Высоко на стене в той комнате, что отвёл для неё Дракон, торчал гвоздь, — очевидно, для картины. Эрза, как могла, затянула шнурки, приставила к стене стул и привязала концы шнурков к гвоздю. Теперь достаточно слезть со стула, отойти от стены подальше — и шнурки сами затянутся, останется только завязать их бантиком. Эрза подивилась собственной сообразительности.

Что ж, принцесса слезла со стула, отодвинула его и сделала шаг по направлению к кровати. Шнурки натянулись, но… что-то пошло не так. Они почему-то запутались, пружиня, и накрепко притянули принцессу к стене, подвешивая её на гвоздь так, что она одними носками туфель доставала до пола. И чем больше барахталась Эрза, пытаясь высвободиться, тем сильнее запутывались шнурки. До гвоздя теперь было не достать, до стула — не дотянуться, а позвать на помощь не позволяло чувство собственного достоинства.

Именно в таком положении и обнаружил принцессу вошедший в комнату Дракон. Его глаза широко раскрылись, но он не произнёс ни слова. Эрза сделала ещё одну попытку освободиться, но — увы. Дракон медленно произнёс:

— Что это ты делаешь?

— Шнурки затягиваю, — обречённым голосом ответила Эрза, дёргая то одним, то другим плечом.

— А-а… — протянул Дракон, — какой необычный способ…

«Придётся всё-таки попросить его помочь», — упав духом, подумала принцесса. Но Дракон вдруг… расхохотался. Эрза сильно покраснела — и как ему не стыдно смеяться над бедной девушкой! — и хотела было сказать ему, что… Но она ничего не сказала. Она вдруг поняла, что это первый раз, когда она слышит — и видит — его смех. Дракон вообще никогда не смеялся, ехидные ухмылочки не в счёт: он всегда был хмурый и мрачный, вечно всем недовольный. Сердце девушки забилось в три раза быстрее обычного, она невольно прижала руку к груди и удивилась сама себе: и как это она до сих пор не замечала, что Дракон невероятно красив? Она даже не смогла разозлиться на него за этот смех, зато на себя разозлилась: предстать перед ним в таком виде — какой позор! — и едва не расплакалась от обиды и стыда.

С лица Дракона сползла улыбка. Пожалуй, он несколько растерялся собственному припадку веселья. До этих пор принцесса не вызывала в нём ничего, кроме раздражения. «Не стоило смеяться, — одёрнул себя он. — Сейчас заплачет».

Эрза не заплакала, сдержалась, но сапфировые глаза на совершенно красном лице так сверкали, что Дракон понял: если он опять засмеётся, то она швырнёт в него стулом. Если дотянется, конечно. А она прямо сейчас и тянула руку к стулу, краснея ещё сильнее — уже от напряжения. Дюйма два не доставала, уф!

— Помочь? — просто спросил он, делая к ней шаг.

— Помоги, — сдалась Эрза, и её руки безвольно упали вдоль тела. Полная катастрофа!

Дракон больше не смеялся, но легче ей от этого не стало. Он долго возился с гвоздем, пытаясь распутать или развязать узел, намертво затянувшийся вокруг шляпки, в конечном итоге выдернул гвоздь из стены, снял с него шнурки и с грехом пополам распутал, а пото́м завязал их концы бантиком на спине принцессы.

— Готово, — сказал он, вставляя гвоздь обратно в стену. — Если нужна была помощь, могла бы просто попросить.

Эрза потянула носом и… в голос разревелась. Дракон растерянно попытался её утешить, но она всё ревела и ревела, пока не наревелась всласть, и тогда сама успокоилась. Нос у неё распух. Дракон со вздохом вытащил платок, прижал его к носу принцессы, заставляя высморкаться. Она дунула со всей силы, раздался трубный звук. Дракон с трудом сдержал смех, понимая, что в таком случае ему уж точно прилетит стулом, и приказал:

— Иди умойся. Не пристало девушкам ходить зарёванными.

Эрза повиновалась беспрекословно. Дракон даже порадовался: может, уймётся теперь? Принцесса, действительно, притихла, но хватило её буквально на пару дней.

Когда происшествие со шнурками забылось, Эрза сбежала в деревню. Она делала так иногда, но Дракон притворялся, что не замечает её вылазок: чем бы дитя ни тешилось, лишь бы его не доставало! Вероятно, она играла с деревенскими девочками, потому что иногда возвращалась домой в цветочных венках или с ягодными бусами на шее: сомнительно, чтобы принцессы знали о подобного рода играх. Но в этот раз принцесса вернулась в башню в таком виде, что Дракон опешил и выронил из рук кувшин, который собирался наполнить водой из колодца. Платье принцессы — по счастью, не солнечное, другое — было заляпано грязью. Несколько коричневых клякс красовалось и на её лице. Волосы были всклочены, как метла. Притвориться, что не заметил, уже не вышло бы. Дракон простёр к ней руки, пото́м завертел ими, как ветряная мельница лопастями. У него даже поначалу слов не нашлось.

— Ч-что это за вид?! — поражённо воскликнул Дракон, не зная, что ему прежде сделать: засмеяться или заплакать. Если она потащит всю эту грязь в башню… А платье отстирывать?

Эрза не без огорчения посмотрела на испорченное платье, сделала попытку отряхнуть подол, но вместо этого ещё больше размазала грязь по ткани.

— Ну… мальчишки предложили покататься, — сообщила она осторожно, гадая, рассердится ли на неё Дракон.

Дракон испугался. Он подошёл к принцессе, крепко взял её за плечи и взволнованно спросил:

— Ты упала с лошади? Ничего не сломала?

— С какой лошади? — удивилась Эрза.

— Мальчишки ведь предложили тебе покататься, так?

— Да не на лошади, на свинье, — беззаботно отмахнулась принцесса.

— Что-о?! — угрожающе протянул Дракон. Ему захотелось устроить принцессе настоящую взбучку. А ещё, пожалуй, он был рад, что это оказалась не лошадь.

— На свинье, — повторила Эрза и пожала плечиками. — Я никогда не каталась на свиньях. А выглядело это очень весело. Ну и… она меня не захотела катать. А там была грязная лужа…

— Принцессам не пристало кататься на свиньях! — рявкнул Дракон, хватая принцессу за руку и таща её в башню. — Посмотри на себя! Как только не стыдно!

— Ты говоришь совсем как мой отец, — недовольно сказала Эрза. — Подумаешь, в лужу упала…

— «Подумаешь»?! — остервенился Дракон. — А кому пото́м всё это отстирывать?!

Он затащил её в ванную комнату. Когда принцесса сообразила, что он собирается с ней делать, она завопила, заверещала, начала отбиваться и даже царапаться. Дракон, не слушая никаких возражений, содрал с неё грязное платье и, закинув Эрзу в ванну, начал отскребать с неё грязь ветошкой. Он был так зол, что даже не подумал, что для девушки, должно быть, подобная ситуация унизительна. Эрза верещала, как лиса, попавшая в капкан. Она была вся красная от стыда, и тем унизительнее было понять, что Дракон не видит в ней женщины, поэтому нагота его нисколько не беспокоит и не волнует. Он только ругался сквозь зубы по-драконьи и яростно тёр ветошкой её руки и ноги, особенно пострадавшие в поединке с необъезженной свиньёй.

Когда дело было сделано, Дракон распрямился с облегчённым вздохом, вытирая мокрое от всплесков воды лицо. Он сам был в ошмётках грязи, одежда промокла насквозь, а на лице красовалось несколько свежих царапин. Принцесса сидела в ванне, закрывшись руками крест-накрест, мокрая, жалкая, злая, но ослепительно чистая.

— Вот так-то, — сказал Дракон назидательно.

Принцесса нащупала в ванной деревянную пробку, которой затыкалось дно, и зашвырнула ей в Дракона. Он уклонился. Вода с грохотом стала выливаться из ванной, принцесса взвизгнула и бухнулась в ванну ничком. Дракон запоздало сообразил, что переборщил: всё-таки принцесса девушка, и устраивать ей такую головомойку… Он натянуто кашлянул, буркнул: «Полотенце на гвоздике», — и вышел. Эрза сидела в ванне и злилась, злилась, злилась, пока не продрогла до костей. Чихнув и поёжившись, она выбралась из ванны и взяла полотенце. Дверь приоткрылась, в щель просунулась рука Дракона и подтолкнула внутрь свёрнутое трубочкой платье.

После этого происшествия принцесса не разговаривала с Драконом недели две, но наступившее молчание на этот раз Дракона не обрадовало. Он знал, что переборщил, что поступил нехорошо и даже неприлично, но извинения из себя выдавить никак не мог. Она ведь сама была виновата, довела… а теперь злилась на него и так сверкала сапфировыми глазами, что, казалось, дырку в нём могла проделать, если бы взглянула пристальнее. Дракон делал вид, что ничего не замечает, и не торопился избавляться от царапин на лице, которыми наградила его принцесса во время головомойки: пусть ей будет стыдно!