В Извечный лес наведался Алистер — впервые за всё время. С тех пор, как они повздорили из-за бывшей ведьмы, Хёггель ни разу не навещал Алистера (разумеется, из кладовых эльфийских он временами приворовывал что-то, но «визитом» это точно нельзя назвать, так что — не в счёт!), и король, откровенно говоря, страшно по воспитаннику скучал, но пытался выдержать характер, чтобы проучить строптивого мальчишку: вернётся, когда поймёт, что без эльфов, а вернее, без Алистера ему не обойтись. Слишком юн и неопытен, чтобы жить самостоятельно во Внешнем Мире! Но… шли дни, недели, а Хёггель не возвращался, и король эльфов, пожалуй, сделал вывод, что не так уж беспомощен был василиск, как он полагал.

Разумеется, кольцо до сих пор было у дракона на пальце, так что Алистер знал, что с ним всё в порядке. Пару раз он даже заглянул в волшебное зеркало, чтобы взглянуть, как там Хёггель — разумеется, тайком, когда никого поблизости не было! — но ничего примечательного не увидел: оба раза пришлись на время, когда дракон спал в логове.

— Ну хорошо, — вынужден был признать Алистер, — я просто-напросто по нему соскучился. Но не могу же я сказать об этом вслух? Нужно придумать благовидный предлог, чтобы наведаться в Извечный лес. И чтобы он даже не заподозрил об истинной причине! Должен же я сохранить королевскую гордость?

Он покивал сам себе, накинул на плечи королевскую мантию и открыл портал в Извечный лес.

Фею он застал за работой: она ткала осенний покров. Намётанный глаз эльфа сразу заметил, что она изменилась. Крылья у неё так и не отросли, но она похорошела какой-то внутренней красотой, природу которой Алистер понял безошибочно: Хельгартен была влюблена.

— Приветствую тебя, хранительница, — сказал король, выходя из портала.

Она, занятая работой или собственными мыслями, не заметила его и теперь вздрогнула, обернувшись и увидев возле себя эльфа в цветочной короне.

— Не стоит меня бояться, — поднял руку эльф, заметив, как исказилось её лицо. — Мы виделись прежде, да не было случая представиться. Я Алистер, король эльфов. Хёггель, конечно, обо мне рассказывал?

Василиск, в самом деле, поделился с феей историей своей относительно недолгой жизни: рассказал и про деда-дракона, и про «усыновление» эльфами. И лучше бы Алистеру не знать, как Хёггель о нём отзывался! Дракон всё ещё был сердит, что эльфы ему не помогли.

Алистер задумчиво потрогал растянутую на рамах ткацкого станка ткань, невольно вернулся мыслями в те далёкие времена, когда эльфийки ещё не покинули своих супругов. Он вздохнул и заложил руки за спину, делая несколько величественных шагов вокруг станка.

— Крылья, я вижу, так и не отросли? — спросил он, остановившись поодаль и разглядывая колодец, который несомненно был построен Хёггелем. — Если хочешь, можем воспользоваться эльфийскими чарами. Вероятно, толку от этого не будет, но…

— Зачем предлагать помощь бывшей ведьме? — прямо спросила фея.

— А, по ряду причин, — улыбнулся король эльфов. — Во-первых, конечно, потому что Хёггель — страшный упрямец. Переспорить его невозможно, как и всякого дракона, так что остаётся смириться. А отсюда следует «во-вторых»: я могу считать себя его приёмным отцом, потому что воспитал его, и, если верить моим предчувствиям, то мы вскорости породнимся.

Фея вспыхнула.

— Есть ещё и «в-третьих», — помолчав, добавил Алистер, — и, пожалуй, это «в-третьих» в значительной степени определяет моё к тебе отношение, даже несмотря на то, что ты бывшая ведьма, и что бы я там ни говорил Хёггелю.

Он приподнял волосы над ухом, и изумлённая фея увидела на ушной раковине шрам — грубый, рваный, изуродовавший ухо.

— Феи забывчивы, но мы с тобой встречались задолго до твоего перерождения, — сказал король, проведя по шраму пальцем. — Ты ведь выхаживала эльфов, пострадавших от изуверств охотников за ушами? Я был среди них. Ухо, как видишь, сохранилось, не успели отрезать, но если бы не твои чары, то, вероятно, я бы истёк кровью и умер, обессиленный, как все прочие. Не вспомнила меня?

Хельгартен медленно покачала головой.

— Ну, неудивительно. Не так уж и важно, помнишь ты меня или нет. Важно, что я помню… Ага, а вот и Хёггель, — заметил он, разворачиваясь. — Нет, не торопись откусить мне голову, мы всего лишь разговариваем о былом.

Василиск явно был не в восторге, что Алистер о чём-то разговаривал с феей. Он нахмурился, и его зелёные глаза стали на несколько тонов темнее.

— О чём? — переспросил он.

— Да так, дела давно минувших дней… — пространно отозвался король эльфов. — Я предложил воспользоваться эльфийским волшебством, чтобы попытаться вернуть ей крылья.

— Не нужна нам твоя помощь, — буркнул василиск.

— Всё ещё злишься? — проницательно спросил Алистер.

— Нет. Но помощь не нужна. А ей крылья не нужны. У меня же есть. Одних хватит.

Король эльфов похлопал глазами, потом сообразил, что василиск имел в виду, и засмеялся:

— Ну что ж, может, оно и так. Знай только, что всегда можешь на меня рассчитывать. Но если уж устраивать свадьбу, то непременно в эльфийских чертогах. Я на этом принципиально настаиваю.

Хёггель только фыркнул носом, но уши у него покраснели. Хельгартен залилась краской. Алистер улыбнулся.

Когда король эльфов вернулся в свой мир, воцарилось неловкое молчание. Хёггель почесал кончик уха, сел прямо на землю, скрестив ноги — он всегда так сидел, пока фея ткала.

— Осталось только река, — сказал он, предпочитая не обсуждать визит Алистера. — Я над ней пролетел, глянул, что и как. Там запруда, выше по течению… — И, увидев, что она его не слушает, добавил: — Если он тебе что сказал, так ты внимания не обращай. Эльфы — они такие.

— Сколько же я зла причинила людям! — скорбно сказала Хельгартен. — Особенно принцу…

Она осеклась, задумавшись.

— Скажи, — спросила она после молчания, — а этот Голденхарт из Серой Башни на самом деле принц Голденхарт?

У неё сложилось впечатление, что он не совсем человек или даже совсем не человек. Память ведьмы перемежалась с её собственной, но впечатления были схожи. От него веяло чем-то неземным, не из этого мира — чем-то неведомым.

— Не знаю, — пожал плечами василиск, — но старикашка за него любому голову откусит!

— А почему ты называешь того дракона старикашкой? — с любопытством спросила Хельгартен. Она уже не в первый раз слышала от Хёггеля подобное.

— Ну, потому что он старый. Он как мой дед: от него веет древностью, — объяснил василиск.

— Пахнет? — не поняла фея.

Он сосредоточенно почесал за ухом, соображая, как бы понятнее объяснить:

— Да нет же, веет. Дракон дракона так воспринимает. Это как будто взглянул на гору и осознаёшь, что стоит она тут уже не одно тысячелетие. Веет от неё, понимаешь? Так же и с драконами. Я и сам не знаю, откуда это знаю, но — знаю. Он древний. Очень древний. Древнее эльфов. От тех тоже веет.

Хельгартен и не сомневалась, что Эмбервинг из древних. Его могущество, его величие, способные устрашить даже самоё тёмное существо на свете — ведьму, явно говорили о том, что ему не меньше нескольких тысяч лет. Не стоило обманываться вечной юностью. Хёггель прав: он был как горы, как сама земля.

— Извиниться перед ними, да и не думать больше, — сказал вдруг Хёггель.

— Нет! — в страхе воскликнула фея, выронив челнок. — Я ему на глаза попадаться не осмелюсь и через тысячу лет! Ты не осознаёшь, насколько он страшен! Потому что ты тоже дракон.

— Именно потому, что я тоже дракон, только я и знаю, насколько он страшен, — возразил василиск. — Но ведь ты не перед ним извиняться будешь, а перед принцем. За что тебе перед драконом извиняться?

Фея смутилась. Было за что! Драконы, всем известно, злопамятны, а ведь именно по приказу ведьмы Эмбервинга ранили той чёрной стрелой.

— Нужно подарить что-нибудь, чтобы умилостивить, вот и всё, — рассудительно заключил Хёггель.

— Подарить что-нибудь? — растерянно переспросила Хельгартен и обвела глазами поляну.