми чёрными глазками, отросшая почти до земли, будто ведьмины патлы или клочья дикого мха и туго скрученных лиан, свисающие с ветвей деревьев тропических островов, густая шерсть прятала четыре плохо сгибающиеся лапы, заканчивавшиеся раздвоенными копытами. Где-то под этой лохматой гривой пряталась зубастая пасть, строение зубов указывало, что сие существо может запросто перемолоть челюстями как траву, так и мясо, и даже кости. Вместо носа существо было наделено пятаком, достойным раскормленной свиноматки. Хвост отсутствовал как таковой. Гофра называли эту вечно голодную и оттого постоянно злую тварь магапитхой, люди же окрестили её кабаномедведем, однако, от обоих данных животных она достаточно разительно отличалась. Более приятное впечатление производила тонконогая птица с длинной, около метра, шеей, а также четырьмя крыльями, укладывающимися друг поверх друга по сложной схеме. Её обычно называли цефой, индивиды человеческой расы относили её к дальним родственникам цапель. И тянулись скульптуры длинными рядами – десятки очень точно и подробно вырезанных изваяний… На севере к зданию примыкала огромная посадочная площадка, залитая бетоном, предназначенная для парковки фратт. Восток украшал собой главный вход, хвастающийся изящной лепниной портик, поддерживаемый восемью белыми колоннами. И, наконец, на западе – вид на Эстенцию, на центральный проспект… Это всё было шикарно, дорого, помпезно – и приелось Кайто ещё в десятилетнем возрасте. Он был счастлив уже одним тем, что вырвался оттуда. Из-под гнёта своего статуса старшего сына, прочь от присмотра отца и его ставленников.
Кайто считал немалой иронией судьбы тот небольшой факт, что сперва люди утратили свою прародину, загубив её, и сбежали в огромный космос, а теперь пытаются раздобыть хотя бы крохи знаний о ней – кто потом, на археологических раскопках, кто кровью отвоёвывая останки разрушенных земных транспортников у таких милитаристически структурированных рас, как арргам-рао, воинственного негуманоидного вида, применявшего выше означенные обломки не по назначению. Стаур-махту и вовсе превратили те, что достались им, в неизвлекаемые элементы ландшафта, так органично вплели больше не функционирующую технику, ныне просто груды мёртвого металла, в мир, что добраться до хотя бы наружного слоя без таких повреждений абсолютно всего вокруг и нарушения экосистемы, что это обернулось бы чуть ли не войной со всем видом, стало совершенно невозможно. Иные учёные готовы осыпать золотом и драгоценными камнями любого, кто доставит хоть полпроцента точных сведений. Хотя, когда живёшь среди гофра, сокровища подобного рода обесцениваются до украшений, обыкновенных безделушек, ведь золото у них – что железо на Земле… Люди были подобны примитивным созданиям, растранжирившим живительную росу своего бытия, ласковую материнскую колыбель, свои чистые истоки – променяв всё это на гонку за химерическими благами прогресса, техногенный рай, как и любой дутый и созданный искусственно, через насилие над природой, идеал, быстро и страшно обрушившийся.
Жёлоб разветвился на три "рукава", с виду ни один ничем не отличался от других, как будто кто-то попросту сделал три идентичных копии. Все три "луча" были так длинны, что Кайто так и не удалось увидеть их противоположных концов, и назначение их также оставалось сплошной загадкой. Винса вообще никому не была интересна, она не содержала ни полезных ископаемых, ни пригодных для аграрных работ земель, на две трети её почву заменяли камень, глина и песок. Хотя, эту самую красную глину высоко ценили в гончарном ремесле – даже у гофра не находилось достаточно богатых мастеров данной области, чтобы обеспечить себе постоянные поставки с такой неприятной, негостеприимной, жаркой, сухой и режущей взгляд чересчур яркой своей рыжиной планеты. Конечно, Кайто мог бы начать поиски с более симпатичного и комфортного мира, но тут уж он взял на "слабо" себя самого. Именно жёсткие, суровые, мало кем любимые условия сподвигли его отправиться в первую очередь сюда.
Кайто выбрал правый проход. Просто так, не задумываясь, поскольку отличий между ними так и не нашёл. Долгое время не менялось вообще ничего, но, в итоге, жёлоб закончился отверстием в сплошной высокой скале, в котором и дилетант легко узнал бы вход в пещеру. Там поверхность под ногами с каждым шагом поднималась выше и выше, и, наконец, Кайто увидел справа от себя ступеньки, примерно на уровне его груди. Сквозь огромные щели солнечный свет легко попадал в грот, расчерчивая тот тёплыми и весёлыми оранжевыми полосами, один из лучей падал аккурат на ступеньки. Подтянувшись на руках, Кайто взобрался на эту явно сделанную обладающими разумом существами лестницу. Наверху он обнаружил широкую, не менее, чем метров в двадцать, и, при этом, как минимум вдвое более длинную ровную горизонтальную площадку, отделанную жёлто-зелёно-голубой мозаикой. Панно растрескалось, в нескольких местах зияли внушительные дыры с безобразно кривыми краями, однако, по нему всё ещё вполне явственно читалась целая история о морских путешествиях. Впрочем, хотя фигурки экипажа на запечатлённых кораблях и были стилизованы под нейтральных гуманоидов, которые с равным успехом могли олицетворять и гофра, и альмайя, и даже таких же людей, как сам Кайто – в их пропорциях и в самом виде транспортных средств наблюдалось нечто диспропорциональное, чуждое и необычное. Это походило на рисунок в детском альбоме, вот только техника исполнения явно пребывала на высоте, недоступной даже гениальным детям. У Кайто отчего-то создалось ощущение, что вся эта картина имеет священное значение. Что он смотрит не просто на живых существ из плоти и крови, но на подвиги гордых и могущественных божеств.
До того, как высадиться здесь, Кайто изучил историю попыток колонизации Винсы. Планета без полезных ископаемых, с редкой растительностью, очень жаркая и сухая, в Галактике было принято считать, будто она просто никому такая не нужна, поэтому и пустует… Во всяком случае, данные в информационных центрах подавались именно так, но Кайто нашёл кое-что ещё. Точнее – наоборот, не нашёл, и это особенно его насторожило. Попытки заселения Винсы, облагораживания почвы, стабилизации климата до более комфортного для гуманоидных рас предпринимались, имелись десятки высококачественных визиорядов про обустройство переселенцами жилых посёлков, отчёты о проделанной работе, но с некоторого момента сведения мелкими подробностями переставали внушать доверие, существование тех, кто обитал на Винсе, словно бы консервировалось, ничего нового не происходило, доклады повторялись разными словами… А ещё никто никогда не возвращался с этой планеты, утверждая, что им вполне хорошо живётся и там. Также Кайто обнаружил, что ни у одного из колонистов не было во всей остальной Вселенной никого, кто мог бы отправиться за ними и проверить, каково им там, в не особенно гостеприимных условиях Винсы. Как будто по программе специально отобрали тех, кого не будут искать, в случае чего. И отец Кайто, Аран Амос, выступал активно против посещения Винсы, но Кайто счёл это его обычным ворчанием и брюзжанием, и, не вняв доводам не слишком-то обожаемого родителя, попросту сбежал, одолжив на время один из звездолётов компании.
Одно он мог сказать точно – эта пещера, этот восхитительный и явно на три четверти природный, едва затронутый рукотворной обработкой, грот, а также то сооружение, по которому он добрался сюда, принадлежали не колонистам. Разумных и способных к самоорганизации на уровне высшей совместной деятельности коренных жителей же на Винсе не нашли, ни живых, ни каких-либо следов, что здесь обитал кто-то более развитый, чем шерстистые белые обезьяноподобные млекопитающие, чьим самым сложным орудием труда была палка. Эти постройки вполне тянули на архитектурные шедевры, на грандиозные чудеса света… Будто кто-то прилетел, создал их и снова отбыл восвояси. Но зачем бы? Вероятно, на самом деле они на постоянной основе обосновались вовсе не здесь, а сюда выезжали, как иные честные горожане Эстенции на выходные отправляются в свои загородные особняки. Честно признаться, подобная мысль внушала трепет суеверного ужаса. Если всё это соорудили бегло, походя, между прочим, как палатку для пикника, или шалаш для детских развлечений в рощице рядом с деревней – каковы же их полные, истинные возможности? Среди нынешних народов, населявших Вселенную, на такое были способны единицы, но и то вряд ли – но вдруг это их предтечи? Кайто слышал, что некоторые виды создали искусственно, например, бранли некоторые учёные считали плодом тончайшей и высшей биоинженерии существ, известных среди аборигенов системы Борны как великие духи природы. Разумеется, те вовсе не торопились доложить, насколько это правда, и, даже если так – как им подобное удалось. Премудрость управления климатом и ландшафтами они тоже постигли, и применённый ими для этого тип энергии остался загадкой. Они могли сдвигать с места горы и менять конфигурацию морей и океанов, но, хотя, само собой, бранли имели полное право вознести их чуть ли не в ранг божеств – все остальные народы вовсе не стремились проявлять такое же легковерие и наивность, они всегда пытались докопаться до истины, однако, духи совсем не намеревались ни с кем делиться сакральными тайнами воздействия на структуру среды обитания… Вторым видом, потенциально обладающим такими возможностями, являлись, конечно, альмайя, но первым пунктом в любой деятельности альмайя всегда стояла рациональность, и Кайто представлялось маловероятным, чтобы, начав осваивать какую-то планету, они вдруг взяли и бросили её. Кроме того, к развлечениям в форме прогулок по другим мирам, непродолжительных остановок ради развесёлой пирушки, легкомысленного поведения они были склонны меньше всего.
