Логово Хёггеля оказалось в горном ущелье. Настоящее драконье логово: глубокая нора, расширяющаяся в пещеру; лаз довольно узкий, с трудом протиснуться дракону размером с корову, и будь Эмбер в своей истинной форме — попросту застрял бы. Пахло внутри премерзко, Дракон прикрыл нос рукавом и огляделся. Не мешало бы этому мальчишке-дракону тут и прибраться: валялись клочки овечьих шкур, кости с остатками мяса, засохший помёт летучих мышей, которые копошились где-то под потолком… Хёггель юркнул в угол, ухватил одну из костей и стал её грызть, полушёпотом ругаясь на колдовство и жалуясь на голод. Есть в человеческом обличье он тоже не умел: ошмётки мяса потекли со слюной по подбородку. Оставь одного — так и с голоду помрёт, если не сообразит, как обратно в дракона превратиться!

«Сокровища» в пещере тоже нашлись. Во-первых, Драконья книга. Эмбервинг верно предположил: по ней дед-дракон учил мальчишку драконьим премудростям. Во-вторых, горшок с плесневелыми монетами старой чеканки. Даже Эмбер не помнил, когда такие ковались, значит, дед-дракон был ещё древнее самого Эмбервинга.

— Не трогай сокровища! — завопил мальчишка-дракон, кидаясь к горшку и падая на него всем телом.

— Да не нужны мне твои «сокровища», — усмехнулся Дракон и, покрутив головой, спросил: — Давно твой дед пропал?

И тут же понял, что Хёггель счёту не обучен. Тот промямлил что-то невразумительное.

— И что дальше будешь делать? Когда я тебя «расколдую»? — спросил тогда Эмбервинг.

— Что прежде делал, то и буду, — проворчал Хёггель. — С другой стороны гор тоже деревни есть. Подавись ты своими овцами!

Дракон поскрёб затылок. Мальчишка грозил нарваться на неприятности и, пожалуй, причинить неудобства самому Эмбервингу. Набеги на стада овец, а то и вовсе на людей, ничем хорошим для Хёггеля не закончатся, уж точно: люди обозлятся, возьмут колья да вилы, а то и рыцарей наймут, и пойдут убивать мародёра. А там прознают, что за горами, в Серой Башне, ещё один дракон живёт, да не простой, а с богатейшей сокровищницей. Возвращения старых времён, когда приходилось едва ли не каждый месяц сражаться с рыцарями, Эмбервингу не хотелось. Уж точно не теперь, когда было о ком заботиться.

— Сиди тут, — хмуро приказал он Хёггелю, — а я посмотрю по округе, что тут, в горах, делается.

Мальчишка-дракон завопил что-то ему вслед, но Эмбервинг не стал слушать. Прежде нужно было выяснить, отчего сгинул дед-дракон.

Эмбер выбрался из логова, отряхнулся, превратился в дракона и облетел горы, зорко поглядывая по сторонам. По ту сторону гор тоже были людские поселения, но названия королевства Эмбервинг не знал, да и не собирался выяснять. Он сделал круг над горами и спустился на другой конец ущелья, где прежде приметил белеющие останки чего-то колоссального — должно быть, дракона.

Так и оказалось: кости принадлежали громадному дракону, пожалуй, раза в два больше самого Эмбервинга. По осыпавшейся чешуе, которая ещё блестела тут и там, Дракон понял, что дед-дракон каменным драконом не был. Чешуя была лазоревого цвета, похожая на внутреннюю сторону морских ракушек, и отливала перламутром. Это были останки морского дракона, но с какой стати морскому дракону жить в горах, да ещё и заботиться о каменном драконыше? Насколько Эмбервинг знал, два разных вида вместе не уживались никогда. Стоило предположить, что дед-дракон нашёл драконыша где-то в горах, пожалел и решил выходить, оттого и остался жить в этих самых горах, далеко от собственного логова (Эмбервинг все горы облетел, другого логова не обнаружилось, значит, морской дракон прилетел издалека). И не долетел однажды: упал в этом ущелье вместе с добычей (коровьи кости лежали чуть поодаль) и умер, вероятно, от старости. А может, потому что долго жил вне естественной среды обитания: морские драконы должны у моря жить, так уж заведено.

— Как глупо, — усмехнулся Эмбервинг, но подумал тут же, что бросить детёныша умирать — последнее дело.

Он взял несколько чешуек морского дракона, превратился и полетел обратно к логову Хёггеля, уже решив, что заберёт мальчишку с собой в Серую Башню. Уж вместе с менестрелем они как-нибудь придумают, что с этим драконышем делать. Ещё один последний дракон ведь.

Хёггель всё ещё куксился в углу, тщетно пытаясь сгрызть овечью кость. Эмбервинг досадливо прищёлкнул языком, нашёл какой-то мешок, положил в него горшок с монетами, Драконью книгу — больше ничего ценного не нашлось, — а после запихнул в мешок и мальчишку. Тот завопил как резанный, но Эмбер, не обращая на его вопли никакого внимания, завязал мешок, вытащил из норы и потащил драконыша в Серую Башню.

Крестьяне, работавшие на полях, задирали головы и с изумлением смотрели вслед летящему Эмбервингу, должно быть, удивляясь, отчего это их господин вопит писклявым голосом.

Менестрель весь извёлся, ожидая возвращения Дракона. Мысли в голове нехорошие бродили. Драконью книгу он читал, так что знал о драконьих поединках за территорию. Кто знает, насколько силён этот неизвестный дракон! К тому же рога у Эмбервинга ещё не отросли. Конечно, он говорил, что драконья сила не в рогах, но что, если слукавил, не желая тревожить попусту юношу?

Но вот на горизонте показался силуэт возвращающегося Эмбервинга, и Голденхарт воспрянул духом. Кажется, ничего с ним не случилось. Правда, летел он тяжеловато и, кажется, что-то тащил. Юноша сощурился на закатное солнце, заслонил глаза рукой, но разглядеть удалось только, что мешок извивался и издавал какие-то странные звуки.

— А вот и я, — вполне весело сказал Эмбер, спустившись на луг перед башней.

Пастухи, ждавшие его возвращения, обступили своего господина. Голденхарт подбежал, тронул Дракона за плечо, тот улыбнулся, на секунду коснулся его руки своей. Менестрель выдохнул: вот теперь сердце окончательно успокоилось.

— А вот и ваш мародёр, — объявил Дракон, вытряхнув из мешка мальчишку-дракона.

— Совсем же ребёнок, — поразился юноша, глядя на этого чумазого «мародёра», который затравленно озирался и размазывал сопли по лицу кулаками, требуя, чтобы его «расколдовали». — О чём это он, Эмбер?

— После, после… — со смехом сказал Дракон и поднял мальчишку с земли за шиворот. — Ну вот, овец он больше воровать не будет, за это я ручаюсь, так что можете возвращаться домой. Пришлю вам стадо других вместо сгубленных.

Пастухи откланялись и отправились восвояси.

— А теперь надо решить, что с ним делать, — сказал Дракон, обращаясь к менестрелю. — Если его отпустить, то он опять начнёт пакостить, поскольку по-другому просто не умеет. А если оставить в Серой Башне, то хлопот не оберёшься. Что думаешь, Голденхарт?

— Для начала вымыть бы его не мешало, — предложил менестрель, дёргая носом, — и одеть во что-нибудь приличное. Имя у него есть?

— Хёггель, — сказал Эмбервинг и потащил драконыша в ванную.

Хёггель вопил как резанный, кусался и царапался, но Дракон всё же его отмыл как следует.

Менестрель стоял, зажав уши, с полотенцами наготове.

— Какой же он писклявый, — не без удивления сказал юноша.

Вытирал драконыша Эмбер тоже сам: не хотел, чтобы тот Голденхарта поцарапал. На само́м Драконе царапины тут же заживали, невелико ранение. После пришлось повозиться, чтобы надеть на мальчишку найденную в кладовой одежду. Выглядеть он стал приличнее; выяснилось, что он русоволос и бледнокож. А ещё худ до невозможного.

— Есть он тоже толком не умеет, — сообщил между тем Дракон менестрелю.

Голденхарт покачал головой и попытался научить мальчишку-дракона жевать хлеб, но тот предложенный ломоть отшвырнул и завопил:

— Дайте мне мяса! Я не буду есть эти непонятные штуки!

— И хлеба ни разу не пробовал? — поразился или даже ужаснулся менестрель.

Эмбервинг нахмурился, поднял упавший ломоть, отряхнул и всей пятерней запихнул хлеб мальчишке в рот и ладонью прижал, чтобы снова выплюнуть не смог.

— Жуй, — приказал он, — двигай челюстью. Вверх-вниз. Как люди едят.