Белгород, 28 июня 1943 года
Очень похожая карта, только с пометками на немецком языке, лежала на столе перед генерал-фельдмаршалом Эриком фон Манштейном, командующим группой армий Юг. Военный старой прусской школы, он бы и не подумал обсуждать с командирами армий или корпусов просчёты вышестоящего командования. Ему сверх всякой меры хватило разговоров с генералом Гейнцом Гудерианом, главным инспектором Панцерваффе, и генералом Вальтером Моделем, командовавшим 9-й армией, ей предстояло нанести удар навстречу войскам Манштейна, захлопнув кольцо окружения двух русских фронтов общей численностью больше миллиона человек.
Разгром Ватутина под Харьковом, ставший местью Советам за Сталинград, наполнил фюрера и генералитет Верховного командования сухопутных сил (ОКХ) уверенностью, будто германская армия способна перехватить стратегическую инициативу. Начальник штаба ОКХ Курт Цейтлер предложил план, в деталях повторявший тактику окружений лета сорок первого года, с глубокими охватывающими фланговыми ударами и развитием наступления в глубь русской территории.
Не всем этот план понравился. Гудериан напирал на неготовность новейшей техники к использованию в масштабных действиях, Модель и Клюге вообще ставили под сомнение разумность подобной операции в текущем году. Но генштабисты настаивали. Если бы фон Манштейн знал любимое выражение Катукова, сказал бы – Цейтлер норовит бежать впереди собственного визга. Кейтель поддержал Цейтлера, вдвоём они убедили фюрера, что наступление под Курском обречено на успех. Операцию нарекли «Цитадель».
Она не началась весной, как это предполагалось первоначально, из-за проблем в Африке. 13 мая капитулировали остатки германского Африканского корпуса в Тунисе. При мысли о бездарной потере девяти лучших немецких и итальянских дивизий, почти половины от количества войск, собранных под Белгородом для удара на Курск, генерал-фельдмаршал только разводил руками. В ОКХ давно созрело мнение, что африканский плацдарм не удержать, войска надо вывести… Но Гитлер и Муссолини считали сохранение Африки вопросом политического престижа. Их упрямство обернулось гибелью или пленением более чем сотни тысяч человек!
Фюрер метался в опасении, что англичане и американцы перебросят освободившиеся войска к востоку для высадки на Балканах, где их поддержит местное население. ОКХ оголило Италию, сняв оттуда авиацию и танковые соединения. Даже элитная 1-я танковая дивизия, укомплектованная новейшими «пантерами», отправилась в Грецию, а не под Белгород, как было обещано Манштейну. Только обезопасив Балканы, Гитлер дал санкцию приступить к операции под Курском. Он объявил, что высадка англо-американского десанта на западе Европы произойдёт в сорок четвёртом, не раньше. Значит, в сорок третьем нужно поставить Сталина на колени, заставив подписать мирный договор с уступкой рейху западных территорий России.
Фон Манштейн видел, как фюрера в Берлине осаждали японцы, горевшие желанием выступить посредниками на мирных переговорах с русскими. Глупцы! Им бы не с американцами воевать за острова, а ударить в тыл Красной армии именно сейчас, когда все основные силы большевиков на германском фронте!
Успех наступления на Курск откроет и другие перспективы, весьма интересные для рейха. Фюрер вознамерился внезапным ударом оккупировать Швецию, пока ещё нейтральную и дружественную, затем повторить наступление на Ленинград, если Сталин будет тянуть с уступками. А после разгрома большевиков вернуть дивизии на Запад, усилить группировки в Италии, на Балканах и во Франции, чтобы сама мысль о высадке в Европе не посещала более Рузвельта! Или повторить марш на Кавказ с прорывом к Ирану и далее до Бирмы.
На карту поставлено слишком многое.
Генерал-фельдмаршал прикрыл ладонями лицо, зажмурив усталые немолодые глаза. Это – поза слабости, её можно себе позволить, только когда в кабинете нет больше никого.
На самом деле, слаб не он, а его группа армий. Точнее – недостаточно сильна.
По оценкам немецких специалистов, свежая германская танковая часть имеет возможность вести успешные наступательные действия при численном превосходстве русских в пять раз. Так было в сорок первом и сорок втором. Германский танк ходит в бой не менее одиннадцати раз до списания в безвозвратные потери, у русских, при самом благоприятном для них исходе, два-три раза. К лету срок третьего, если верить американской прессе, Советы имеют убыль живой силы порядка 12–14 миллионов человек, а с учётом смертности гражданского населения от голода и бомбёжек, то гораздо больше. Все крупные стратегически операции последнего года, даже считающиеся успехом красных, сопровождались ужасающими потерями для их стороны, включая Сталинградскую эпопею с окружением Паулюса. Сейчас в группе армий «Юг» девятнадцать дивизий, большинство – моторизованные и танковые, три дивизии стоят в резерве у Харькова. Арифметика на стороне генерал-фельдмаршала, но с учётом реальных сил русских, накопленных за время досадной паузы из-за укрепления Балкан, преимущество у Манштейна отнюдь не бесспорное.
Есть ещё одно «но».
Что бы с русскими ни происходило, даже если они положат столько же жизней, как под Харьковом, Ростовом, Сталинградом, Ржевом, или будут сдаваться в плен десятками тысяч, как под Киевом и Уманью, откуда-то ещё раз возьмутся новые резервы, новые танки, свои или «шерманы»… А Германия, если не добьётся сокрушительного успеха, не накопит подобных сил раньше, чем через год.
Фон Манштейн нажал кнопку и приказал вошедшему адъютанту:
– Гота и Кемпфа – ко мне.
Когда начнётся наступление, на сложные маневры времени нет. Карандаш в твёрдой маршальской руке прочертил стрелу от места сосредоточения 4-й танковой армии по кратчайшей дороге к Курску. Карандашный след пролёг через Яковлево и позиции 1-й гвардейской танковой бригады, где готовил свой танк и экипаж к грядущим боям Андрей Кревский…
Глава четвёртая. Не заслуживающий доверия
Воронежский фронт, 30 июня 1943 года
Свою «тридцатьчетвёрку» он назвал «Марусей». Имя «Марыля» в честь сестры звучало бы слишком не по-русски, поэтому Андрей подобрал самое близкое.
Лейтенант потерял танк до начала боёв, совершенно незаслуженно, заодно утратив остатки иллюзий о какой-то справедливости в этом мире.
Из танковых училищ молодых лейтенантов выпускали заведомо безлошадными. Танки гибли десятками тысяч, их постоянно не хватало. Как и всего. Как и рабочих рук в уральском Танкограде. Потому экипажи отправляли в Нижний Тагил или в Челябинск самим собирать боевую технику.
В этом, конечно, присутствовал несомненный плюс. Не только механик-водитель, у Андрея – пожилой сержант Семёныч, но и все остальные танкисты знали матчасть изнутри.
Был и минус. Сборка танка, даже столь нехитрого по конструкции, как Т-34, дело специфическое. Экипажи учились этой премудрости на своём единственном танке, на своих ошибках. А когда заканчивали учёбу, закрутив последние болты новорождённого бронированного товарища, эти навыки уже не были нужны. По крайней мере, до получения следующего танка взамен сгоревшего, если тот не превратился в могилу на четверых.
В других армиях мира ничего подобного не практиковалось. Всё же сапоги должен тачать сапожник, пироги печь пирожник.
Качество изготовления танков хромало на все четыре ноги. Не только конечная сборка велась с ошибками, узлы и агрегаты также поставлялись с браком. Квалифицированные рабочие были призваны на фронт, условия на Урале оставались чрезвычайно спартанскими, у станков трудились женщины и дети, физически не способные к непомерной нагрузке. Дефицит любых материалов, постоянная штурмовщина: давай-давай, фронту нужны танки…
Урал давал Красной армии те самые «тридцатьчетвёрки», что зимой с сорокового на сорок первый год были признаны негодными для боевого применения, но надвигающаяся война заставила отложить модернизацию. К сорок третьему году танк изменился минимально. Башня у «Маруси» по сравнению с первыми Т-34 стала чуть просторнее и с двумя люками, более удобными, чем один на двоих. За характерный «ушастый» вид люков в поднятом положении немцы прозвали русский танк «Микки-Маусом».