Прабабка моя была очень красивой девицей, с большими открытыми голубыми глазами, пухлыми губами, на щеках красовались ямочки и бледный румянец, а все это украшала копна кучерявых светлых волосы до пояса. Парни со всех деревень ходили свататься к ней. Девушка в свою очередь всех высмеивала, и вместо того, что б выбрать кого-то себе в мужья проводила вечера одна у зеркала, либо же в окружении подруг, все еще подшучивая над женихами. Но с того вечера девушка сильно изменилась. Ее было не угомонить, она постоянно смотрела в окно, кого-то там выглядывая. Ближе к полуночи ее охватила истерика, и она принялась рваться куда-то в темень ночи. Весь дом успокаивал красавицу, пытаясь выяснить причину ее душевных мук. Но девушка, ничего не объясняя, лишь рвалась, словно зверь, из дома в ночной лес. Семья решила запереть ее в комнате, а наутро позвать городского врача по душевным недугам. Все были очень расстроены, особенно отец семейства. Он был зажиточным крестьянином и всю жизнь много работал, чтоб выдать дочерей за городских женихов с титулом, обеспечив своему роду лучшую жизнь. Особые чувства и надежды он питал к старшей дочери, она удалась красотой и нравом в него, и он, кажется, не спал всю ночь, подходя к ее двери и прислушиваясь, успокоилась ли любимая дочка. Однако, зайдя к девушке с самого утра, родители обнаружили ее в полном здравии. Она прихорашивалась у зеркала, напевая романтическую песню. Счастью семейства не было предела, они даже решили устроить в своем большом доме праздник, радуясь, что колдовские чары, а вместе с ним и душевный недуг дочери, обошли их стороной.
Ночи теперь стали тихими и спокойными, а дни девушка проводила исключительно в хорошем настроении и, казалось, даже еще похорошела. Слава о ее красоте и добром нраве дошла до города, и к ней приехал свататься знатный жених. В те времена никак нельзя было без супружества, девицы рано выходили замуж, а остаться одинокой к двадцати годам, считалось самым худшим наказанием для семьи. В таком случае даже самая красивая, здоровая и богатая невеста, могла прославиться в народе перестарком, и никто б не захотел с ней иметь дело, род рисковал остаться без продолжения. Поэтому ее отец настоял на женитьбе, тогда как сама девушка сильно воспротивилась связать себя брачными узами.
Одним вечером родители застали дочку мечущейся по комнате, она буквально лезла на стены и повторяла слова любви. Они силой усадили красавицу на скамью и открыли окно, что б ночной летний воздух немного успокоил ее. Как внезапно она посмотрела вдаль и стала протяжно петь, словно волчица, воющая на полную луну. В этом вое можно было различить слова «приди ко мне любовь моя, забери меня к себе, сделай своей на веки вечные». Родители смекнули, что на их дочь все-таки пало колдовство, и теперь накануне свадьбы она терзается в любовных муках. Им было хорошо известно, что девушки сбегали ночью из своего дома к колдуну, который, в свою очередь, словно паук, разбросавший сети, ждал их и охотно принимал у себя. Испугавшись за честь дочери, они заперли все окна и двери, и никуда не выпускали девушку до самой свадьбы. Мать проводила с ней дни и ночи, уговаривая и успокаивая всеми способами. Именно тогда дочь и открылась матери о своей колдовской любви. Она рассказала, что уже побывала в доме у колдуна в ту самую первую ночь после масленицы, и связала себя любовными узами, а после постоянно навещала его. Мать прониклась чувствами своей дочери, ну и, разумеется, испугалась за ее будущее. Если невеста обманывала мужа перед свадьбой, то ее судьбой в те времена могли очень жестоко распорядиться, опорочив всю семью. Самое малое, что ожидало неверную, это ссылка в монастырь, о самом худшем и упоминать не хочется. Сестер распутницы никогда не брали замуж из-за плохой репутации, что было наихудшим наказанием семейства с тремя дочерями. Надо отметить и смекалку матери, которая быстро прикинула благосостояние колдуна. Он считался богатым женихом, и хоть никто не знал его сословия, но тот дом и земли, которыми он владел, были зажиточными даже по купеческим меркам. Мать воодушевила дочь на брачный союз не только по расчету, но и по любви, именно так, как каждая женщина желает своему чаду. В одну из ночей они сбежали втайне от главы семейства, и пошли договариваться к колдуну о браке.
Домой вернулись они только под утро. Никто не заметил их ночного отсутствия, но абсолютно все заметили перемены в них самих. Девушка больше не плакала в любовных терзаниях, а молча собирала приданое и расшивала свой голубой сарафан к свадьбе. Мать ее с того времени стала временами крайне задумчивой. Бывало вечерами вместо семейных разговоров, она уходила сидеть одна у темного окна, и, глядя куда-то вдаль, покручивала пальцами свой тонкий платок. Она никогда не рассказывала, что произошло в том доме, никогда больше не упоминала в своих разговорах колдуна, а если речь сама собой заходила о нем, то предпочитала вовсе выходить из комнаты.
Свадьба девушки и первая брачная ночь прошли радостно и безоблачно, благодаря крови петуха, пузырек с которой был спрятан в прическе из ее густых кудрей.
Эта история открылась, только лишь когда моя прабабка, родив троих детей, тяжело заболела. Свой последний день она пребывала в муках, и вокруг ее кровати собралось все семейство, самые близкие и родные. Тогда, в предсмертном бреду она рассказала о своей настоящей любви, которую носила в сердце всю жизнь. О ее страстном романе и той ночи, когда они с матерью ходили свататься в колдовской дом.
Вероятно, она рассчитывала воссоединиться с любимым в царстве небесном, потому как той же ночью ее муж взял мужиков и поджег дом колдуна. Наутро они вернулись на пепелище, и обнаружили, что дом состоял больше, чем из трех этажей. Верхняя трехэтажная постройка над землёй сгорела, оставив лишь груду камней, напоминающих камин. Нижняя же часть уходила глубоко в землю, где был точно такой же дом, как и на поверхности, который остался совершенно нетронутым огнем. Мужчины поспешили разобрать нижние ярусы на части, и разбросали их по полю, так как дерево, вытащенное из-под земли, не поддавалось огню. Колдуна так и не нашли, ни живым ни мертвым, никто его больше не видел в наших краях.
– Он что, получается, из-за нашего рода погиб? – соединив всю цепочку событий, вдруг с ужасом обнаружила я.
– Не думаю, что он умер при пожаре, – ответила бабушка, – в общем-то, рано или поздно можно было такое ожидать от односельчан, коли все девицы округи к тебе по ночам бегают.
Меня так впечатлила эта история, что уже лежа в кровати, я пыталась воспроизвести ее во всех мельчайших подробностях. Особенно мне хотелось увидеть лицо колдуна таким, какое оно было на самом деле. Увлеченная романтичным и одновременно порочным образом главного героя, я пыталась увидеть в своем воображении рассказ дедушки снова и снова. Но желаемые образы никак не появлялись перед глазами, и я решилась на отважный поступок. Прикинув, что все мною увиденное будет являться всего лишь сном, уже около полуночи я тихо пробралась к шкафу с одеждой и вытащила из кармана своих штанов деревянную щепку с вбитым в нее колдовским знаком. Я снова запрыгнула в постель и обратилась к куску дерева, словно оно было живое:
– Я хочу увидеть, что произошло той ночью, о которой рассказал сегодня дедушка. Что сучилось с колдуном при пожаре. Ты все знаешь, ты все видела, расскажи теперь и мне.
Договорившись со щепкой и положив ее под подушку, я все же не верила в ее магию, и, доверяясь больше своему воображению, принялась представлять дедушкин рассказ. Перевернувшись на бок, моё тело качнуло, и я совершенно реально повалилась с кровати. Открыв глаза, я обнаружила себя припавшей к влажной земле среди стеблей высокой травы. Я поднялась и увидела, что стою на поле. Оно было желтым и блестело в свете полной Луны, словно волны бурной реки. В самом конце его, перед высоким хвойным лесом виднелся дом, словно миниатюрный средневековый замок. Две одинаковые круглые башни возвышались на фоне звездного неба. Они соединялись сводами, под которыми угадывалось просторное помещение. Прямо в самом сердце дома огоньком надежды горело красноватое пламя. Взглянув на себя, я увидела, что на мне белая рубаха по самые пятки и полное отсутствие обуви. Легкий ветер раздувает мои волосы, и я направляюсь к веранде, где так тепло блестят два узких витражных окна, перемигиваясь своими яркими стеклами. Этот дом манил меня, я словно возвращалась, в то место, которое когда-то покинула, где была когда-то счастлива. Вокруг было совсем тихо, и только одинокая сова отсчитывала мои шаги по полю, как вдруг я услышала восторженный разговор двух женских голосов позади себя. Обернувшись, я увидела две темные фигуры, направляющиеся ко мне. Поравнявшись со мной, они прошли мимо так, словно меня вовсе не было на этом поле. Молодая светловолосая девушка, сильно напомнившая мне моего дедушку, широко улыбалась, а, по всей видимости, ее мать с радостным возбуждением представляла, как вскоре ее дочь переедет жить в этот особняк. Я бесшумно последовала за ними. Дом возвысился над нами, и уже можно было различить две его башни в три высоких этажа, соединенные округлыми сводами между собой. Перед входом гостеприимно расположилась веранда, освещенная теплым светом коридорных витражей. Ступенька за ступенькой я тихо поднялась на нее. Мои шаги сейчас были такие легкие и невесомые, что порой мне казалось, я просто лечу по воздуху, подгоняемая легким ночным ветром. Не успев подойти ближе, тяжелая дверь скрипнула, и ночных гостей встретил высокий мужчина с темными кучерявыми волосами по плечи, и глубокими чуть раскосыми серыми глазами. Он был одет в бордовый бархатный халат поверх обычной белой рубахи и штанов, на ногах красовались ярко-красные тапочки с вышитыми золотыми гербами. Мать толкнула дочку в бок, указывая на знаки дворянской принадлежность, но девушка смотрела своему возлюбленному прямо в глаза, окрыленная стать его женой. Мужчина, лет на двадцать старше своей любовницы, будто бы совсем не удивился ее появлению в сопровождении матери, и вежливо пригласил женщин в просторную комнату. Дверь захлопнулась и меня, словно сквозняком, отбросило назад на ступеньки веранды. Я встала и, снова подойдя к двери, сделала усилие открыть ее. Но она оказалась невероятно тяжелой, а мои руки – лишенные всякой силы. Сильнее всего во мне сейчас было моё любопытство, раздирающее меня на части. Уставившись в кусочек желтого витражного стекла, я затаила дыхание, полная надежды хоть что-то увидеть сквозь него. Уперевшись об окно лбом, я постаралась различить видимые силуэты и перемещения по большой слабоосвещенной комнате. Вдруг моя голова скользнула внутрь прямо сквозь цветные виражи, и я поняла, что стены перестали быть мне преградой.
