Я: Великий и Ужасный

Просвещение внедрять с умеренностью,

по возможности избегая кровопролития

М.Е. Салтыков-Щедрин

"Устав о свойственном градоправителям добросердечии"

Здесь на херню уходят годы,

Здесь никогда не повезёт:

Поставишь статую Свободы -

И первый голубь обосрёт

Алексей "Полковник" Хрынов

Негры-негры, негритосы

Залезайте на кокосы

Автор неизвестен

Глава первая

В которой герой начинает понимать тиранов и диктаторов, а в конце убеждается в правоте одной русской пословицы.

"Где найти Сонаваралингу-таки?!" - громкий крик вырвал меня из состояния философской задумчивости. Впрочем, для окружающих ничего не изменилось: я, как сидел на циновке, так и сидел. Можно, конечно, встать и выглянуть из-под навеса: кому я там понадобился. Но положение обязывает невозмутимо восседать, ожидая, пока ищущий меня индивид не предстанет пред мои очи. Как бы ни терпелось узнать, в чём дело.

Увы, необходимость вести себя, как полагается солидному и уважаемому папуасскому деятелю - не самое хреновое в моём нынешнем положении не-понятно-кого. С одной стороны - я особа, приближённая к типулу-таками (так звучит женский вариант титула верховного правителя Пеу), юная повелительница прислушивается в первую очередь ко мне, а уж потом - к остальным. С другой же стороны - никакого официального статуса не имею, и всё держится только на добром расположении Солнцеликой и Духами Хранимой, репутации страшного колдуна да поддержке славного общества "пану макаки", "пану олени" которого является ваш покорный слуга.

Идя на государственный переворот и захват власти, я, в общем-то, догадывался, что любые прогрессивные начинания придётся внедрять, преодолевая сопротивление папуасского общества. Но не представлял себе, насколько тяжело будет.

Всё, буквально всё, требовалось реформировать, отменять или, наоборот внедрять. И ничего не было возможно делать.

Даже попытка запретить процветающее в Мужских домах мужеложство, которую я предпринял на фоне скандала и разбирательств вокруг смерти подростка, последовавшей от "проникновения мужского уда", сразу же была раскритикована членами "совета солидных и разумных мужей". Все - от Кинумирегуя до Ванимуя - дружно принялись убеждать меня, что запрет сего обычая народ воспримет как подрыв общественной морали и попрание традиционных ценностей папуасского общества. Так что пришлось смириться с этой педерастией.

Если уж подобная мелочь была встречена в штыки нашим правительством, что уж тут говорить о прочих запланированных мною реформах. То есть, озвучить ту или иную идею на совете я конечно мог. Но после подробного обсуждения  от неё не оставалось и мокрого места.

Ну а то, что, по мнению "солидных и разумных мужей", заслуживало внимания, по мере практической реализации настолько извращалось, что иной раз думалось - лучше бы я сидел и не рыпался. Не удивительно, что экспедиция за медной рудой в Верхнее Талу, после всех этих обломов с реформированием, казалась лёгкой прогулкой.

Конечно, и с выкапыванием кусков руды, и с её транспортировкой  выделенные для этого кадры справилась бы и без меня. Благо среди "макак"  хватало сонаев, участвовавших в поиске и заготовке малахита у себя дома. Да и привлеченные местные жители быстро освоили нехитрый процесс выкапывания голубовато-зелёных камней.

Но разве мог я упустить возможность побывать в ещё невиданной части Пеу, да при этом отвлечься от обязанностей по государственному управлению, которое всё больше начинало напоминать мне какой-то густой не то туман, не то кисель: затягивающий, обволакивающий и отупляющий. Так что, хотя, с точки зрения текущих задач и проблем, самоличное моё участие в походе за медью было неоправданной глупостью, зато позволяло подумать обо всём немного отстранённо, без стоящих над душой и ждущих немедленного моего слова предводителей "макак" или "сильных мужей".

Впрочем, моя роль в экспедиции не сводилась к копанию руды или даже к руководству этим копанием. Для первого были рядовые участники, а для второго -- Кано, вполне справлявшийся дома в Сонаве с организацией подобного процесса. Мне предстояло решать политические вопросы, связанные с медью.

Когда группа сонаев, участвовавших у себя дома в добыче малахита, прогулялась вместе с Пинарапе и притащила в Мар-Хон пяток корзин зелёно-голубых камней, а я, тряхнув стариной, выплавил из них несколько губчатых кусков красноватого металла, стало ясно, что источник руды относительно доступен: по словам разведчиков, они накопали целую кучу, и есть ещё много в земле. Теперь имелся смысл договариваться с Ботуметаки, сидящем на самого удобном маршруте от медного месторождения до Хона, о беспрепятственном пропуске моих людей. А правящего в Талу Тикоретаки просить о позволении копаться в земле, формально принадлежащей его племени. Это на редких охотников и прочих бродяг талу внимания не обращают - если начать промышленную добычу сырья, да ещё идущего на такую важную вещь, как оружие, то нам мигом напомнят, чья там земля. Так что все вопросы следовало утрясти ещё до начала разработки месторождения.

И здесь не обойтись без личного участия великого и ужасного Сонаваралинги: вряд ли эти достойные правители окраинных земель нашего благословенного острова столь же охотно прислушались бы к просьбам кого-нибудь другого. А на меня работала репутация. Так что обещаний одарить в неопределённом будущем таки Талу и Кесу с приближенными металлическим оружием хватило, чтобы первый разрешил копать ямы в его владениях, а второй согласился беспрепятственно пропускать караваны с рудой. Сомневаюсь, удалось бы так легко добиться положительного отношения к сему начинанию, если бы переговоры вёл Кано.