— Спасибо, — прошептал он так тихо, чтобы не слышать собственного голоса.

После они ещё долго не разговаривали. Фригга принялась обрабатывать его раны, промывая их и смазывая пахнущей душистыми травами мазью. Изредка он кривился и шипел, но не смел даже заикнуться, что было больно. В конце, когда вода в плошке стала красной, Фригга закончила своё дело и, отойдя к трельяжу, достала из ящика небольшой тщательно обтёсанный белый камень, начертила на нём руну и протянула его Локи, предварительно подержав в руке. Не нужно быть великолепным магом, чтобы почувствовать потоки сейда, которыми она воспользовалась, чтобы пробудить руну.

— Держи, — сказала она. — Носи с собой, пока раны не заживут.

Локи принял камень, мимоходом взглянув на руну исцеления.

— Думаешь, я настолько слаб, что не смогу выздороветь самостоятельно?

— Да, ты слаб, — наставительно заявила Фригга. — Я не могу отправить тебя к целителям, не могу позвать кого-то сюда, чтобы тебя осмотрели. Поэтому твоим выздоровлением займётся руна. И не смей отказываться — ты не в том положении, Локи.

Скривившись, он нехотя положил камень в карман грязной одежды.

— Постараюсь принести тебе чистую одежду из твоих покоев. Можешь воспользоваться моей купальней, чтобы обмыться.

Коротко кивнув, Локи напряжённо молчал.

— Тор считает, что ты сбежал в неизвестном направлении. Один считает точно так же. На твои поиски будут отправлены лучшие эйнхерии, а Хеймдалль будет неустанно следить за всеми девятью мирами, пока ты не покажешься.

Снова кивнув, Локи так и не поднял взгляд. Не хотелось признавать, но его действительно загнали в угол. Вернее, он сам это сделал, когда рискнул переместиться с тессерактом именно сюда.

— Ты снимешь с меня наручники? — хмуро поинтересовался он.

— Не сейчас. И ты сам прекрасно понимаешь, что так будет лучше.

— Боишься, что, вернув магию, я просто сбегу?

— Именно так. Сбежишь и начнёшь отбиваться, потому что ничего другого не останется, если каждое живое существо будет охотиться по твою душу. — Фригга выдержала длительную паузу и добавила в сердцах: — Ты себя погубил, Локи.

Мгновенно взвившись, он вскочил на ноги, игнорируя ломоту и слабость во всём теле.

— Так почему ты продолжаешь прятать меня здесь, мама? Я ведь теперь преступник! Рано или поздно тебе придётся сказать, кого ты скрываешь в этих покоях, потому что я не намерен вечно здесь оставаться, — гневно прошипел Локи, окинув мать взглядом с ног до головы.

Она не дрогнула.

— Если я расскажу о тебе Одину, когда ты так себя ведёшь, он может тебя казнить.

— Так пусть казнит! — выкрикнул он, чувствуя злые слёзы, застывшие в уголках глаз. — Это будет милосерднее, чем жить и знать, как сильно он меня презирает.

— Он тебя любит…

— Любит? — хохотнул Локи и процедил сквозь зубы: — Какая же это любовь, если я всего лишь заложник в Асгарде, чтобы добиться покорности Йотунхейма.

Фригга только покачала головой.

— Я тоже тебя люблю.

— Отрадно слышать.

— И Тор.

— Тор? Уж теперь его любовь точно никогда не вернётся — я покусился на его любимую Землю. Да и вряд ли наследник трона захотел бы и дальше якшаться с небратом, который принадлежит к враждебной йотунской расе.

— Ты не можешь этого знать наверняка. Он не такой.

— Я решил напасть первым, чтобы не видеть, как это сделает Тор, а за ним — весь Асгард.

— Локи! — воскликнула с мольбой Фригга, подступив к нему и положив ладонь на щёку. — Не защищайся от меня. Никто тебя не отталкивал — ты сам это сделал. Пойми, ты вырос рядом с нами, для меня ты — родной сын, как и для Тора — родной брат. Но сейчас он злится. Он обижен на тебя. Пусть тобой двигала ненависть, но твои поступки зашли слишком далеко. Пока что всё, что я могу — дать тебе передышку. Вам всем. Позволить успокоиться и подумать, что делать дальше.

Локи с трудом заставил себя сжать её руку, чтобы отнять от своей щеки.

— Неужели тебе не противно находиться рядом? Я убил много людей.

— И ранил Тора, — уже жёстче проговорила Фригга. — Твоему разуму нужно проясниться. Раньше ты бы никогда не причинил боль невинному существу. Тем более — не причинил бы боль брату. Что с тобой случилось?

Теперь, когда прошло несколько часов с момента нападения на Землю и проигрыша Мстителям, Локи немного пришёл в себя. Разум действительно прояснился, однако он не испытывал ужаса от того, что сделал. В какой-то степени он этого хотел. Быть может, не в таком масштабе, но… Когда Тор предлагал остановиться, хотя было очевидно поздно, где-то на задворках разума мелькнула мысль с ним согласиться. Однако что-то держало его, не позволяя просто так отступить на несколько шагов.

У Локи было достаточно времени подумать и найти источник — посох, которым он подчинял людей. Возможно, он влиял и на него, разжигая обиду до сильной ярости. Но Локи не был бы Локи, если бы признал, что над ним имела власть какая-то побрякушка со светящимся камнем разума. Сейчас это было так очевидно, что Локи удивлялся, как мог не заметить изменение своего состояния там, в Мидгарде. Однако ничего признавать вслух он не собирался — это сделало бы его ещё более слабым в глазах окружающих, чем раньше. Пусть лучше все считают, что младший принц обезумел.

— Ничего не случилось, — Локи обворожительно улыбнулся, сморгнув слёзы. — Просто я умер — не телом, а душой.

— Локи…

— Оставь меня, пожалуйста, — вздохнул он — на разговор больше не оставалось сил. — Я хочу побыть один.

Отвернувшись спиной к Фригге, Локи выждал необходимое время, пока она наконец не зашуршала юбками и не вышла из покоев, а после обессиленно повалился на кровать, вцепившись в длинную цепь наручников.

***

Потянулась длинная череда одинаковых дней в четырёх стенах. Когда в покои приходила служанка, чтобы сменить постель, Локи прятался в дальней комнате, куда никто никогда не заходил. В такие моменты он ненавидел самого себя, потому что не мог ничего сделать. Приходилось крепко стискивать челюсти, напоминая, что он не только лишён магии, но и находится в розыске — любая дворовая собака без зазрения совести сдаст его на немилостивый суд.

Наручники уже порядком натёрли запястья, но Локи удалось к ним привыкнуть. Благо движения они не сковывали, да и руки разве что нельзя было развести широко в стороны. В остальном он не ощущал неудобств.

Фригга, как и обещала, принесла сменную одежду, а старую сожгла, чтобы никто на неё случайно не наткнулся. Стирать теперь приходилось самому — ни одной служанке нельзя было довериться настолько, чтобы рискнуть проверить её внимательность. Поначалу Локи страшно злился, чувствуя, что пал ниже некуда. В конце концов, он принц, пусть теперь вряд ли имел право на этот титул. Приходилось не только стирать свою одежду, но и питаться едва ли не объедками, которые Фригга украдкой приносила ему. Режим приёма пищи тоже, разумеется, оказался сбит.

Порой Локи несколько часов подряд без дела слонялся из угла в угол, понимая, что даже не может ни о чём думать — в голове было непривычно пусто. Чувства стали притупляться, и изначальное желание как можно скорее вырваться, найти выход на свободу, сменилось апатией. Он ужасался: смириться с участью вечного пленника раньше было бы самым страшным кошмаром.

Локи скучал по своей магии. Скучал по книгам. Второе он всё же получил, пусть и не сразу — Фригга вместе с едой стала приносить ему книги, за чтением которых удавалось скоротать много времени. В какой-то степени он словно оттягивал миг кончины. Если же он когда-нибудь предстанет перед Одином за свои преступления и будет приговорен к смерти, покои Фригги можно считать тюремной камерой смертника. Усмехаясь собственным невесёлым мыслям, Локи переворачивал страницу и продолжал скользить взглядом по строчкам. Смысл прочитанного редко ускользал от него, но сам процесс больше не приносил удовольствия, как раньше.

С Фриггой они стали более-менее нормально разговаривать спустя несколько месяцев. До этого Локи отмахивался от её вопросов, постоянно просил уйти и ничего не спрашивал о событиях вне покоев. Его мало интересовал внешний мир до тех пор, пока не пришла страшная весть о нападении Тёмных эльфов. Даже в тот момент Фригга не согласилась освободить его от оков, приказав оставаться здесь, и запечатала двери покоев заклинанием. Локи оставалось только сидеть на полу и вслушиваться в то и дело доносившиеся вскрики.