Голденхарту доложили, что приехала принцесса-невеста, и паж из-за двери ответил голосом принца, что он передаёт ей всяческие добрые пожелания, но не может её приветствовать лично, потому что мигрень разыгралась так сильно, что он едва может поднять голову от кровати, не то что уж идти в тронный зал, но к свадьбе ему непременно полегчает. И ему «полегчало» настолько, что паж за пару часов до венчания разодрал простыню, связал верёвку и выбрался из спальни через окошко, а там по крыше перебрался на чердак, откуда благополучно спустился в людскую и завёл тары-бары с кухарочками, зарабатывая себе алиби на всякий случай. Кухарочки были расстроены предстоящей свадьбой, так что ухаживания пажа принимали весьма благосклонно.
Наступил самый торжественный момент — венчание… и тут-то обнаружилось, что принца Голденхарта и след простыл! Вместо жениха в часовню принесли связанную пажом верёвку из простыней. Король-отец страшно разгневался, принцесса-невеста начала рыдать, придворные засуетились, забегали по за́мку, пытаясь разыскать беглого принца, но, разумеется, не нашли.
Рэдвальд, когда на него насели, только руками развёл: он, мол, весь день обхаживал девиц в кухне и никакого принца не видел. Кухарочки подтвердили, и плут вышел сухим из воды.
Пока за́мок гудел как пчелиный улей, принц Голденхарт уже успел выбраться из столицы, навязавшись в попутчики к одному из торгашей, и узнать много полезного насчёт будущего путешествия. Торговец рассказывал о торговых трактах, о логовах разбойников, поджидавших заблудших путников в лесу, о тавернах и их хозяевах, о пошлинах и об ярлыках на въезд в большие города, — в общем, обо всём, что полагается знать начинающему торговцу (или путешественнику). В восточных королевствах торговец не бывал, но знал понаслышке, что места там благодатные: климат мягкий, зим почти не бывает, солнце круглый год светит. О тамошних жителях он ничего не знал, но слышал в тавернах песни, привезённые странниками из тех земель. Он назвал несколько, и сердце юноши забилось: те самые, что пела кормилица!
И принц, ставший менестрелем, начал путешествие на восток.
Тяготы путешествия он переносил легко, потому что был окрылён грёзами юности. Перешагнув через границу Тридевятого королевства, он как будто даже вздохнул свободнее, словно с плеч свалилась непомерная ноша. По счастью, никто его не узнавал: капюшон принц надвигал глубоко на лицо, а на окраинах королевства жили люди, которые никогда не бывали в столице и о королевском семействе знали лишь понаслышке. К тому же менестрель запылился порядком, и теперь даже самый внимательный взгляд не признал бы в этом бродяге принца, «способного солнце затмить своей красотой»!
На второй год бродяжничества приключилось с принцем-менестрелем несчастье.
Голденхарт в тот год бродил с торговым караваном: восточные королевства были окружены пустынями, в одиночку он бы не справился, пришлось следовать за караваном окольными путями, теряя драгоценное время. Впрочем, он наслушался от кочевников немало песен. У окраин Восточного королевства они расстались: караван повернул на северо-восток, а менестрель — на юго-запад, где, согласно карте, была столица королевства, а по пути должны были встретиться два больших города. Там Голденхарт надеялся передохну́ть, отъесться и двинуться дальше, в столицу. Король, поговаривали, и сам некогда был бардом, и менестрелю очень хотелось с ним встретиться.
До города он не дошёл. Дорога проходила через непролазный лес, дремучий и страшный. Деревья тут были древнее времён, рассохшиеся стволы скрипели заунывными голосами, корни переплетались в земле, как зме́и, и только на редких ветках была зелёная поросль, говорящая, что эти деревья ещё живы. Самое подходящее место для избушки ведьмы! Но, увы, лес был не обиталищем ведьмы, а местом, где устроили логово разбойники. Они поймали юношу на самом выходе из леса и ограбили, предварительно прибив, чтобы не смог позвать на помощь.
Когда Голденхарт очнулся, хватаясь за пробитую голову, то он обнаружил, что лишился и мешка с едой, и кошеля с остатками золотых монет, и лютни. Лютни было особенно жалко. Только и осталось, что медальон с королевским гербом на шее. И как разбойники его не приметили?
— Что же мне теперь делать? — выговорил Голденхарт потерянно.
Без лютни — какой он менестрель? Пришлось бедствовать и какое-то время жить подаяниями, но в первом же городе, куда он добрался, бродяг не чествовали, и менестреля для острастки заперли на несколько дней в городской тюрьме. Этому обстоятельству он даже порадовался: кормили в тюрьме неплохо, разбитую голову подлечили. Но через пять дней его выпустили и из города выпроводили, посоветовав взяться за ум и наняться в работники к какому-нибудь фермеру. В планы юноши это не входило. Ему первым делом нужно было раздобыть новую лютню, уж тогда-то все бы сразу поняли, что он за птица! Но даже плохонькая лютня стоила денег, а у него не осталось ни монетки.
Путь до второго города менестрель проделал в мрачном размышлении, где раздобыть денег на лютню. Он мог бы наняться к писарю, но сомневался, что его хотя бы выслушают: на этот раз его потрёпанное дорожное платье играло не в его пользу. Всё прочее было не по силам бывшему принцу.
На полпути к второму городу Голденхарт заметил, что в кустах невдалеке что-то поблескивает. Он воспрянул — а вдруг потерянная каким-нибудь недотёпой монетка? — и ринулся туда. Но нет, это была не монета, а ступня мертвеца в рыцарских доспехах. Труп успел истлеть до костей, доспехи были плохонькие: ржавые, залатанные, — а меч, который менестрель вытащил из ножен, оказался сломанным. Менестрель постоял над бедолагой, размышляя, не сто́ит ли предать кости земле, пото́м подумал, что эти доспехи могут ему сгодиться на что-нибудь, и в землю мертвец отправился без снаряжения.
Грабить мертвецов не решались даже разбойники, но менестрель рассудил так: доспехи — не одёжа, так что покойник будет не в обиде. Он завернул железки в свой плащ, связал узлом и потащил добычу к реке: от доспехов смердело, и Голденхарт не решился надеть их сразу. У реки менестрель почистил доспехи песочком, отмыл в воде — они и без того ржавые, так что хуже точно не будет, — и разложил на берегу сушиться. Сам развёл костерок, но спать не ложился — выжидал, не явится ли к нему покойник, чтобы потребовать обратно доспехи. Предрассудки у людей были сильны, и даже принцы не исключение. Но ночь прошла спокойно, мертвецы менестрелю не являлись, и он успокоился: значит, тот рыцарь не возражает, чтобы его доспехами кто-то воспользовался.
Как надеваются доспехи Голденхарт, разумеется, знал и мечом тоже пользоваться умел, но очень надеялся, что не придётся: сломанным мечом не повоюешь! Доспехи оказались ему велики и хлябали, но он приладил их кое-как и накинул сверху плащ, чтобы ржавчина и заплатки были не так заметны. Теперь он выглядел заправским рыцарем. Плохоньким, но всё же рыцарем.
Менестрель пожевал найденный возле реки щавель, потёр живот: есть хотелось смертельно! — и потащился во второй город, то и дело поддёргивая сползающие доспехи. Они клацали, лязгали, скрипели и бесконечно раздражали юношу, но приходилось терпеть.
Не доходя до города, он наткнулся на цыганский табор. С цыганами ему уже доводилось иметь дело: нужно ухо держать востро, иначе обчистят! Но брать у менестреля было нечего, а на ржавые доспехи не позарился бы даже самый захудалый вор.
Цыганский барон встретил путника приветливо, предложил посидеть у костра и побалакать. Верно, они приняли юношу за странствующего рыцаря. Голденхарт не стал их разубеждать и рассказал им, что его ограбили разбойники: отобрали коня и пожитки, — так что он идёт в город на заработки. Цыгане сочувственно качали головами — коня жалко! Менестрель было собрался в путь, но цыгане так просто его не отпустили: прежде накормили до отвала, а одна из цыганок зашила ему прореху на плаще. Они были щедры к собратьям по дороге.
К следующему полудню менестрель дошёл до второго города, оказавшегося не городом, а городишком, грязным и трущобным. Богатых улиц тут можно было счесть по пальцам, но юноша туда и не совался: там бродили стражники, а снова попадать в тюрьму ему не хотелось. Он пошёл бродить по городу, разглядывая вывески под аккомпанемент пустого живота. Вряд ли кто-нибудь сжалился бы над ним, если бы он вздумал попросить подаяние или кусок хлеба. Люди в городишке были сумные, настороженные, и незнакомцев провожали долгими, не всегда приязненными взглядами. Рыцарь или не рыцарь — их нисколько не волновало, у них и без него забот хватало.
