Там еще сидела ужасная консьержка: все про всех знает, все запоминает. Я сразу понял, что надо ее как-то обработать. Поэтому решили, что Вовка должен сыграть собственного отца. Надо признать это было не сложно. Сходство у них просто поразительное. Пока мы ходили туда-сюда, консьержка все сидела в своей банке и только хихикала: «Ах, Владимир Борисыч, ах, Владимир Борисыч». А уж когда Катя приехала, так она вообще глаза навострила…

В общем, засунули кофр с телом в мой «ланд крузер», я немножко отъехал от дома, ну и проинструктировал ребятишек, чтобы они тщательно затерли следы. Понятно, что криминалисты все раскопают, но так на первое время и на визуальный осмотр могло сгодиться. Вот, собственно, и все. Это мое чистосердечное признание. Хотел спасти сына своего друга.

Неожиданно голос Захарьиной стал звонким и жестким:

– Нет не все, – возмутилась она. – Кого вы считаете убийцей Розенфельда?

– Вы чего, серьезно не понимаете, – огрызнулся Брахман. – Это же ежу ясно, а не то что следователю вашей квалификации. Конечно, Мишка замочил этого гада. И правильно сделал. До того обнаглел, что ему все можно. Мадлен чуть не изнасиловал у них дома. А уж как он унижал его, не приведи господь.

– Если у вас была такая уверенность, – давила Захарьина, – чего ж полицию не вызвали?

– А вы чего не понимаете, – опять нагло возразил Брахман, – на Вовку бы и повесили этот труп.

– Вы какого-то странного мнения о наших способностях.

– В ваших способностях я не сомневаюсь, госпожа старший следователь по особо важным делам. Но приехали бы не вы. А кто-нибудь из этих, – и он выразительно посмотрел на Анохина и Трефилова.

– А где же вы спрятали труп, Петр Михайлович?

– Да вывез я его. Ехал по Новой Риге, свернул в сторону Истры, там, кстати, много песочка по берегу, или, говоря по-нашему, геологическому, аллювиальных отложений. Там еще недалеко есть населенный пункт Веледниково. Ну вот туда я его и спрятал. Кофр хороший, надежный был.

– Господин Брахман, вам придется найти и продемонстрировать это место. Мы все раскопаем, труп надо найти.

– Да, ради бога. Сейчас на карте не покажу, а на местности – сколько угодно.

– Майор Анохин, – властно сказала Захарьина, – завтра с утра займитесь поисками трупа покойного Розенфельда.

– Вы свободны пока. – И холодно попрощалась с Петром Михайловичем.

Когда дверь за ним закрылась, Захарьина обратилась к Анохину и Трефилову.

– Ребята, дело дрянь.

– А что такое, Анна Германовна?

– Вы понимаете, ни намека на орудие убийства. Сейчас, конечно, Любаша будет разбираться. Но обычно в таких случаях пистолет валяется под столом, а на столе лежит труп. Ничего подобного мы не наблюдаем. Андрей Алексеевич, Крохин у вас далеко?

– Да, нет. Я его на всякий случай вызвал, сидит, ждет результатов допроса Брахмана.

– Сейчас я ему подниму настроение. Пригласите его ко мне.

Когда Крохин вошел в кабинет старшего следователя, он был в крайней стадии раздражения и нетерпения.

– Что у вас за вопросы ко мне? Я вчера все рассказал, – обратился он к Захарьиной.

– Вопросы есть, – ответила она, – но не надо так официально. У меня личная просьба. Покажите нам с моим мужем и одним нашим общим знакомым ваши несравненные картины.

Крохин чуть не упал в обморок. Придя в себя, он задал естественный вопрос:

– А кто будет третий?

Анна улыбнулась:

– Третьим будет мой друг Антоний Денисович Рыбарь-Панченко, довольно известный в Москве искусствовед.

– Не может быть, – шептал Вова Крохин. – Да мне надо больше года истратить, чтобы попасть к нему на прием, а уж затащить в мою конуру и думать нечего. Он ведь мировая величина, светила. Он и ученый, и художник. Первым додумался до того, чтобы сравнивать художественные образы с нервно-психическими структурами мозга творца. Я прочитал все, что им написано. Скажу прямо: мало что понял. Катя понимает немножко больше. Ну чтобы к нам в мастерскую! Вы не шутите, Анна Германовна? И какой у вас ход к нему, черт возьми?!

– Конечно же я не шучу, – напыщенно ответила Захарьина. – А связывает нас старая история. Было одно уголовное дело. Непростое, над сказать.

– Не сомневаюсь, – хмыкнул младший Крохин.

– Потом нашлись общие интересы. В общем, мы дружим. – При этих словах лоб молодого человека покрылся испариной. Захарьина же продолжала ворковать: – Так что сейчас я созвонюсь с ним.

Анна набрала телефонный номер, и, когда в трубке послышался низкий баритон, Захарьина ласковым непринужденным голосом поприветствовала искусствоведа с мировым именем:

– Антоша, я очень хотела бы сходить с тобой в гости к одному подающему надежды молодому человеку. Фамилия Крохин. Ну, ничего, еще услышишь, – хихикала Анна. – С нами будет мой супруг. Давай часика на два забьемся. Дом художников на Вавилова, знаешь? Высоко летаешь, Антоша. Ну до завтра.

После того как Захарьина закончила говорить по телефону, она сказала Крохину:

– Все хорошо, ждите завтра гостей.

– Да я, да вы…

– Кстати, Вова, вы еще не определились с похоронами Михаила Семеновича?

– Вроде бы обещают в среду.

– Ну что ж, хорошо. На сегодня достаточно. Андрей, дорогой, задержитесь, нам надо немного пошушукаться.

Анохин исполнительно закивал головой. Когда они остались одни, Анна попросила:

– Андрюша, мобилизуйте всех, кого можно, при поиске трупа. Если нужно, я накручу Смирнова.

После этого она фальшивым голосом пропела: «Песня близится к заключению, ничего не имею в виду».

– Анна Германовна, – изумленно посмотрел на своего кумира Анохин, – вы уже знаете имя убийцы?

Захарьина ничего не ответила.

Симпатичный маленький человек, одетый в дорогой светло-песочный костюм, идеально наглаженную небесно-голубую рубашку и шляпу-трибли, вышел из дверей аэропорта города Ростова-на-Дону. Он всегда поражался, как стильная одежда и превосходно начищенная обувь концентрируют внимание окружающих на носителе всех этих благ. Местные таксисты не были исключением. Он сразу был окружен легальными и нелегальными перевозчиками класса вип. Мужчина не стал торговаться, на цену, названную одним из водителей, он не обратил особого внимания, равнодушно махнул рукой и пошел усаживаться на заднее правое сиденье достаточно потрепанного автомобиля. Машина покатила в сторону «незалежной». В пути шофер и пассажир не разговаривали. Только ближе к концу пути, то есть ближе к городу Новоазовску, маленький человек обратился с просьбой:

– Дайте мне ваш номер телефона. Я позвоню заранее, нужно будет заехать и отвезти обратно в Ростов. Надеюсь, буду не один.

– Будет исполнено, – пророкотал водитель и протянул листок бумаги с номером телефона.

Наконец автомобиль, который пассажир про себя называл «антилопой гну», остановился около маленького аккуратненького двухэтажного дома со всеми признаками обветшалости и желания эту обветшалость как-то подправить, обновить, подкрасить. Во дворе возилась монументального вида хозяйка, с интересом рассматривавшая подъехавшее транспортное средство. Около нее крутилась симпатичная рыжеватая девочка лет шести. Маленький человек Михаил Розенфельд вежливо приоткрыл калитку, приподнял изящную шляпу и обратился к хозяйке.

– Могу я увидеть Ларису? – сказал он и застыл в ожидании ответа. От волнения мужчина даже не поздоровался с хозяйкой дома.

Хозяйка наплевала на этикет и громко заголосила:

– Ларочка, то ж к тебе пришли. То ж к тебе молодчик пришел, – и с приглашающими жестами потащила питерского нейрохирурга в хату.

Женщина провела его в узенький коридорчик, где стояла наконец-то найденная Оксана-Лариса или Лариса-Оксана. Вопреки своей врожденной болтливости, она молчала. Михаил сделал два шага вперед и остановился. Их глаза сказали все друг другу без слов.

Он: «Зачем ты так со мной поступила?»

Она ответила: «Мне було соромно перед тобою. Ты же ничего не знаешь».