В училище Андрея и Миху первоначально готовили для службы на британском танке «Матильда Mk2». По сравнению с «тридцатьчетвёркой» у «Матильды» присутствовало больше недостатков, чем достоинств, а о преимуществах буржуазной иностранки настоятельно советовали не распространяться. И уж совсем считалось антисоветской пропагандой хоть слово хвалебное обронить про вражескую технику.

В отличие от «шермана» или КВ в Т-34 командир экипажа трудился ещё и наводчиком орудия, а командир взвода, роты, батальона вдобавок должен был управлять в бою своим подразделением, зачастую имея лишь приёмник для получения указаний из бригады, экипажам линейных танков приказы отдавались примерно как в коннице Чингисхана – взмахом руки. Для этого приходилось высунуться из башни, рискуя схлопотать пулю. Линейные танки или вообще не имели раций, или те быстро выходили из строя. Конечно, иногда фортуна дозволяла добыть рацию от «валентайна». Или выкрутить с немецкого танка, если получалось оживить её да перестроить на советские частоты.

Из-за радиостанции Андрей и расстался с «Марусей». Точнее, её рация марки 9-Р послужила поводом для изъятия.

Сначала до слуха донёсся рапорт командира взвода, отчитывающегося кому-то вышестоящему, что «личный состав занят обслуживанием матчасти».

– Где ваше юное пополнение? – раздался неприятно знакомый голос.

Вчерашняя встреча с особистом не выветрилась из памяти, а он тут как тут – в сосновом лесочке неподалёку близ Яковлево, где танки ждали своего часа, укутанные от разведчиков люфтваффе маскировочными сетками. День был ясный, солнечный и очень даже лётный.

Экипаж копался в боевой машине. Если относиться к службе на совесть, в танке всегда есть работа: проверить регулировку тяг фрикциона, натяжение гусениц, хомуты на трубопроводах… Дело найдётся у каждого. Но контрразведчик не постеснялся вмешаться.

Он прибыл в сопровождении батальонного замполита. Естественно, вояж по расположению не обошёлся без комбата Вовченко.

Андрей вытянулся по стойке «смирно» и бросил замасленную ладонь к шлемофону.

– Витам, пан военный! – с нехорошей улыбкой поздоровался капитан, ядовитым тоном выделив польское приветствие, и обернулся к Вовченко: – Интересно всё складывается. 1-й батальон 1-й гвардейской танковой бригады, самой образцовой и героической в 1-й танковой армии, получает такое странное пополнение накануне боёв. Знаю! Не вы решали, а кадровики, им зачтётся. Но вы-то куда смотрели? Давно Кревский у вас?

– Десять дней, товарищ капитан, – откликнулся Вовченко, стараясь неприметно запихнуть под портупею неуставной животик. – Службу несёт, замечаний не имеет.

– Конечно! Пока бои не начались, он – образцовый офицер. – Сегодня особист щеголял идеально выскобленной физиономией, через ароматы солярки и дизельного выхлопа до Андрея донёсся запах одеколона, жидкости на фронте крайне редкой. – А в бою? Уверены, что в затылок не выстрелит? Где ваша партийная бдительность, товарищ замполит? Это не стенгазетки рисовать!

Особист перегнул палку. Титков был не только политработником из категории «рот закрыл – рабочее место убрано», сочинителем партхарактеристик и агитплакатов, но, в первую очередь, командиром танка, прошёл Харьков, Сталинград, Калининский фронт. Тем более – в любимой «батькиной» бригаде. Поэтому не оробел.

– Слушай, капитан… Как тебя там… Полощенко? Если есть что сказать по делу – говори. Или не мешайся под ногами. Нам в бой идти, а не писульки пописывать.

Волощенко с ухмылкой глянул на Титкова, мол, не понимаешь, морда, с кем разговариваешь, я тебе в любой миг башку откручу! Потом вывалил весь список подозрений в отношении Кревского: рождение в капиталистической стране, брат пропал без вести, как пить дать – к немцам перебежал.

– С такой биографией и в штрафбат не примут. Как же ты в танковое умудрился попасть?

– Почему умудрился? – не понял Андрей. – Запросто. Я – детдомовский, сирота. Секретарь комсомольской ячейки. Написал заявление в пехотное училище имени Калинина. Училище эвакуировали в Ульяновск и преобразовали в танковое. Как лучшего курсанта меня оставили на год инструктором, брата отправили на фронт. Что с ним – не знаю, товарищи офицеры. Говорить за себя не хочу, после первого боя видно будет, чего стою.

Он мог ещё добавить, что товарищ Сталин тоже родился в капиталистической стране – царской России, но хорошо усвоил, что иногда лучше промолчать.

– Ну-ну, – протянул Волощенко. – Складно поёшь, польский пан. Арестовать пока не имею оснований… До поры. А вам, товарищи офицеры, я бы вот что рекомендовал. Вижу, танк у него с антенной. Рация хорошо работает? А у комбрига вашего, я утром слышал, танк сломался. Чутьё мне подсказывает, командир бригады на хорошем танке важнее, чем хрен с бугра, да ещё непонятного происхождения.

Особист сорвал еловую веточку и удалился, непринуждённо хлопая ей по голенищу сапога.

– Насрал в душу и свалил, – огрызнулся Вовченко. – Что скажешь, замполит?

– То и скажу. Подставил он нас. Придётся, лейтенант, передать твою машинку комбригу. Иначе… сам понимаешь.

– Понимаю, товарищ гвардии капитан. Несправедливо это!

– Ладно, пошли к Горелову. У него голова на плечах, что-нибудь придумает.

Вовченко кивнул в знак одобрения и отвернулся. Быть соучастником подлости – отбирать у офицера танк перед первым боем – ему не доставляло радости.

КП бригады располагался у опушки в сотне метров от расположения батальона и представлял собой несколько блиндажей, укрытых землёй и дёрном, в сторону юга глядели бойницы двух дзотов. Комбриг Горелов сидел на пеньке и курил, ссутулившись. В суете последних приготовлений он едва выкроил пару минут отдыха, нарушенных пришествием офицеров первого батальона.

– Зашибись, твою ж налево… – только и вымолвил полковник после доклада Титкова. – Сейчас побежит строчить донос на верх, что мы контру пригрели и покрываем… Готовься, замполит, к новому пополнению, будет в батальоне ещё один подозрительный, тот вообще из Кабардино-Балкарии.

– Опять к нам? Мало мне этого…

– Что значит «этого»? Отставить, товарищ гвардии капитан. Видишь – парень в бой рвётся, чернее тучи стоит, что его танка лишают. По службе нарушения есть? Ну и не жалуйся. В 1-ю гвардейскую говнюка не пошлют.

Как бы успокоительно ни звучала речь комбрига, Андрей уяснил главное – с «Марусей» можно прощаться.

– Товарищ гвардии полковник! – взмолился он. – Разрешите обратиться к командиру корпуса! Может, в корпусном резерве исправная машина найдётся. Все говорят – немец вот-вот вдарит!

Горелов усмехнулся, капитан покачал головой с недвусмысленным выражением на лице: «какой же ты зелёный и наивный».

– Кривошеин пошлёт нас подальше, – снизошёл до разъяснений командир бригады. – Титков, ты помнишь его первое явление народу, в феврале? Требовательность показывал. Минус двадцать пять на улице, а он: всему личному составу выйти на физподготовку, сапоги, штаны, гимнастёрка, бегом – марш. У него принцип: свои проблемы решайте сами. А ремонт одного танка – это вопрос батальона, даже не бригады. – Горелов встал, показывая, что разговор, как и его перекур, закончен. – Не кисни, гвардии лейтенант. На твой век войны хватит – полной ложкой не вычерпаешь. Дам своего мехвода в помощь. Новые моторы зампотех к вечеру ждёт. Перекинете – и покатаешься на моей «двадцатке», она ни разу не подвела.

Удручённый, Закревский вернулся в батальон и первым делом снял экипаж с обслуживания танка. «Маруся» и так блестит, как у кота хозяйство, нет смысла лизать, если её всё равно заберут.

От того, что командир не смог отстоять машину, любовно собранную и выпестованную, а взамен согласился на убитое рожно с двигателем после капиталки, авторитет Андрея у трёх подчинённых упал ниже низшего.

В танковых войсках отношения в экипаже очень сильно разнятся от отношений, скажем, в стрелковых частях у рядовых и командира взвода, такого же свежеиспечённого лейтенанта. Пехотный офицер бежит впереди, но сам практически не воюет, направляя своих солдат, и смерть у воинов «царицы полей» индивидуальная – кого найдут пуля и осколок. В танке командир – главный боец, от точности и быстроты его стрельбы зависит выживание всех. А не повезло – погибать всем вместе, особенно если не успели выбраться до детонации боеприпасов, «тридцатьчетвёрка» тогда превращается в стальную могилу: два обугленных тела в корпусе, два в сорванной и валяющейся рядом башне…