— Ох, что же он делает! — воскликнула фея, делая несколько шагов обратно к лесу, но остановилась: теперь из леса на дорогу вылетали изломанные стволы вырванных с корнями деревьев и с грохотом катились по ней, подскакивая и укладываясь в гигантскую поленницу каким-то невероятным образом.

Скоро всё стихло. Лес ещё гудел какое-то время, растревоженный, пото́м неохотно успокоился и замер в привычном безмолвии. Улеглась столбом взвившаяся над деревьями пыль.

Из леса вышел Хёггель, основательно потрёпанный. Он прихлопывал себя по плечам, и от его одежды во все стороны летела древесная труха. Хельгартен поспешила к нему.

— Ты ничего себе не сломал? — тревожась, спросила она. — Что это ты выдумал!

— Я? — удивился василиск. — Тропу проложил, только и всего. Я сначала хотел огнём прожечь просеку — драконы ведь могут дышать огнём, — но пото́м решил, что лучше выкорчевать лишние деревья. Я крепкий, любые деревья могу свалить, — не без хвастовства добавил он.

Хельгартен поражённо смотрела на него и ничего не говорила. Ужасающая мощь, но столь же ужасающее безрассудство! С такой высоты и на такой скорости он мог бы запросто сломать себе шею, но эта перспектива его, кажется, нисколько не тревожила. Он был бесконечно доволен, что проложил тропу через лес к вековой ели. А тропа вышла знатная: ровная, прямая, не хуже столичных дорог.

— Теперь без труда до твоего дома доберёмся, — сказал Хёггель.

— Если только он вообще сохранился, — вздохнула фея.

— А нет, так новый построим, — пожал плечами василиск, — вон сколько брёвен наметал!..

Он ещё раз похлопал себя по плечам и по коленям, взвилось новое облако трухи. Василиск чихнул.

Тропа была усыпана сбитой катящимся драконом хвоей, листьями, корой, шишками. Проворные лесные зверушки сновали по ней туда-сюда, растаскивая нежданные сокровища по логовам, норам и дуплам.

— Хорошо, что решил не выжигать, — довольно сказал василиск, — вон сколько добра валяется! На всю зиму хватит, можно и в спячку не впадать!

Тут он призадумался и спросил у феи:

— А можно в твоём лесу логово устроить? Мне эти места нравятся, я бы тут поселился.

Хельгартен вновь отчего-то смутилась и пробормотала, что этот лес, наверное, уже и не принадлежит ей, столько времени прошло, с тех пор как она его покинула. Но новых хранителей в Извечном лесу точно не появилось, иначе бы лес так не разросся, да и тропы бы сохранились.

Хёггель с воодушевлением зашагал по тропе, рассказывая, какое замечательное логово было у него в горах.

— Видишь ли, у дракона непременно должно быть логово, где он будет отсыпаться, — объяснял василиск фее, которая торопливо шла следом за ним. — Драконам нужно восстанавливать силы время от времени. Эмбервинг — тот в башне живёт. Я бы тоже себе башню выстроил, да не знаю, как это делается. Вот в горах жить проще: там всегда отыщется пещера, в которой можно устроить логово.

— В Извечном лесу гор нет, — покачала головой фея.

— Понятное дело, — кивнул василиск, — на то он и лес, чтобы в нём не было гор.

И, сказав это, он засмеялся. Ему понравилось, как это прозвучало. Фея невольно тоже рассмеялась. С этим василиском было легко, с ним забывались даже страшные события недавнего прошлого. Ободренный её смехом, Хёггель продолжал:

— А у эльфов логова знаешь, какие? Прямо из древесных корней и из лоз, Алистеру достаточно пальцем щёлкнуть — и готово! Они их дворцами называют.

— А как так вышло, что ты живёшь у эльфов? — полюбопытствовала фея.

Хёггель опять засмеялся, запустил пятерню себе в волосы:

— Ну, меня к эльфам Эмбервинг отправил. Я у него овец воровал. Только это давно было… Ух, вблизи выглядит ещё грандиознее!

За разговором они незаметно пришли к вековой ели. Здесь была полянка, некогда ухоженная, а теперь заросшая сорняками, засыпанная сброшенной ветрами еловой хвоей. Под одной из еловых лап стоял домик феи, покосившийся, осевший, позеленевший от пожирающего стены мха. Неясные очертания клумб казались могильниками, а не цветниками. Хёггель пошёл вперёд, с любопытством вертя головой, и отдёрнул ногу, когда под ней что-то хрустнуло. Он пригнулся, чтобы взглянуть. Человеческие кости! Кое-где, под сплетёнными травой сетями, поблескивали золотые монеты. Глаза василиска разгорелись, он едва сдержался, чтобы не упасть на четвереньки и не начать ползать по поляне, подбирая золото.

— Прибираться тут нужно основательно, — вслух сказал он, чтобы отвлечься. — Я бы с твоего позволения траву выжег. Слишком уж много на поляне… мусора.

Хельгартен кивнула, скорее машинально, чем соглашаясь с ним. К ней вернулись воспоминания о том дне, когда она лишилась крыльев. Кости в траве фея тоже приметила и с болью подумала, что какие-то из них принадлежат Грэну.

Хёггель между тем попятился, превратился в дракона.

— Встань за мной, — сказал он фее, — а то вдруг огонь полыхнёт не в ту сторону, в какую надо.

— Что ты хочешь сделать? — опомнившись, воскликнула Хельгартен.

Хёггель набрал полную грудь воздуха, расставил лапы, вцепляясь когтями в землю, и, вытянув шею, полыхнул огнём по поляне. Вспыхнуло и заплясало пламя, пожирая траву, покатилось огненными волнами в сторону вековой ели.

— Да ты так и дом спалишь! — ужаснулась фея.

Но огненная волна остановилась, не доходя до домика и ели. Василиск точно рассчитал силу выдоха и направление ветра. Теперь поляна была полностью выжжена, не осталось ни травы, ни сора, ни костей — одно золото блестело жёлтыми вкраплениями на чёрном пепелище.

— Я его соберу? — спросил Хёггель, превратившись в человека, и, не дожидаясь ответа, принялся метаться по поляне.

Золота было много, он складывал его в кучу подле порога дома феи. Когда василиск собрал всё до последней монеты, то полуобернулся к фее и сказал:

— Непременно нужно устроить сокровищницу! Золото не должно просто так валяться на земле.

Он покивал сам себе и вдруг упал на золото плашмя, вытягивая руки и жмурясь, как кот у очага.

— Что ты делаешь? — поразилась фея.

Хёггель не ответил. Она догадалась взглянуть ему в лицо и увидела, что он заснул. Тут ей припомнились старинные истории о драконах, которые она некогда слыхала, и слова Хёггеля о логове: драконам необходимо было восстанавливать силы, для этого они забирались в логово и отсыпались. Логова у Хёггеля не было, но собранная куча золота, вероятно, являлась неплохой альтернативой. А ведь василиск должен был порядочно устать!

Хельгартен выпрямилась и посмотрела на дом. Его ещё можно было привести в порядок, если сильно постараться. Он стоял здесь веками, и ему всё было нипочём. В столь плачевное состояние он пришёл по причине отсутствия хозяйки: некому было соскребать мхи со стен, заделывать дыры в кровле, подсыпа́ть землю под размытые дождями насыпи у фундамента…

Фея толкнула рассохшуюся дверь и вошла. Внутри метровым слоем лежала пыль, погребённые под ней пожитки — то, что не истлело и не превратилось в труху: ткацкий станок, сундук для одежды, плита, — едва можно было распознать. Хельгартен добралась до окна, вся в пыльных облаках, и с трудом распахнула его, чтобы впустить в дом свежий воздух. Пото́м фея ухватилась за ручку сундука и потащила его к двери. Сундук был тяжёлый, поднять не удалось, и теперь он проделывал в пыли настоящую колею. На пороге появился Хёггель, который, вероятно, проснулся от шума, издаваемого сундуком (скрежет кованого дна по деревянному полу поднял бы и мёртвого), звучно чихнул — драконы к пыли очень чувствительны, и василиски не исключение — и со словами: «Я сам», — легко подхватил сундук одной рукой, поставил его себе на плечо и вынес на поляну. Фея выбежала следом. Дракон переставил сундук на землю, хрустнул суставами и осведомился:

— Остальное тоже тащить?

— Если тебя не затруднит, — отозвалась Хельгартен, невольно впечатлённая и его силой, и тем, что он вызвался ей помогать. Он ведь вообще не обязан был ничего для неё делать.

Хёггель вытащил из дома ткацкий станок, ухнул его возле груды камней, некогда бывших колодцем, и с любопытством спросил: