На другой день в деревне был праздник, и Эрза вытащила на него и Дракона. Он редко появлялся в деревне, а на праздниках и вовсе никогда. Крестьяне были воодушевлены: их господин снизошёл до них! Они наперебой старались ему угодить, усадили на самое почётное место, беспрестанно предлагали ему вина. Эмбервинг только прозрачно улыбался. Принцесса была чудо как хороша в своём жёлтом платье, все ей так и любовались.
— А кто же эта красавица? — в шутку спросил кто-то.
— Драконова невеста, — совершенно серьёзно ответила Эрза.
Повисло молчание. Крестьяне знали, что Дракон таскает себе в башню девиц, но непременно возвращает их после поединка родителям или женихам. Также прекрасно было известно, что ничего лишнего Дракон себе не позволяет: девы возвращались в родные пенаты хоть и перепуганными насмерть, но нетронутыми. Про эту принцессу вообще думали, что Дракон притащил её забавы ради: сущее дитя! Они уставились на Дракона. Он молчал и только продолжал улыбаться прежней прозрачной улыбкой. Крестьяне переглянулись: значит, правда? Молчать дальше было попросту неловко, кто-то гаркнул тост:
— За драконову невесту!
Принцесса просияла, а Дракон разрешил ей попробовать вина. Одну всего капельку из его собственной кружки. Вино Эрзе не понравилось.
Пото́м крестьяне танцевали возле костра, и Эрза всеми силами пыталась вытащить танцевать и Дракона. Он отнекивался, но танцевать идти всё же пришлось. Крестьяне с удивлением поглядывали на странную парочку. Они никогда прежде не видели, чтоб их господин смеялся или даже улыбался, а теперь… Уж если кто и был виноват в том, что Дракон так переменился в характере, так, верно, эта маленькая принцесса. Дракон улыбался и сиял всем своим существом, вот только глаза не улыбались. Они были серьёзны и даже печальны.
Две оставшиеся недели пролетели как одно мгновенье, и вот Дракон почувствовал, что на границу его земель вступили чужие люди. Он чувствовал их каждый шаг, и чем ближе подступала королевская рать, тем неспокойнее ему становилось. Драконьи всполохи то и дело накатывали на него, скулы и руки покрывались чешуйками, глаза уже не менялись на человечьи — его зрачки теперь были всегда вертикальны, в радужке плавился расплавленный янтарь.
Принцессе Эмбервинг ничего не говорил, чтобы не расстраивать попусту. Сказал, когда войско настолько приблизилось к башне, что ратников можно было увидеть невооружённым глазом.
Их были немалые тысячи. Вероятно, король по дороге нанимал воинов из королевств, по которым проезжал. Были среди них и рыцари, и наёмники, и видом разбойники, и даже чародеи. И даже катапульты тащились где-то среди этой кишащей, как муравьи, массы. Будто не на дракона шли, а осаждать за́мок или завоёвывать целое королевство. Король Норди самолично вёл это войско, золотая корона сверкала на его седых волосах, вид у него был решительный и суровый. Он был уверен в победе. Хвост этой немыслимой рати скрывался где-то за горизонтом, и Дракон невольно подумал, что туго ему придётся, если сражение всё-таки произойдёт. В полную силу сражаться он по-прежнему не собирался.
Не стоило слушать принцессу, но Эмбервинг дал убедить себя, что нужно пойти и поговорить с королём-отцом. Они встретились на лугу, вдалеке от башни. Король спешился и подошёл к ним. Глядел он спокойно, без гнева или страха, и Дракон даже, к своему несчастью, подумал, что Эрза была права и всё обойдётся, и несколько утратил бдительность.
— Я приехал за моей дочерью, — ровным голосом сказал король Норди.
— Отец, я не вернусь в Нордь, — категорично сказала принцесса. — Понимаешь, мы с Эмбервингом любим друг друга и хотим пожениться.
Король смерил Дракона пристальным, но ничего не выражающим взглядом, посмотрел затем на принцессу и протянул к ней руки:
— Дай мне обнять тебя, дочь моя, после столь долгой разлуки.
Эрза просияла и, кинув на Дракона многозначительный взгляд — мол, говорила же, что отец всё поймёт, а ты не верил, — подбежала к отцу, чтобы его обнять. Лицо короля тут же изменилось, стало желчным и жестоким. Он ухватил принцессу за локоть и крикнул, взмахнув рукой:
— Стреляйте!
Тишину утра разорвал свист летящих стрел, осыпавших Дракона. Пять или шесть воткнулись ему в грудь. На траву брызнула кровь.
— Эмбервинг! — в ужасе завизжала Эрза, пытаясь вырваться из отцовских рук.
Король Норди грубовато толкнул дочь в руки двух стражников и приказал:
— Связать и в карету.
Дракон стоял, чуть покачиваясь, и затуманенным взглядом смотрел сначала на торчащие из его тела древки стрел, пото́м на окроплённые алыми каплями полевые цветы. Боли он не чувствовал. Секундное оцепенение, показавшееся ему вечностью, разбил вдребезги отчаянный крик принцессы. Он тут же очнулся, увидел, что её запихивают в карету, а она отбивается, но справиться с двумя взрослыми мужчинами, конечно же, не может. «Эрза!» — больно стукнуло в виске, и он сделал шаг вперёд. Кровь закапала на траву ещё обильнее.
— Убейте его! — приказал король Норди и поспешил к карете.
Рыцари, которые были в авангарде, перешли в наступление. Эмбервинг совершенно опомнился, дёрнул стрелы из груди, не обращая никакого внимания на струёй хлынувшую кровь, и обратился драконом. Разметать их по сторонам и освободить Эрзу — вот что он собирался сделать, а пото́м, быть может, улететь в горы, которые он знал как свои пять пальцев, и уж там их точно никогда и никто не найдёт. Не вышло. Они накинулись на него со всех сторон, как борзые на затравленную лису. Он отшвыривал их, на их место вставали другие, упавшие поднимались и нападали снова. В него тучами летели стрелы, но чешуя была крепка, и стрелы ломались. Рыцари и наёмники старались бить по тем местам в янтарной броне, где зияли пробоины — раны, из которых он выдернул стрелы. Удары были не больнее комариных укусов, но копья копейщиков ломались и застревали в его теле, мешая двигаться, а вытекавшая из ран кровь ослабляла его. Когда в дело вступили катапульты, Дракон понял, что если он не возьмётся за дело всерьёз, то, скорее всего, они его доконают. Карета между тем мчалась прочь от поля сражения, её сопровождало несколько закованных в броню рыцарей.
«Нельзя терять время», — понял Дракон и, взревев, окатил первые ряды наступающих воинов огненной струёй. Они полегли, на их место тут же встали другие. Он бил их крыльями, жёг огнём, рвал пастью надвое, топтал лапами. Кровь и ошмётки летели во все стороны, из трупов росли курганы, но им всё не было конца, они наступали и наступали.
Захваченный жаждой убийства, Дракон потерял счёт времени, но сражались они уже неделю или даже больше. На место одного убитого вставали ещё десять, на место десятерых — сотня… Да, колоссальное войско собрал король Норди! Они, может, и уступали Дракону в силе, но брали числом, изматывали его.
Крови Эмбервинг потерял много, и с каждым днём сил у него только убывало. Пробоины на янтарной броне множились, десятки обломанных копий и стрел торчали из его тела, левое веко было рассечено камнем из катапульты, несколько мерлонов на хвосте и спине были разрублены. Он уже забыл, ради чего сражается или с чего началось это сражение. Он убивал их, потому что они пытались убить его самого, и драконья натура всё больше поглощала сознание.
Наконец, настал момент, когда Дракон больше не смог сражаться. Он упал обессиленный на траву, а они накинулись на него с топорами, секирами, копьями, боевыми молотами. Ему уже было всё равно, осталось только в сознании некоторое удивление: сколько он уже их перебил, а они всё не кончаются! Это уже были не рыцари, те полегли в первые же дни сечи, а наёмники, собранные, видимо, с задворок этого мира. Они не церемонились и лупили Дракона чем придётся, даже камнями и кулаками, только бы добить его. Кто-то рубанул ему по шее, намереваясь отрубить голову, но топор застрял.
— Не выходит, — с досадой сказал наёмник, после нескольких попыток оставив застрявший напрочь топор в драконьей шее, — не отрубить голову.
