Проницательный Голденхарт сразу понял, что брат явился неспроста, но терпеливо ждал, когда тот перейдёт к истинной причине его приезда в эти земли. Заминка Айрена только подтверждала его собственные догадки.

— Ладно, — со вздохом сказал Голденхарт, — выкладывай, зачем приехал. Не просто так ведь?

Айрен тоже вздохнул и подал брату оба письма. Юноша прочёл письмо короля-отца кронпринцу и поморщился.

— Говорил же, что не вернусь, — дёрнулся он.

— Я так ему и отписал, — оправдывался Айрен, — но ты же знаешь отца…

— Стать кронпринцем и жениться на покинутой невесте, — с усмешкой подытожил Голденхарт. — Если бы я объявился в Тридевятом королевстве, сколько бы шума моё появление наделало!

— Да уж… — неловко засмеявшись, согласился Айрен, — ты ведь… ничуть не изменился. Скажи, а… ты это серьёзно, что… ты уже не человек?

Голденхарт задумчиво покачал головой:

— И сам не знаю. С чарами никогда не знаешь наверняка. Но обратно в Тридевятое королевство мне в любом случае дороги нет: доживать буду, сколько мне отмерено, в Серой Башне.

— Тогда уж сделай милость, сам отпиши отцу о своём решении, — сказал Айрен. — А я с себя всяческую ответственность слагаю. Мне бы в собственных делах разобраться, куда уж в чужие лезть!

— Хорошо, хорошо, — покивал менестрель. — Ты, верно, домой торопишься, раз даже коня не расседлал?

Айрен смутился:

— Мы с войском думаем на восток податься, парочку замков иноверцев захватить. Даже не представляешь, как скучно королём быть! Насилу от… — Он едва не сказал: «отпросился», — но всё же вывернулся и докончил: — …вырвался.

— Крестовый поход? — с улыбкой уточнил менестрель, и улыбка эта говорила, что оговорку брата он прекрасно понял.

Айрен кивнул и поспешил распрощаться: с Драконом ему встречаться не хотелось, а Голденхарт упомянул между делом, что тот возвращается в башню. Голденхарт помахал королевской рати вслед и развернулся в другую сторону, чтобы встретить Дракона.

Тот прилетел минут через двадцать после отъезда Айрена. Ещё не превращаясь в человека, он подёргал головой в разные стороны, принюхиваясь:

— Кто-то приходил, пока меня не было?

— Айрен проездом, — сообщил Голденхарт, демонстрируя Дракону свёрнутый пергамент. — Привёз мне письмо от отца.

— Хм, — только и сказал Эмбервинг, превращаясь в человека, — отчего же не дождался моего возвращения? Я бы его поприветствовал.

Менестрель засмеялся. Улыбнулся и Дракон.

Юноша между тем повертел пергамент и пробормотал:

— И что он там мне может писать…

Он потянул со свёрнутого письма кольцо. Зрачки Дракона вдруг вытянулись, по позвоночнику пошла дрожь, неясно почуялось какое-то чужое колдовство, и он поспешно крикнул:

— Не открывай!

Но Эмбер опоздал: Голденхарт уже развернул пергамент. Ничего-то на нём не было написано. Менестрель фыркнул и начал было:

— Что за глупые шутки…

Пергамент вдруг сам собой вспыхнул, разгорелся, превращаясь в портал, из которого вытянулась рука и, крепко ухватив юношу за плечо, втянула его внутрь. Пергамент рассыпался искрами, и портал исчез. Подлетевший Дракон схватил пальцами пустое место. Опоздал! На землю брякнулось кольцо, задымилось и истлело, оставив на земле темноватый выжженный след. Чёрная магия!

«Менестрелеметр» подсказывал, что юноша уже бесконечно далеко — на другом конце света. По счастью, Дракон его чувствовал, так что безошибочно знал, в какую сторону лететь.

Дракон издал страшный рёв, от которого полегли на несколько миль вокруг деревья. Докатились отголоски и до отъехавших уже порядочно рыцарей Айрена. Лошади взбрыкнули, с трудом удалось их успокоить.

Эмбервинг был страшно зол! Глаза у него стали уж совсем драконьи, а ярость была настолько сильна, что рога отросли до обычной длины всего за пару мгновений. Золотое сияние вокруг стало огненным, трава скукожилась и оплавилась, изгородь задымилась, поймав искру…

Сбежавшиеся на рык крестьяне сгрудились поодаль, не решаясь подойти: в таком состоянии своего господина они никогда прежде не видели.

Дракон ничего не видел и не слышал. В нём просыпалась давно утихшая жажда убийства, присущая всему драконьему роду: именно она толкала древних драконов на резню, о которой до сих пор говорят шёпотом. Драконы выжигали целые города, не оставляя ни одного выжившего, без особой на то причины. Просто так требовала драконья натура, и всё тут. Эмбервинг полагал, что был способен держать её в узде, и за всю свою жизнь буйствовал лишь единожды — в битве с Нордью. Но сейчас… О, сейчас он едва себя контролировал! От век по лицу побежали во все стороны чешуйки, искажая красивые черты, пальцы вытянулись когтями, от всей его фигуры пошёл густой дым.

— Они поплатятся, — прошипел Дракон, широкими шагами покрывая расстояние от башни до луга.

На лугу он обратился, выгнулся кольцом, дохнув огнём на невидимого противника, и, разогнавшись, взлетел с таким свистом, что крестьяне зажали уши, чтобы не оглохнуть. Летящий стрелой дракон в клочья разорвал облака и в долю секунды скрылся из вида.

Для менестреля происходящее выглядело иначе. Когда юноша развернул пергамент и тот вспыхнул, его на мгновение ослепило, он зажмурился, отворачиваясь от огня, а когда снова открыл глаза, то обнаружил, что стои́т уже не на дворике возле башни, а в огромном зале с каменными колоннами. Его держал за плечо темноволосый мужчина в чёрной хламиде, расшитой серебряными рунами, и в чёрном остроконечном колпаке, какие обычно носят астрологи. Голденхарт оттолкнул его от себя и попятился.

— Отличная работа, Вилгаст! — раздался голос, который — к несчастью — менестрелю был хорошо знаком. Это был голос его отца. Юноша обернулся.

Это был не просто зал с каменными колоннами, а тронный зал, но то ли менестрель так долго здесь не был, что забыл, как тронный зал должен выглядеть, то ли всё здесь изменилось. Трон, пожалуй, был тот же, и на этом троне восседал седобородый король, в котором Голденхарт с трудом признал отца. И даже не то, что он постарел, но появилось в его лице что-то чужое или даже чуждое. По обе стороны от трона стояли рыцари в чёрных доспехах с закрытыми забралами — личная гвардия короля.

Слева от трона, положив руку королю на плечо, стояла покинутая менестрелем принцесса в чёрном платье, её лицо казалось ослепительно белым. Голденхарт видел невесту тогда мельком и если бы не был так ошеломлён своим похищением, то непременно заметил бы, что принцесса если уж не красивая, то непременно хорошенькая, а ещё то, что выглядела она лет на семнадцать — ничуть не постарела за эти годы, стало быть, и с ней что-то неладно.

Но Голденхарту было не до этого. Первая волна ошеломления схлынула, он осознал, что находится в Тридевятом королевстве, и пришёл в ужас.

— Что же вы наделали? — выдохнул он, белея лицом.

— Принц Голденхарт, — сурово сказал король-отец, — я повелеваю тебе подчиниться моему приказу и взять в жёны прекрасную принцессу Хельгу, которая все эти годы верно ждала тебя в замке…

— Что же вы наделали! — воскликнул Голденхарт, комкая пальцами рубашку на груди. Камень внутри ворочался, полыхал, а это могло означать только одно: Эмбер гневается!

— Голденхарт! — прикрикнул король, видя, что принц нисколько не реагирует на его волеизъявление.

Менестрель глянул на него омертвелым взглядом:

— Немедленно верните меня в Серую Башню. Вы даже не представляете, что может случиться! Эмбервинг сердится. Он… он прилетит и…

— Кто прилетит?

— Дракон.

Король расхохотался:

— Опять эти сказки? Драконов не существует, не морочь мне голову!

— Он же всё здесь с землёй сровняет… Отец, послушай меня! Дракон прилетит… он уже летит, — с ещё бо́льшим ужасом уточнил Голденхарт, поскольку эльфийский камень начал вибрировать иначе, возвещая о приближении Дракона.

— Довольно! — прервал король. — Отвечай: возьмёшь ты принцессу Хельгу в жёны?

— Нет, — однозначно ответил менестрель и с вызовом вскинул голову.