Подняв телефон, Эстель разблокировала экран и увидела одно новое сообщение.

Привет.

Короткое слово, которое за последнюю неделю она получала уже в третий раз с одинакового номера. Номер не был скрыт, но Эстель не знала, кому он принадлежал. Она не любила отвечать незнакомцам, тем более на смс-сообщения. Задумавшись, какому настойчивому человеку мог принадлежать номер, Эстель прослушала очередную историю из жизни Реми.

— Эй, ты меня слушаешь?

— Что? А, да, прости, я отвлеклась. — Эстель быстро напечатала ответное приветствие и отправила, тут же забыв о нём, так как вернулись родители.

Папа обменялся крепким мужским рукопожатием с Реми, мама легко его обняла. Реми всегда вызывал у родителей Эстель большую симпатию. Эстель и сама соглашалась с ними: Реми не мог вызывать отрицательных чувств. Он был добрым, отзывчивым, нескучным. Иногда ей хотелось ответить на шутки отца в духе: «Хорошо, папа, если я не выйду замуж до тридцати, то сама сделаю предложение Реми». Однако она так и не сказала этого, опасаясь, что её сарказм воспримут всерьёз. Нет, она была вовсе не против отношений с Реми, но только дружеских. Сложно представить, чтобы человек перешёл в совершенно иную категорию.

Эстель не хотела ничего усложнять.

Не хотела давать никаких обещаний, тем более сейчас, когда протоптанная дорожка вдруг оборвалась, вынудив остановиться. Реми её понимал, но понимали ли родители? Сколько у неё есть времени до того, как на неё вновь начнут давить и заставлять двигаться в неизвестном направлении?

Она постепенно привыкала к жизни в родном городе. Дни будто замедлили скорость, за которой Эстель не успевала в последние три года. С бешеного бега она постепенно вернулась к размеренному шагу, наконец-то перестав задыхаться.

Ей ведь не хватало именно этого? Возможности спокойно дышать?..

В ящике стола бережно хранился блокнот с набросками одежды. Даже теперь она по привычке доставала его перед сном, закрывала глаза, отдаваясь на волю фантазии, и принималась водить карандашом по бумаге. С собой Эстель также привезла простенькую швейную машинку, которая пока что оставалась запертой в шкафу на нижней полке. Когда-нибудь она непременно сможет вставить нитку в иголку и сделать первую за долгое время строчку на лоскуте ткани.

Когда-нибудь, но не сейчас.

Папа увлёк Реми на свою сторону, как только речь зашла о фильмах. Эстель переглянулась с мамой, и они обе поняли, что мальчикам нужно обсудить важные мировые проблемы. Раньше папа мог несколько часов обсуждать с Реми фильмы и режиссёров, спорить или соглашаться, но наблюдать за ними во время процесса было чертовски интересно.

Не обошлось и без традиционного просмотра фильма. Эстель даже не запомнила название, а спустя минут двадцать и вовсе задремала, сидя на диване с самого края.

Она слышала монотонный голос телевизора, перед закрытыми глазами то и дело вспыхивали яркие всполохи. Папа изредка бросался комментариями, Реми, конечно же, отвечал. Маму Эстель не слышала: либо она вообще ушла из зала, либо тоже задремала рядом с ней.

Чуть позже всё изменилось. Эстель услышала шорох и звонок телефона Реми, его напряжённый короткий разговор. Резко вспыхнул свет. Открыв глаза, она увидела суетившегося Реми и растерянного папу.

— Что случилось? — спросила она, но получилось тише, чем хотелось.

— Мне надо идти, — ответил Реми, нервно тряхнув руками. — Грета… С Гретой что-то произошло, я ничего не понял. Олаф очень расстроен.

Сон как рукой сняло. Эстель быстро села, оглянувшись на окна — уже был глубокий вечер, на улице стемнело. Часы показывали начало девятого.

— Ты собрался идти к Олафу?

— Да, да… Вряд ли я сегодня вернусь, но мы обязательно повторим сегодняшний ужин. Всё было очень вкусно, мне не хватало таких семейных вечеров, пусть вы и не моя семья.

Эстель переглянулась с папой, в глазах у которого застыл немой вопрос, а потом подскочила и бросилась в коридор вслед за Реми.

— Я пойду с тобой.

— Уже поздно!

— Ничего, у меня достаточно времени, чтобы отоспаться.

Реми колебался ровно секунду.

***

Телефонный фонарик слабо освещал примятую траву на тропинке, по которой спешили Эстель и Реми. Эстель слышала, как колотилось сердце, слышала обрывистое дыхание Реми. Толком не успев обдумать решение, она увязалась за ним, но теперь чувствовала лишь холод в кончиках пальцев.

Она не любила темноту. В темноте мир замирал, исчезали все звуки и запахи. В такие моменты пугали малейшие шорохи.

Прислушавшись к треснувшей неподалёку ветке, Эстель на мгновение остановилась. Животное? Или вовсе показалось. А потом она, отбросив внезапные сомнения, бросилась дальше, не отрывая взгляда от плясавшего впереди огонька.

С трудом узнавалось место с заброшенными рельсами. Их практически было невозможно заметить, и если бы Эстель шла одна, то наверняка заблудилась бы. Реми же безошибочно шёл вперёд, пока перед ними не выросли погружённые в молчание вагоны.

В «комнате» Олафа и Греты горел свет. Реми первым скользнул внутрь.

— Эй, что случилось?

— Реми!.. Она никогда так не поступала, никогда! Глупая, глупая девчонка!..

Эстель увидела белого, как лист бумаги, Олафа. Сейчас он был похож на испуганного щенка, чему не мешали даже его внушительный рост и мышцы. Олаф выглядел расстроенным старшим братом, потерявшим сестрёнку в толпе на улице. Он даже не заметил Эстель, всё его внимание сосредоточилось на Реми.

— Я не знаю, что случилось. Мы помирились почти сразу, а теперь внезапно у Греты испортилось настроение утром, а вечером она не вернулась. Её телефон не отвечает, — сбивчиво рассказывал Олаф.

— Она вернётся, у неё ведь не первый раз такой срыв случился, — примирительно сказала Рейна, вдруг отделившись от стены и заявив о своём присутствии.

Так и оставшись в проходе, Эстель с каким-то смешением посмотрела на её спину, затаив дыхание и стараясь не дышать. Сзади на толстовке красовался рисунок со свернувшейся клубком коброй, опасно раскрывшей капюшон и готовой напасть в любой момент. Кажется, в прошлый раз она рассталась с Рейной на плохой ноте. С тех пор прошла почти неделя, но Эстель, испытав к ней доверие во время встречи клуба, смогла забыться в домашних делах и заботе о брате.

— Может быть, она у подруги… или вернулась домой? — предположил Реми, отчаянно пытаясь спасти ситуацию.

— Скорее всего, она дома. Но если так, то вряд ли я дождусь её возвращения… — обречённо пробормотал Олаф, подняв глаза. — Эстель!.. Я и не заметил, что ты тоже здесь.

Эстель не удержалась от короткого взгляда на резко обернувшуюся Рейну.

— Так получилось, что я была с Реми, когда ты позвонил. Но не волнуйся, главное, чтобы с Гретой всё было хорошо. Я, конечно, не знаю всей ситуации…

— Мы пойдём к ней домой, — вдруг уверенно заявил Реми. — Ты вель волнуешься?

— Да.

— Поэтому пойдём сейчас. По крайней мере, будешь в курсе, что она под родительской крышей.

Олафа мучило сомнение.

— Уже поздно.

— И хорошо. Если её нет дома, то тогда можно бить тревогу, — Реми потянул Олафа за рукав. — Пойдём. Эстель, останешься здесь на случай, если появится Грета? Они с Рейной плохо ладят.

Стоило ли упоминать о том, что с Рейной плохо ладила и Эстель? Наверное, нет. В закрутившейся суматохе она успела только невнятно согласиться перед тем, как парни покинули вагон. В темноте на улице лишь замелькал свет от фонаря.

Эстель почувствовала себя в запертой клетке. Возвращаться домой одной она не хотела, так как с детства мучилась от страха перед ночным лесом. Когда-то он казался настолько пугающим, что она боялась даже выглядывать из окна, постоянно закрывая шторы.

От затянувшейся неловкой паузы Эстель и вовсе с трудом заставила себя повернуться к Рейне.

— Думаю, мне стоит извиниться.

Рейна фыркнула.

— За что?

— За нашу предыдущую встречу. Я тебя обидела.

— Не обидела, а разозлила. Просто ты не следишь за языком. Но я не ожидала увидеть тебя раньше воскресенья, поэтому прощение для тебя ещё не готово.