Жизнь в башне потекла своим чередом, и никто более не осмеливался оспорить у Дракона его сокровище.
Что же до короля Айрена, то, вернувшись домой, он узнал, что у него родилась шестая дочка! Король сокрушённо покачал головой и решил: в следующий раз будет просить, чтобы Флёргана родила ему ещё одну дочь, и уж тогда вздорная королева — ему наперекор! — непременно родит наследника.
========== 14. Беглый принц Тридевятого королевства ==========
Кудреватый юноша весело прыгал через ступеньки дворцовой лестницы, иронично кланялся встреченным придворным и крутил головой, заглядывая пытливым взором в потаённые уголки коридоров, известные только ему самому и тому, кого он искал. Паж Рэдвальд искал «потерявшегося» принца Голденхарта, друга детства.
— Немедленно его отыщи! — приказал пажу король-отец, обнаруживший, что младший сын манкировал высочайшее повеление и на обед в королевскую трапезную не явился. — Мы желаем сообщить ему важную новость.
Паж поклонился, обронив, впрочем, что поиски могут занять порядочно времени, поскольку он даже не представляет, где принц может быть. Кронпринц Айрен при этих словах фыркнул себе под нос. Ну конечно, не имеет не малейшего представления! Младший брат и этот паж были, невзирая на придворный этикет, закадычными друзьями с самого детства, ещё с тех времён, когда Рэдвальд был мальчиком для битья, и весьма сомнительно, чтобы один не знал, где другой.
— А не следует ли поискать принца в королевском саду? — предложил кронпринц пажу напоследок и улыбнулся со значением.
Паж ничуть не смутился, раскланялся вторично, как паяц на ниточках, — ни капельки уважения в этом поклоне не было! Разумеется, Рэдвальд знал, что ни в каком королевском саду принца Голденхарта и быть не может: сад кишел расфуфыренными придворными, а любивший уединение принц вряд ли избрал бы своим убежищем место прогулок столь пустой, кичливой компании.
— Мой сын — это сплошная головная боль! — пожаловался сам себе король-отец, когда паж отправился восвояси.
Голденхарт не проявлял никакого интереса к делам королевства, ссылаясь на то, что он всего лишь младший принц (наследником был Айрен, старший сын короля), и прилюдно объявил, что хочет стать менестрелем. Он всюду таскал с собой золотую лютню, которую отыскал в сокровищнице, пытался сочинять баллады и петь их. Бесспорно, талант у него на самом деле был, но не пристало королевскому сыну заниматься балаганными делами! Король-отец категорически запретил сыну даже думать о подобном, но, разумеется, Голденхарт его наказам не внял. Тогда король-отец распорядился отнять у сына лютню, но тот — не без помощи верного Рэдвальда — так её запрятал, что замок перевернули вверх дном на три раза, а лютню так и не нашли. Король-отец пробовал и запирать сына в королевской опочивальне под присмотром строгих наставников, которые должны были вдалбливать в голову принца королевские уставы и эдикты, предварительно отобрав у юноши перья и пергамент, чтобы он не измарал их своими стишками, но кто мог запретить Голденхарту сочинять баллады мысленно?
При каждой встрече отец с сыном ссорились. Однажды, когда принц Голденхарт в очередной раз парировал умозаключения отца, что Талиесин, известный менестрель, стал королём и был в чести даже у эльфов, но это не мешало ему оставаться менестрелем, король-отец вспылил:
— Вот когда у тебя будет лютня этого твоего Талиесина, тогда и будешь волен делать что хочешь, а пока изволь слушаться!
Красивое лицо принца залила краска.
— Тогда я разыщу и принесу тебе лютню Талиесина, — объявил он отцу.
Король-отец хмыкнул и ехидно пообещал, что тогда отпустит принца на все четыре стороны, хоть с бродячими артистами. Талиесина считали всего лишь всего лишь выдумкой бардов, а стало быть, и лютни такой не существовало. К тому же Голденхарту было запрещено покидать замок, так что на поиски он никак не мог отправиться.
Плохо же король-отец знал своего сына!
Как раз тогда, когда его ожидали в королевской трапезной, принц Голденхарт, забравшись на чердак отдалённой башни королевского за́мка, планировал побег. Он уже припас сухарей на дорогу, стащил из сокровищницы кошель с золотыми монетами, раздобыл походное платье и теперь выжидал удобного момента, чтобы покинуть королевство навсегда.
Была ранняя осень, и принц полагал, что побег устроит во время Праздника урожая. В этот день в за́мке всегда было людно: приезжали и торговцы, и челобитчики, и дальние родственники, о существовании которых до того момента вообще никто не знал, — в общем, самый подходящий момент, чтобы затеряться в толпе и беспрепятственно покинуть за́мок. Оставалось подождать всего три дня.
— Голденхарт? Так и знал, друг мой, что ты тут! — обрадовался паж, заглянув на чердак.
Бесцеремонный оклик вырвал принца из размышлений, юноша вздрогнул слегка, повёл сапфировыми глазами по сторонам и проронил:
— А, это ты, Рэдвальд…
— Отец тебя зовёт, — корча рожицы, доложил паж, — говорит, что должен сообщить тебе что-то важное.
Голденхарт состроил страдальческое лицо, запихнул мешок обратно под лавку и поднялся:
— Важное, ну конечно. Отчитает за что-нибудь — как всегда.
— А есть за что? — с интересом спросил паж.
Голденхарт задумался. В последнее время он избегал попадаться отцу на глаза, а время проводил на кухне, где появились не так давно две хорошенькие кухарочки, которые совсем были не прочь угодить красавчику-принцу по первому его требованию. Разве только отец прознал об этих похождениях, обычно заканчивающихся в стоге сена на королевской конюшне, а больше вроде бы и не за что… Принц ухмыльнулся и пожал плечами:
— Да нет, пустяки сплошные, не стоящие даже упоминания.
Он спустился с чердака и неохотно отправился в королевскую трапезную. Обедать Голденхарт предпочитал в одиночестве, где-нибудь в саду: прилечь на мягкую травку под яблоневое дерево и нюхать кусок свежего, ещё тёплого хлеба, украденного на кухне у делающего вид, что этого не замечает, главного повара, а пото́м полить его мёдом или вареньем, которое стащил из кладовки, и с удовольствием есть, пачкая пальцы и украдкой слизывая с них сладкие капли… а не сидеть за длинным столом в трапезной и скучать, выполняя чопорные обеденные ритуалы, начиная с подвязывания салфетки и погружения рук в полоскательницу и заканчивая непременной отрыжкой в конце обеда — как знак уважения к мастерству повара. И после всего этого они говорят, что облизывать пальцы — неприлично!
На этот раз ему повезло: трапеза уже закончилась. Король-отец сидел не за столом, а на маленьком троне у окна, и придворный цирюльник вычесывал у него из бороды застрявшие крошки. Голденхарт поморщился: бород он терпеть не мог, — и решил для себя, что ни усов, ни бороды ни за что отращивать не станет!
— А, явился наконец, — сказал король-отец довольно миролюбиво.
Голденхарт насторожился. Обычно, если отец заговаривал с ним подобным тоном, ни к чему хорошему это не приводило. В прошлый раз, к примеру, после подобного послеобеденного разговора король-отец запер сына в комнате и заставил вызубрить наизусть генеалогическое древо семьи. Стало быть, королю-отцу опять что-то нужно было от сына.
Кронпринц Айрен стоял возле отца, и по физиономии брата Голденхарт понял, что его ждёт что-то чрезвычайное, доселе неслыханное и, должно быть, препротивное.
С братом они не то чтобы не ладили, но и близки не были: у них были разные матери, Айрен был рождён от королевы, а Голденхарт — от её фрейлины. В те времена женщины родами умирали часто, едва ли не каждая первая, но мать Айрена продержалась как раз до того момента, когда пришло время родиться Голденхарту. Поговаривали, что её хватил удар от ревности. Ну, а мать Голденхарта умерла уже родами, и его сразу отдали кормилице. Верно, именно её и следовало благодарить за то, что голова принца была забита всякой ерундой: кормилица знала немало сказок, могла складывать баллады и, поговаривали, вообще была немножко колдуньей и умела наговаривать и заговаривать недуги, потому-то принц Голденхарт в детстве и не болел не разу. Сплетни, конечно.
