Не знаю, как давно развилась во мне склонность к писанине. Мне кажется, что это было всегда. Еще в пятилетнем возрасте я сочиняла глупые четверостишия, которые моя мать прилежно записывала в толстый альбом под названием: «Тора учится ходить». Я училась не только ходить, но и лазать через забор, бегать по улице и падать в пыль и грязь, а также мерить глубину всех луж в окрестностях. Я была очень беспокойным ребенком, не могла усидеть на месте ни минуты, мне нужно было всюду заглянуть, всюду залезть, в общем, всюду сунуть свой длинный нос. В доме с утра до вечера стоял невообразимый шум — это когда на улице шел дождь, и мама не разрешала мне гулять, или я болела. Мои многочисленные болезни не были слишком серьезными. Это была простуда, когда я, не переставая кашляла и чихала, наотрез отказываясь залезть в постель (правда, я все равно там оказывалась рано или поздно) и лежать неподвижно, или у меня болел живот, когда я объедалась зелеными яблоками и грушами в чужих садах, либо очередная травма, ведь я падала везде, где только могла упасть. Бедная мама со мной намучилась. Попробуйте уследить за ребенком, который вечно где-то скачет, вертится под ногами, словно вьюн, от которого нужно непременно ожидать какой-нибудь пакости. От меня нельзя было ничего спрятать, ни один из закоулков дома не был для меня тайной. Я везде побывала: и на чердаке, и в чулане, и в подвале. На чердаке я безуспешно разыскивала привидение, после того, как мне прочитали какую-то книжку. Там говорилось, что привидение должно быть в каждом, уважающем себя доме. Что такое «уважающий себя дом» я не знала, в пять лет мне трудно было представить себе, как это дом может сам себя уважать, если он вообще ничего не чувствует. Но я считала, что наш дом достаточно уважает себя, чтобы иметь привидение. Привидения я так и не нашла, хотя перетрясла весь чердак и наткнулась на множество старинных, ненужных вещей, вышедших из употребления.

В подвале я искала потайные ходы, которые должны быть прежде всего в старых замках. Нашему маленькому домику было от силы лет восемьдесят. А мой дедушка не догадался вырыть хоть один подземный ход, чтобы угодить неугомонной внучке.

Итак, мне всегда было, чем заняться. Если дел не было, я придумывала их. К ночи я валилась с ног от усталости и спала, как убитая. Лишь один раз я полночи проревела из-за того, что мама не пустила меня посмотреть, как из колодца вытаскивают пьяного в дым мистера Роджерса. Осталось загадкой, каким образом он мог туда свалиться, но мне было безумно интересно посмотреть на то, как его извлекают. Мама назвала мой интерес, мягко говоря, неуместным.

Шишки и синяки на моем теле не переводились никогда. Без них я себя просто не представляю. До сих пор я частенько обнаруживаю на себе синяк и долго ломаю голову, откуда он взялся. Странный вопрос, если учесть, что я постоянно падаю и обо что-нибудь стукаюсь.

Итак, на лицо две отличительные черты моего характера: неугомонность и безудержная фантазия. Кем можно работать с такими качествами? Тем, кем работаю я: журналистом. И не где-нибудь в заштатной газетенке на краю света, а в «Дэйли ньюс». Я люблю свою работу. Но это не значит, что я очень старательная, аккуратная и пунктуальная. Что касается пунктуальности… Видимо, в детстве меня забыли научить этой премудрости. Сказать, что я часто опаздываю куда бы то ни было, значит, ничего не сказать. Я опаздываю всегда. А если ни с того, ни с сего приду вовремя, на меня сбегается посмотреть весь штат нашей газеты.

Аккуратность. Ох, аккуратность! Это сказано не про меня. Я не смогу быть лицом нации, я по ошибке родилась англичанкой. Свои вещи я кидаю куда попало, причесываюсь наспех, а в сумке у меня всегда полный бардак. Ключи от квартиры, например, я ищу полчаса, стоя перед дверью и чертыхаясь тем сильнее и чаще, чем дольше стою. Один из моих соседей посоветовал мне повесить ключи на цепочку и носить на шее. Возможно, это выход, но когда я представила, как это будет выглядеть, то отказалась от этой мысли со вздохом сожаления. Много чего мне пришлось бы носить на шее в таком случае.

И еще, я люблю поспать. Ох, как я люблю поспать! Это второе из удовольствий, после сочинения историй. Причем, спать я люблю по утрам. Самый сладкий сон — с пяти утра до двенадцати пополудни. Пословица «Кто рано встает, тому бог подает» придумана явно не для меня. И вообще, это сплошное издевательство.

Поверьте, я не хвалюсь и не горжусь своими ужасными чертами характера. Гордиться тут нечем, остается только сожалеть. Но что я могу с ними поделать? Я такая, какая есть.

А если говорить о старательности, то я все делаю в последний момент. Скажите, какая же при этом может быть старательность? Достаточно посмотреть на мой почерк, если его можно назвать таким словом. Это не почерк, это каракули. Проще разобрать египетские иероглифы, чем мою писанину. Если бы вдруг в гробнице Тутанхамона, помимо свитков с иероглифами, нашли пару моих записок, которые я оставляю соседкам по квартире, то неизвестно, что дольше бы расшифровывали. Не исключено, что мои записки.

Во всяком случае, соседки честно стараются разобрать, что же я в них написала. Потом бегут в соседнюю квартиру за помощью, потом в другую, и наконец, со вздохом бросают записку в мусорную корзину. Не раз они говорили мне, что если уж я так хочу оставить им послание, то могла бы и напечатать его. Увы, не могла бы. Если я буду печатать все записки, то опоздаю на работу не на час, как обычно, а на все два.

Бедные, несчастные создания, которым не позавидуешь — это Энн и Дайна, мои соседки по квартире. Обе они до жути аккуратные, пунктуальные и старательные. Думаю, в них этих качеств хватило бы не только на меня, но еще на десять человек. Бедные девушки вынуждены постоянно убирать раскиданные мною вещи, так как не могут спокойно смотреть на беспорядок. Нужно заметить, мне в этом повезло, иначе я бы давно была погребена под кучей барахла. Но при всем том, мы живем очень дружно и ссоримся чрезвычайно редко.

Немного деталей. Квартиру снимает Дайна, являясь ответственной квартиросъемщицей. Лишь у нее одной в нашей компании есть деньги. Это понятно, так как Дайна работает в компании своего отца и у нас нет никаких сомнений, кто эту компанию унаследует. Мы с Энн — вольные пташки, у которых нет не то, чтобы годового дохода, но и счета в банке. То есть, счет есть, но десять месяцев в году он девственно чист. Деньги, которые там появляются, мы снимаем раньше, чем они почувствуют себя там удобно.

Энн работает продавщицей в огромном супермаркете в самом центре города. Приходит домой уставшая, переполненная огромным раздражением ко всему человечеству. А по пятницам мечтает отправиться куда-нибудь на необитаемый остров, где не будет никого, кроме пальм, песка и ласковых океанских волн. Иногда она соглашается на чаек и рыб, но представителей человека разумного — ни за что. И я ее понимаю. Общение с людьми — это здорово. Но все должно быть в меру.

Немного о моей работе. Так, я работаю в «Дэйли ньюс», и это очень хорошее место. Не буду описывать, какими трудами мне удалось его заполучить. Замечу только, что это было чертовски нелегко. Очень трудно пробиться в журналисты, начиная от простого курьера. Так что, мне пришлось побегать. Но я не жалею об этом. В этой жизни ничего не достается просто так.

Нашему редактору понравился мой стиль. Он говорит, что это приятное разнообразие после того, что ему приходилось видеть. Не знаю, как в нескольких словах охарактеризовать мой стиль, но одно отмечу: я никогда не упускаю возможности съязвить. Эта дурная привычка приводит к тому, что я насмехаюсь даже тогда, когда не хочу этого делать. Это получается само. Не спрашивайте, как. Некоторые люди в разговоре непременно пытаются поучать, другие беспрестанно жалуются на свою, по их словам, очень тяжелую жизнь, а я язвлю. Вот так.