Дверь открыл волчонок, а саму пищу заносил ужасно перепуганный Тим.

— Ты что такого ему наговорил, что он чуть ли не в обморок падает, — обратилась я к Шейну, что-то слова ужас и обморок очень часто стали проскакивать в моем лексиконе, и это начинает невероятно раздражать.

— Ничего, госпожа, я просто сказал Тиму, что вы хотите его видеть.

— Ох, горе ты луковое, он же шел, наверное, как на каторгу. Да, Тим?

— Что вы, госпожа.

— Тим, ты помнишь как меня зовут?

— Д-да, госпожа, ваше имя Руби.

— А ты помнишь, что я тебя просила называть меня по имени?

— Г-госпожа, может не надо?

— Надо, Тим, надо. Ты же не забыл, что мы с тобой друзьями стали. Вон я и с Шейном дружу, он меня по имени тоже зовет, и даже на "ты" обращается. Правда, Шейн? — Тим неверующе посмотрел на волчонка.

— Да, Руби, ты все верно говоришь и Тиму действительно не нужно тебя бояться.

— Поэтому Тим послушай Шейна, я не кусаюсь, и просто хочу с тобой дружить, а сейчас мы просто покушаем. Шейн, подвези еду к кровати и подвинь туда, пожалуйста, вон то небольшое кресло, чтобы все уместились….Ага замечательно, а теперь все к столу. — Шейн сел на кровать, а Тим так и продолжил стоять. Прекрасно понимая его ступор, я подошла к нему, взяла за руку и произнесла:

— Тим, я понимаю, что ты мне сейчас не веришь, но посмотри на Шейна, я ведь ему ничего не делаю, и тебя я пальцем не трону. Веришь?

— Да, госп… Руби, — уж очень не уверенно он произнес под конец мое имя. Поэтому я, не отпуская его руки, потянула с собой на кресло так, что теперь он оказался у меня на коленях. И вот теперь в изумлении оказался не только мальчик, но и Шейн, а первый ко всему еще и замер. Пришлось разредить обстановку.

— Мальчики чего вы застыли, Шейн продолжай кушать, а я пока хочу задать Тиму один вопрос: почему мне Шейн сказал, что ты мало ешь, тебе что не нравится здешняя еда?

— Нет, что вы! Просто у меня нет аппетита, и как бы еда прекрасно не выглядела, я не хочу испробовать ни капли.

— Значит, если сегодня все пройдет прекрасно и мы купим еще рабов, то им нужен будет плановый осмотр, так? Так. Поэтому надо будет еще и врача купить, который всех проверит, — обратилась я к Шейну.

— Да, Руби.

— Ну, раз разобрались, вернемся к Тиму, тебе все-таки придется немного покушать, негоже это весить как пушинка в четырнадцать-то лет.

— Ой, простите, мне можно идти?

— Куда это ты собрался, садись к Шейну и кушай, а потом мы с тобой поговорим. Договорились?

— Договорились.

Во время нашей трапезы, Тим действительно не очень охотно ел и по нему было отчетливо видно, что немалый дискомфорт ему причиняло еще и то, что в его компании кушает госпожа. Но отступать я не собираюсь, ведь мне действительно очень хочется, чтобы мальчик ко мне привык как можно скорее и мы смогли бы с ним нормально общаться. По сути, он является подростком, а уже смог натерпеться столько боли и все от собственной матери, поэтому я хочу хоть немного, но сделать его детство лучше, и попытаться оттеснить весь тот ужас и страх, в котором принято держать рабов.

Когда кушать все закончили Шейн убрал остатки еды (а их было немало) со стола, на специальный передвижной столик, на котором вначеле обеда ее и привезли, затем он пошел увозить все это в кухню, Тим тоже порывался пойти вместе с ним, на что я нежно, но настойчиво взяла его руку и повела к дивану, что подаль стоял от двери. Мальчик, ничего не понимая, следовал за мной, и когда я присела на диванчик, то аккуратно потянула его тоже. И уже спустя пару секунд мы седели практически напротив друг друга, что было очень удобно при разговоре, и главное так, что я могла видеть лицо Тима и если что, постаралась бы успокоить его, ведь не знаю до чего доведут нас наши откровения.

— Тим, давай немного поговорим. Я узнала от Шейна, как ты сюда попал, и очень сожалею, что не оказалась здесь раньше и тебе пришлось через это пройти в столь юном возрасте. Сейчас я хочу тебе помочь и сделать так, чтобы такого больше не повторялось никогда. По крайней мере я буду очень надеяться, чтобы такого больше не случилось.

— Р-руби — после произнесения моего имени, он тут же посмотрел на меня, и видимо не увидев в них ничего плохого, выдохнул, и продолжил — хоть вы и считаете меня маленьким, это не так. По нашим меркам, я уже как год могу быть во владении госпожи и выполнять все ее пожелания, поэтому мне очень повезло, что я попал именно в этот дом и к относительно хорошей хозяйке. И мне действительно немного трудно верить окружающим, многие рабы, которые здесь находятся, относятся ко мне, как к младшему брату, и стараются по-всякому оберегать, но даже им я не очень доверяю, хоть и безмерно благодарен: что не делают из меня мясо для битья, но если вдруг подвернется случай и, например, кого-то захотят продать на рынок за провинность, они ведь смогут и подставить, потому что мне, вряд ли кто поверит. А я, хоть и могу за себя постоять, навряд ли смогу с ними тягаться. Единственный, кому я безоговорочно доверял это мой брат, которого я скорей всего больше никогда не увижу. Простите меня, что я посмел вам жаловаться, извините меня…

— Так, ты снова забыл, что мы с тобой друзья, и я никогда не буду тебя наказывать. Я понимаю тебя, и твои сомнения, которые терзают душу и надеюсь, что в будущем у нас будет много еще таких разговоров, где можно будет рассказать, что тебя тревожит. И знаешь, я прекрасно тебя понимаю, когда я родилась, и мой отец узнал, что мама беременна он сбежал, сбежал, как последний трус, который побоялся ответственности. Поэтому, когда папаша не появлялся и не отвечал на звонки матери после такой "прекрасной" новости, она решила сделать аборт, так как не хотела себя ничем обременять. Но врачи ей запретили строго-настрого, потому что была такая возможность, что после этой процедуры скорей всего начнутся осложнения и вскоре она сможет стать вовсе бесплодной. Она не захотела так рисковать, ведь надеялась, что сможет еще когда-нибудь выскочить замуж и родить наследника, какому-нибудь богатенькому старику, поэтому решила оставить меня. Беременность мамаши проходила очень даже неплохо, но вот, когда настал день родов, и я уже появилась на свет, то ей сообщили неприятную новость, а смысл ее был в том, что у меня нашли осложнения, и если мне не сделали бы срочно операцию, которая стояла естественно немалых денег, то я скорей всего не продержалась и недели. Но ей, конечно, все эти заморочки были не нужны, поэтому маман решила только наворожденную меня, оставить в больнице, а самой уйти. Бросила больного ребенка и просто ушла. Вероятность того, что я выживу была равна нулю, мне повезло лишь чудо, и это чудо называется благотворительность. Больница, в которой она рожала, хоть была и не лучшего качества, но у нее был свой благотворительный фонд, и глав. врач решил именно мне, как сироте, выделить на операцию сбережения, и позже, снова произошло чудо — я выжила! Меня отправили в детский дом, где я прожила до восемнадцати лет, а уж поверь мне, что только в нем не происходило, и через что только не приходилось пройти.

— Н-но вы же девушка Руби, как с вами могли так поступить, а в особенности родители, — еле слышно прошептал он.

— Тим, я родилась в том мире, где даже от самого близкого человека можно получить удар в спину. Ну да ладно, хватит о грустном, расскажи-ка лучше, какой ты расы?

— Руби, я никогда никому не говорил кто я, кроме брата. Именно он догадался какой у меня дар. Если бы мама узнала или, если бы это обнаружилось на рынке, то меня, либо убили бы, либо подарили какой-нибудь женщине из правительства. Но я не стал рисовать, поэтому молчал все время. Руби, возможно после этого вы меня высечете как предателя, за то, что я посмел им воспользоваться, и проверить действительно ли вы говорите правду, и только потому, что я уверен в искренности ваших слов, признаюсь в этом. Вы действительно не желаете нам зла и не заслуживаете такого отношения к себе. Я выдержу любое наказание, какое примете. И какой бы доброй вы не были, я поступил очень низко и недостойно вас и ваших поступков. Мало того, что я скрывал свой дар, так я еще и посмел использовать его по отношению к вам. Я эмпант, Р-руби, можно сказать, я маг, но мой дар намного ценнее, и если вы меня продадите, я пойму, никто не захочет держать меня за такое. — по-моему, Тим бы так и дальше рассказывал насколько он плохой, но я, чтобы это хоть как-то остановить, дала ему подзатыльник и строгим голосом сказала: