Она хотела что-то сказать, но он перебил её:

— Послушай! Эсмеральда! На эту ночь я останусь в соборе. Я не побеспокою тебя, ты даже не увидишь меня. Быть может, мне отведено всего несколько часов, поэтому я хочу провести их рядом с теми, кто мне дорог. Подари же мне хотя бы один поцелуй, чтобы я мог унести его с собой! Я не потребую от тебя большего. Всего один поцелуй!

Он пристально смотрел на неё, запечатлевая до последней чёрточки, чтобы сберечь в памяти навсегда такой — цветущей, полной надежд. Эсмеральда нерешительно подалась к нему, обвила руками его шею и покорно закрыла глаза, с трепетом ощутив прикосновение его горячих губ. Всё было не так, как тогда, с Фебом. От этого поцелуя её кинуло в жар, колени задрожали, а сердце бешено заколотилось. Ей показалось, что она растворяется, уплывает куда-то, увлекаемая бурным потоком. Испугавшись наваждения, она вздрогнула, и тогда он отпустил её.

— Прощай, Эсмеральда! Не забывай меня.

Он ушёл, оставив её в одиночестве смотреть на догорающий закат. Ночь Жеан провёл в келье брата. Одолеваемый мыслями, он то слушал, как Клод молит небо о благополучном исходе, то проваливался в полудрёму. Поутру он попрощался с Клодом и Квазимодо и оседлал Марса. Путь его лежал в Бастилию, где остановился Людовик XI на время визита в Париж. Выехав на площадь, Жеан оглянулся на собор в надежде увидеть фигурку в белом, но, не разглядев ничего, кроме серого камня, пришпорил коня.

Людовик XI, как было сказано, недолюбливал свою столицу, считая её недостаточно укреплённой и оснащённой тюрьмами, виселицами и прочими средствами подавления возможных беспорядков. Приобретя за пять тысяч триста экю имение Монти-ле-Тур в местечке Ла-Риш, что в пригороде Тура, он перестроил покупку и превратил в летнюю резиденцию. Замок, получивший новое имя — Плесси-ле-Тур, сделался излюбленным местопребыванием короля. Здесь он проводил важные встречи, держал узников в подземных помещениях, отдыхал и охотился. Во дворе размещались вольеры для многочисленных королевских питомцев — если Жоаннес Фролло разводил кошек, то Людовик XI отдавал предпочтение собакам. Правда, ко времени, к которому относится наше повествование, король, страдающий от подагры, охотиться больше не мог. Придворный медик различными микстурами на время облегчал его боли, но вскоре они возобновлялись с прежней остротой. Тем не менее, король доверял старому эскулапу и беспрекословно платил, сколько бы тот ни требовал. А, поскольку лекарь обладал многочисленной роднёй, поддержку которой считал личным долгом, аппетиты его неуклонно росли.

В Париж король наведывался нечасто и ненадолго. Так и на сей раз, прибыв поздно ночью, он планировал провести в столице несколько дней, чтобы вновь отбыть в любимую резиденцию. Остановиться же предпочёл, по обыкновению, в Бастилии, где специально для таких визитов готовили комнату, поскольку пышные покои Лувра угнетали его, привыкшего к умеренности, излишней помпезностью. К тому же только в Бастилии король, сделавшись с возрастом мнительным, чувствовал себя достаточно защищённым.

Итак, отдохнув после дороги, вкусив скромную трапезу и приняв лекарство, Людовик XI приступил к разбору накопившихся дел. Компанию ему составляли мэтр Оливье ле Дэн, известный также как Оливье Негодяй и Оливье Дьявол* — бывший цирюльник, удостоившийся особого расположения короля, а также Верховный судья Тристан Отшельник** — человек, по степени мрачности превосходивший Фролло и Шармолю вместе взятых. В привычном окружении монарха не хватало третьего помощника, но вскоре тот явился, хотя и с неожиданной целью. То ли окружающая обстановка благотворно влияла на короля, то ли подействовало лекарство, но Людовик XI пребывал в приподнятом настроении и встретил судью Фролло приветливой улыбкой. Жеан почтительно поклонился.

— А, добро пожаловать, Фролло! — без лишних обиняков поприветствовал король. — Какие у тебя вести?

— Сир, я хотел просить за цыганку, обвинённую в убийстве офицера.

— Припоминаю, — кивнул король, поудобнее устраиваясь в кресле, — я сам подписывал смертный приговор. Так что же цыганка?

— Нашла убежище в соборе Парижской Богоматери, ваше величество! — ответил Фролло.

— Любопытно… — протянул король, сцепив узловатые пальцы. — Не более часа назад мэтр Шармолю просил нас лишить собор статуса убежища. Что за страсти вокруг какой-то девчонки?

Жеан нервно сглотнул, покосившись на застывшего у двери Тристана Отшельника. Значит, Шармолю всё-таки оказался проворнее его!

— В её деле открылись новые обстоятельства, сир! — отрапортовал Фролло. — Офицер, которого во время следствия считали мёртвым, оказался жив. Стало быть, девица не может быть наказана за то, чего не совершала.

Тристан хмыкнул — то ли одобрительно, то ли с насмешкой. Оливье ле Дэн делал вид, будто поглощён разбором пергаментных свитков, коими был завален стол.

— Покушение на жизнь офицера не менее тяжкое преступление! — король начал раздражаться. Уличная девка не просто ударила кинжалом капитана стрелков. Она покусилась на оплот престола, чего государь без возмездия оставить не мог. — Кроме того, её, кажется, обвиняли в колдовстве? Так или нет?

— Государь! — взмолился Фролло. — Я лично имел возможность убедиться в отсутствии какого бы то ни было колдовства. Более того, мой брат может засвидетельствовать: всё время пребывания в храме девица проводила в смирении и молитвах.

Поблекшие от времени глаза монарха яростно сверкнули из-под седых бровей.

— Она созналась в убийстве!

— Признание выбили пытками, государь! Она невиновна!

— Клянусь Пасхой! Прелюбопытнейшее дело! Что скажешь, мой милый Оливье?

Мэтр ле Дэн, оставив документы, вкрадчиво ответствовал:

— Полагаю, сир, дело стоит пересмотреть. Нельзя опрометчиво идти на поводу у Шармолю. Лишение собора статуса убежища может вызвать волнения черни.

Король, ревностно относившийся к собственной популярности в народе, ударил ладонями по подлокотникам кресла.

— Так. А ты, кум Тристан? Это больше по твоей части.

— Я бы не выпускал цыганку, пока не найден настоящий преступник, — подал голос Отшельник. Его ноздри раздувались, словно у охотничьего пса, почуявшего верную добычу. Он уже представлял железный ошейник, с лязгом защёлкивающийся на шее Фролло.

— Верно, — кивнул король, уловив, куда метит Верховный судья. — И, поскольку ты, Фролло, так упорно её защищаешь, то наверняка должен знать имя убийцы. Ну же, кого ты покрываешь? Назови имя!

Все видели, как побледнел главный судья Дворца правосудия. Вот и настал миг, которого он так боялся!

— Так кто он? — нетерпеливо понукал монарх. — Горбун?

Фролло прикусил язык, борясь с искушением крикнуть «Да!». Он не может предать верного Квазимодо, не может нарушить клятву, не может больше лгать. Вспомнив взгляд цыганки в подземелье Турнель, он честно ответил, глядя в глаза королю:

— Нет, государь! Это сделал я.

— Жоаннес Фролло де Молендино! Ты понимаешь, что говоришь?! — опешил Людовик. — Сознайся, ты всего лишь выгораживаешь цыганскую плясунью!

— Нет, сир. Это я ударил кинжалом капитана де Шатопера и скрыл свою вину из малодушия.

— Что побудило тебя, глупец?

— Я ревновал его к цыганке, которую люблю.

— На колени, мерзавец! — крикнул король.

Жеан поспешно выполнил приказание. Король в волнении зашагал по комнате, держа руки за спиной.

— Ты слышал, Тристан? Главный судья Дворца правосудия едва не отправил на тот свет капитана наших стрелков из-за уличной девки!

— Не прикажете ли бросить его в клетку? — встрепенулся Отшельник. Он ожидал поощрения, готового сорваться из уст государя: «Хватай этого человека, Тристан! Он твой!» Однако Людовик, к его огорчению, отмахнулся от заманчивого предложения.

— Погоди, куманёк. Эта падаль не стоит того, чтобы держать её за счёт казны. Оливье, перечисли-ка мне, каковы… — король выдержал многозначительную паузу, — были феодальные права бывшего судьи?

Господин ле Дэн, чья ясная память подчас с успехом заменяла своему владельцу записную книжку, с готовностью назвал те уголки Парижа, включая известный Двор чудес, где до сегодняшнего дня судья Фролло являлся ленным владыкой, смотрителем дорог и олицетворением судебной власти.