— Послушай, — сказал вдруг Голденхарт, который до этого времени стоял в некотором раздумье, — в вашем мире и в мире людей время ведь течёт иначе?

Алистер ответил утвердительно.

— Тогда как же ты умудряешься являться…

— Вовремя? — улыбнулся Алистер.

— Некстати, — докончил Дракон вместо менестреля.

Король эльфов вновь улыбнулся и показал кольцо на безымянном пальце:

— Мои способности позволяют мне манипулировать временем. Но, думаю, в мире людей лет десять да пройдёт. А в мире эльфов… три или четыре. Эльфийскую мудрость не вместить в столь жалкие сроки, но хотя бы выучится прилично стрелять и… хорошим манерам, — добавил он, заметив, что Лучесвет, отвлекшись, начал ковырять в носу пальцем. — Вы его не узнаете.

— Вот это-то и настораживает, — заметил Дракон. — Не вздумай забивать его голову чепухой и глупостями!

Алистер покачал головой с оскорблённым видом:

— И когда это эльфы занимались глупостями?

— Волшебными штуками ему голову не забивай, — уточнил Эмбервинг.

— Ну, способностей к волшебству у мальчика точно нет, — возразил король. — Не в отца пошёл.

— Это ты о чём? — нахмурился Дракон.

Алистер засмеялся и не пожелал объяснять, но Эмбервинг и так всё понял: если бы не был предрасположен менестрель к чарам, вероятно, не удалось бы вернуть его к жизни даже эльфийским волшебством! И ещё целая куча признаков, что из юноши вышел бы неплохой волшебник.

— Так-то, — подтвердил Алистер, безошибочно угадав, о чём подумал Дракон, и забрал Лучесвета к себе.

Нидхёгг новость о том, что Лучесвет отправился к эльфам, воспринял спокойно, к всеобщему удивлению. «К тому времени как он вернётся, — подумал дракон, — я уже так читать навострюсь. Вот он удивится!» Покуда же его успехи были весьма скромны: буквы он выучил, но зачастую их путал.

***

Вид закутанного в одеяло эльфа был жалок. Кончик носа у него покраснел и чесался, и Талиесин беспрестанно чихал.

— Простудишься, — беспокойно сказал Голденхарт, который вышел набрать воды из колодца. — Может, тебе меховую накидку дать? Как у Нидхёгга?

С Нидхёггом эльф уже был знаком и предпочёл бы, чтобы это знакомство вообще не состоялось. Шумный, грубый дракон первым же делом взял эльфа за шиворот, чтобы рассмотреть получше, тут же окрестил хиляком и попытался скормить ему медвежий окорок. Голденхарт поспешил на помощь и объяснил, что эльфы мяса не едят.

— Эти тогда ещё дохлее людей, — заявил Огден. — Ну что у золотого дракона за знакомые! Тьфу! Противно смотреть.

— Эльфы сильные, — возразил менестрель, — они волшебники. Правда, Талиесин?

Талиесин, зелёный лицом и от встряски, и от медвежьего окорока, который дракон пихал ему в лицо, предпочёл удалиться, не вступая в спор, и старался держаться от Огдена подальше.

От меховой накидки эльф отказался наотрез, тем более что упоминание о Нидхёгге сделало это предложение ещё отвратнее, чем оно было на самом деле.

— Шкурами мёртвых животных эльфы накрываться не будут, — категорично сказал Талиесин. — И не замёрз я вообще. — И он опять чихнул.

— Упрямый народ эти эльфы, — сказал подошедший незаметно Эмбервинг. — Чарами бы воспользовался, что ли? Есть ведь какие-нибудь эльфийские чары, чтобы наполнить жилище теплом?

— Я в этом мире хочу как человек жить, — сказал Талиесин и в который раз чихнул.

Дракон нахмурился, потрогал ему лоб и, усмехнувшись, сказал:

— Ну что ж, поздравляю. Ты подхватил настоящую человеческую простуду. Заварю-ка я ему травяной сбор, не то совсем расклеится. С больными эльфами я ещё не возился!

Но возиться пришлось: весенние простуды могли пронять и дракона, чего уж говорить о непривыкших к изменчивому климату мира людей эльфах! Талиесин страдал неимоверно, особенно от соплей. Утешало лишь, что ухаживали за ним Эмбервинг и Голденхарт попеременно, а присутствие менестреля всё ещё влюблённому, хотя и тщательно скрывавшему это эльфу шло на пользу больше травяных чаёв и мерзостных микстур, которые принёс из города Дракон.

— Ты смотри, сам насморк не подхвати, — предупредил Эмбер Голденхарта.

— Ну, меня этой жалкой весенней простудой не взять, — засмеялся менестрель. — После дряни, что я подцепил в Норди, это сущий пустяк.

Засмеялся и тоже чихнул. Так что Дракону пришлось возиться и с ним.

— Весело было бы, если бы ещё и я слёг, — сердито сказал Эмбер, пичкая микстурой и менестреля.

— Драконы не болеют, — возразил Голденхарт.

— Не болеют, — подтвердил Дракон.

Осенняя хандра — не в счёт.

========== 44. Сапфир и золото. Расцветший цветок ==========

В тот день начали цвести яблони, и воздух вокруг Серой Башни наполнился благоуханным ароматом.

Дракон набрал лепестков и соцветий, чтобы заварить чай: Голденхарту опять нездоровилось. Сапфировые глаза словно присыпало инеем, отчего они сделались прозрачными и сияли каким-то неземным светом, и вообще он всем телом чувствовал озноб, даже зубы щёлкали. Ни дать ни взять очередная простуда! Эмбер доверху наполнил кружку горячим отваром, сунул в руки менестрелю.

— И чтобы всё до последней капли выпил, — строго сказал Дракон. Яблоневый чай отлично помогал при ознобе.

Голденхарт бы предпочёл пойти и погреться на солнышке, но спорить с Драконом в таком настроении явно не стоило. Дракон был сердит. И не на кого-нибудь, а на него, менестреля! Впрочем, он имел полное право сердиться: накануне Голденхарт засиделся допоздна, сочиняя песню, уснул где пришлось, а простуда тут же прицепилась, потому что в башне были сквозняки. То есть это Дракон так думал, что простуда. В общем, возразить ему менестрель не посмел и послушно тянул глоток за глотком ароматный, хотя и не слишком вкусный чай (юноша предпочитал чай со смородиновыми листьями), и выслушивал очередную порцию нравоучений и даже упрёков. Дракон за него волновался, он это прекрасно знал, поэтому слушал с забавно покаянным видом, прекрасно понимая — и сам Дракон тоже понимал, — что нравоучения на пользу не пойдут: он забудет о них, зачитавшись или погрузившись в сочинение очередной баллады, и непременно опять заснёт где попало. Эмбервинг вздохнул и оборвал речь на полуслове. Менестрель виновато улыбнулся.

— Что хочешь на обед? — сменил тему Дракон. — Я думал полететь поохотиться к горам.

Юноша встал, понёс полупустую кружку к раковине (очень надеясь, что Эмбер не станет проверять, допил он до конца или нет), но вдруг остановился, будто споткнувшись о невидимую преграду. Пальцы его разжались, кружка грохнулась на пол, остатки чая расплескались по каменным плитам.

— Что с тобой, Голденхарт? — всполошился Дракон.

Голденхарт, побледневший как полотно, прижал руку к солнечному сплетению и часто задышал.

— Что бы это ни было, Эмбер, — выговорил он заплетающимся языком, — это происходит прямо сейчас.

Он пошатнулся и упёрся ладонью в столешницу. Из глаз брызнули капли сапфирового света, золотые узоры покрыли ещё и кисти рук и начали подбираться по шее к лицу.

— Талиесин! — рявкнул Дракон на всю башню, подхватывая юношу за плечи.

Талиесин, который любовался яблоневым цветом в саду, всполошился и влетел в башню.

— Позови Алистера, — велел Эмбервинг, осторожно усаживая менестреля на скамью. — Кажется, это неведомое волшебство пришло в действие.

Талиесин торопливо открыл портал, шмыгнул в него и скоро вернулся с отцом, их сопровождали ещё два эльфа. Алистер быстро подошёл к Голденхарту, тронул двумя пальцами его запястье, раздумчиво водя глазами по сторонам при этом.

— Предоставим моим лекарям об этом позаботиться, — изрёк он наконец и, бесцеремонно подхватив Дракона под локоть, повлёк его за собой из башни на улицу.

Эмбервинг посмотрел на него недобрым взглядом: мало того, что Алистер его на улицу вытащил, так ещё и встал напротив двери, всем своим видом показывая, что пускать Дракона в башню не намерен. Талиесин предпочёл укрыться в шалаше: в воздухе запахло неприятностями.