— Он полетит с нами? — удивился король эльфов.

— Он понесёт тебя, — ответил Эмбервинг. — Ты ведь не думал, что полетишь на мне?

Судя по лицу короля, думал он именно это.

— Талиесин, позови Хёггеля, — кисло велел Алистер сыну.

— Хёггелю на то место взглянуть тоже не помешает, — сказал Дракон серьёзно, словно бы не заметив кислой мины короля.

Талиесин вернулся с Хёггелем. Алистер взглянул на него строго и спросил:

— Ты точно научился летать как следует?

Хёггель вспыхнул. А Эмбервинг понял, что король эльфов просто-напросто боится, что дракон может его сбросить или уронить по неопытности. Но брать его к себе на спину Эмбервинг не собирался. Голденхарт — единственный, кому это было позволено.

— Я получше всяких летаю, — не без хвастовства, но и с обидой возразил Хёггель и покосился на Эмбера. — А куда летим-то?

Эмбервинг между тем простился с менестрелем, и они пошли на луг, откуда удобнее всего взлетать.

Хёггель обратился в дракона первым и нетерпеливо гарцевал по лугу. Эмбер обращаться не спешил. Он стоял и во все глаза смотрел на Хёггеля.

— Ты что? — удивился Алистер.

— Пожалуй… — изумлённо выдохнул Дракон, — Хёггель… выглядит несколько иначе, чем прежде?

— А, — протянул Алистер, — понимаешь, он стал таким, когда проснулся от спячки.

— Он стал таким, когда проснулся от спячки? — поражённо повторил Эмбервинг.

— Почему ты так удивлён?

— Потому что драконы в спячку не впадают.

Теперь уже настала очередь изумляться Алистеру.

— Погоди, — засмеялся он, — ты ведь не хочешь сказать, что… Хёггель не дракон?

— Да нет, как раз дракон, но… не тот, что мы предполагали. Точно не гранитный дракон, — уверенно сказал Эмбервинг и попытался припомнить, где же он видел нечто похожее на того дракона, что бродил сейчас по лугу.

Он вспомнил. Янтарь в его глазах несколько потемнел, и Эмбервинг спросил:

— Алистер, ты ведь наложил на Хёггеля чары, чтобы он не мог дышать огнём?

— Да, — кивнул король эльфов, — на рот.

— В таком случае подзови его и наложи чары ему ещё и на глаза, пока ничего не случилось… Удивляюсь, как до сих пор ещё ничего не случилось!

— О чём это ты, Эмбервинг? — насторожился Алистер.

— Видишь ли, мы ошиблись, Алистер, — чрезвычайно серьёзно ответил Эмбервинг. — Хёггель вовсе не гранитный дракон. Хёггель — василиск.

========== 29. Подменная принцесса. Перерождение последней лесной феи ==========

Крохотная малиновка в птичьем домике заливалась песнями, из леса ей отвечали другие, и она в любой момент могла бы улететь к ним, поскольку дверца в клетке не была заперта, но не улетала: птичка была зачарована.

Девушка в сером платье, голова которой была обвязана платком, а плечи повязаны шалью, стояла на коленях возле задней стены небольшого уютного домика с покатой крышей и выдёргивала проросшие сквозь каменную кладку одуванчики. Руки её были необыкновенно тонки и ослепительно белы. Покончив с сорняками, девушка встала и, отряхнув платье, развязала с головы платок. Длинные белокурые волосы упали вниз, зашелестели шёлком. Следом за платком отправилась и шаль. За спиной у девушки были тончайшие, как паутинка, крылья, похожие на крылья весенней бабочки. Девушка была не кто иная, как лесная фея. Звали её Хельгартен.

Последняя из оставшихся лесных фей, дева-хранительница, заботилась о лесе, расположенном между тремя королевствами людей. Феи были сродни эльфам, но сила их была не настолько велика: хватало, чтобы лечить лесных обитателей и восстанавливать повреждённые деревья. Они затерялись во времени, и лишь немногие из них оставались в этом мире. Хельгартен была одной из последних, ещё не утративших волшебство.

Жила она в лесном домике в полном одиночестве вот уже несколько сотен лет, компанию ей составлял лишь старый глуховатый Уж, которого она звала Дядюшкой. Иногда забредали в гости лесные жители: благородные олени, смешливые белки, трусоватые зайцы, щеголеватые лисицы. А в старом пне, чуть поодаль от домика феи, жила никем не замеченная, так умело она скрывала своё присутствие, змея́ с блестящей чёрной чешуей. Она ничего не делала, никуда не выползала — просто пряталась в трухлой древесине и ждала своего часа, как делает большинство змей.

Лесной уголок этот был потаённый, людей тут отродясь не бывало. За свою долгую жизнь Хельгартен видела их всего несколько раз, да и то издали: когда мимо леса проезжали торговые караваны.

— От людей одни беды, — назидательно шипел Дядюшка Уж. — Вспомни, что они сделали с эльфами!

Лесная фея невольно содрогалась: ей доводилось выхаживать искалеченных людьми эльфов, но ни один не выжил. Да, от людей стоило держаться подальше.

Утрами, когда солнце только-только высовывало из-за горизонта лучики-пальцы, чтобы поддразнить промедлившую ночь, фея обходила лес, проверяя, не требуется ли кому из обитателей помощь, а пото́м возвращалась в домик и садилась за ткацкий станок. Нитки ей притаскивали пауки, пряжа которых по праву считалась самой лучшей. А жаворонки, встающие раньше всех и летающие выше всех, приносили фее выдернутые из солнечного света лучики. Ткань выходила потрясающая: тонкая, прочная, тёплая, волшебная. Ей фея укрывала лес, когда приходила зима, из неё же шила платья и для себя, выкрашивая их пото́м соками трав в ноские неброские оттенки: серый, зелёный, коричневый. Лесные феи всегда славились своим ткачеством, даже эльфы приходили покупать у них ткани для шатров и праздничных хламид. Платили они всегда золотом, так что у каждой мало-мальски одарённой феи был порядочный запас на чёрный день. Был сундучок с золотом и у Хельгартен.

Лето ещё было в разгаре, но фея работала не покладая рук, чтобы успеть до прихода осени. Рулон за рулоном она ткала волшебную ткань, день и ночь стучал в лесном домике ткацкий станок. За работой фея пела.

Один рулон Хельгартен отложила в сторонку: пойдёт ей на платье, старое уже поистрепалось, особенно низ подола, которым она всё время цеплялась за кустарники. «Нужно набрать медвяных трав, — решила фея, — и выкрасить ткань». Цвет вышел бы изумительный: зелёный, но с прожилками, как у малахитового камня. Хельгартен взяла корзинку и отправилась собирать травы. Уж пополз за ней, он вообще повсюду за ней следовал, как собака.

Самые сочные травы были не в лесу, а в лугах за лесом. Они простирались на все четыре стороны, отгороженные от леса широкой просёлочной дорогой. Обычно Хельгартен туда не ходила: там начинались земли людей, — но ради нового платья стоило рискнуть.

Некоторое время фея просидела, укрывшись в зарослях дикой малины, и наблюдала за дорогой, выслушивая, не едет ли откуда-нибудь очередной караван. На глаза людям ей попадаться было ни за что нельзя! Но всё было тихо, и девушка осторожно выбралась из малины и быстро перебежала через дорогу на луг.

Ах, как же были хороши здесь травы! Они круглый день были предоставлены ласкам летнего солнца, и их набрякшие стебли так и брызгали соком, стоило только их обломить. Фея принялась за работу, и скоро её корзинка была полна свежих побегов.

— Идём домой поскорее, — зашипел Дядюшка Уж, озираясь по сторонам. — Не люблю открытых мест. Ещё кто-нибудь заметит!

— Сейчас, сейчас… — беззаботно отозвалась Хельгартен.

Уходить с луга ей не хотелось. Здесь не только травы росли, но и полевые цветы. Они пестрели всеми цветами радуги и так и манили к себе. Из них можно было сплести отличный венок. Фея поставила корзинку на траву и стала собирать цветы.

— Что ты делаешь! — укоризненно зашипел Дядюшка Уж. — Будто тебе лесных цветов мало!

— Дядюшка, эти же совсем другие, — возразила фея, и её пальцы замелькали в воздухе, ловко сплетая сорванные цветы стебельками в венок.

На её волосах россыпь мелких соцветий розоватого и фиолетового оттенков смотрелась очень хорошо. Фея вытащила зеркальце, которое всегда носила с собой, и поглядела в него, заливаясь довольным румянцем.