– Погоди-ка… – сказала Мэгги. – Так ты для этого нас позвал? Да? Хотел получить мамины денежки? Все затевалось с одной-единственной целью…
– Мэгги. Мэгги, постой…
– О господи.
– Не все, слышишь? Не все…
– Мало того, что ты заточил маму в этой клетке, в этом городе, мало того, что ты ей изменял – пока она лежала на смертном одре! Теперь ты решил захапать и ее деньги!
– Я никого никуда не заточал.
– Мы, вообще-то, тебе нужны? Вот эта семья?..
– Кто-то стучит? – спросил Итан.
– Нет! – рявкнула Мэгги. – Это дождь.
– Кто-то стучит.
– Просто дождь барабанит… Пап?!
Артур уставился в пустоту между своими детьми. Затем с изнуренным вздохом ответил:
– И то и другое.
– Пап, что здесь творится?!
Стук разнесся по всему дому. С пневмонийным хрипом открылась и закрылась москитная сетка.
– Пап?
На пороге стояла женщина.
Не Франсин.
Конечно, ясное дело – не Франсин.
Однако Альтерам, взиравшим сейчас на эту женщину, бросилась в глаза именно ее абсолютная непохожесть на Франсин. Она была высокая, прямоволосая, вороноглазая. С мальчишеским телосложением и длинными мускулистыми ногами. То есть – вообще не Франсин. Что-то, кто-то совсем другой.
– Я уезжаю в Бостон, – молвила женщина. Немецкий акцент плавал в ее водянистом, подрагивающем голосе.
Артур ударил себя по лбу:
– Что ты тут делаешь?
– Кто это? – спросил Итан. Из его носа капнула кровь.
– Я решила принять приглашение. Пока не поздно. И я еще могу найти человека, который… Ох, Артур. Мы бы не смогли тут жить. Ты ведь и сам это понимаешь. Мы с тобой – в вашем семейном гнезде?.. Артур, я тебе не жена… Понятия не имею, кто я тебе. Но ясно, что так продолжаться не может. Я больше не могу тратить время… А тебе надо угомониться и разобраться в себе, это твой долг.
– Что вообще происходит? – спросил Итан.
– Тебе шестьдесят пять лет, Артур! – воскликнула женщина. – Что со мной будет, когда ты уйдешь?
– Да я никуда не собира… А. Господи. Подожди минутку, дай собраться с мыслями.
У Мэгги отвисла челюсть. Она не верила своим глазам.
Часы.
Усыпанные бриллиантами часы для торжественных случаев.
Мамины. На запястье у этой женщины.
– Это. Просто. Невероятно.
– Так, ладно. – Артур встал. – Дети? Нам с ней нужно поговорить. Это не… мы не… она не…
– Видишь? – спросила Ульрика. – Сплошные «не, не, не». Я тебе не нужна, Артур. Тебе просто нужна компаньонка. А я не хочу быть компаньонкой…
Женщина зарыдала.
Мэгги посмотрела на нее, затем на отца, затем снова на нее.
Стремительно прошла в столовую, задев немку плечом, и сняла с гвоздя одну фотографию. «Человек стоит на коленях, одной рукой обнимая мальчика». И грохнула ее об пол.
– Мэгги… – сказал Итан.
– Это не твое! – заорала Мэгги и разбила вторую фотографию. «Человек держит мальчика на плечах». Осколки стекла рассыпались у ее ног.
– Прекрати! – велел Артур.
– Что? – спросила Ульрика.
«Человек и мальчик стоят спина к спине». БАХ! «Мальчик сидит у человека на коленях». БАХ!
Итан и Ульрика поспешили к ней.
– Ты в своем уме? – спросила Ульрика.
– Часы! Отдай их! – завопила Мэгги и схватила ее запястье.
– Они мои! – умоляюще воскликнула Ульрика, выдирая руку. – Это подарок от вашего отца!
– Он не имел права! Часы были не его!
– Подарки не забирают!
Итан обернулся:
– А где папа?
Но объект его интереса и негодования его сестры бесследно исчез.
Он бежит сквозь непогоду, дождь хлещет практически горизонтально земле, капли впиваются в кожу, и он чувствует каждую в отдельности – необычайная кара. Смотрите же, как он вылетает за ворота – символ Шуто-Плейс – и пересекает реку машин: ум его совершенно пуст; время размывается, словно вода, которую гоняют по окнам стеклоочистители проезжающих мимо машин. Дома и люди превращаются в одно сплошное пятно. Впереди, уже совсем рядом, – главный кампус. Артур продирается между парочкой влюбленных студентов, разбивая их сцепленные руки, и взлетает по ступеням Гринлиф-холла. Делает короткую передышку под сводами арки, каменный пол которой украшен эмблемой университета. Затем бежит дальше, прямо по эмблеме (плохая примета, как говорят университетские экскурсоводы), снова выскакивает под дождь и наконец врывается в ворота библиотеки африканистики. На уме – лишь одно.
Артур роется на полках, сбрасывая книги на пол. Целые народы, истории, языки, мировые проблемы и страшные болезни – все летит ему под ноги. Африкаанс. AIDS (СПИД). Алжир. Где же она?! Нигде. Ее нигде нет. Если он сейчас же не найдет свою книжку, то взорвется.
– Профессор?..
Он оборачивается – с него течет вода, из груди идет утробный рык – и видит молоденького библиотекаря. Студента. Вежливого и готового услужить. Прячущего беспокойство за дрожащей улыбкой. Мальчика, чья робость никак не вяжется с татуировкой готическим шрифтом на левом бицепсе: «LOREM IPSUM». Будущий дизайнер, стало быть.
– Я сразу подумал, что это вы. В прошлом году я ходил на ваши лекции о социальных переменах.
– Так.
– Здорово было! Прикладная инженерия, «социальная ответственность строителя и созидателя» – очень интересно. Отличный факультатив. Я многое тогда переосмыслил…
– Что ж, – сказал Артур. – Этого я и добивался. – Тень наползает на стеллажи, проглатывая полоску света. – Где же она?
– Что?
– Да книга, мать ее! Ищу одну книгу и никак не могу найти!
– А. Ну да. Пойдемте на стойку выдачи, я поищу ее в базе.
Парень ведет его к стойке и садится за компьютер. Правым бедром задевает степлер и роняет его на пол.
– Черт. Аргх.
– Книжка совсем маленькая…
– Да-да. Название?
Артур пыхтит:
– «К вопросу о новой системе санитарной гигиены в независимой республике Зимбабве».
Паренек вбивает название в строку поиска:
– Автор?
– Автор…
– Нашел – Артур Альтер… Постойте! Так это ваша книга, профессор!
– Да.
– Странно!
– Говорите, где она.
– Ну, просто это так…
– Говорите!
– Ладно-ладно, смотрю… Ой, вы знаете, она помечена.
– Помечена?
– То есть числится утраченной.
– Стало быть, не «помечена», а «утрачена».
– Помечена как утраченная, да.
– Вот дерьмо. – Артур принимается ходить туда-сюда. – Дерьмо!
– Э-э, профессор?
Пот течет у него со лба. Где-то возле виска жужжит муха.
– А зачем вам своя же книга?
– Не понял.
– Ну, просто как-то это странно… Нет? Это же ваша книга.
Артур ощетинивается. И, сам того не замечая, слегка приседает – заводит пружину.
– Слушай сюда. Слушай. Мне очень нужна эта книга. Очень!
– Неужели у вас нет собственного экземпляра? Ну… типа дома?
– Все сгорело в пожаре.
– В каком пожаре?
– Да просто найди мою книгу, черт подери!
– Я ужасно сожалею, профессор, но помочь вам ничем не могу.
Артур умоляюще сцепляет ладони, выставляя вверх большие пальцы:
– Она была здесь совсем недавно – несколько недель назад! У вас должно быть отмечено, кому ее выдавали в последний раз.
– Увы, нет! Книгу никому не выдавали. Она просто потерялась или…
– Или?..
– Или ее украли.
Впрочем, Артуру уже и так ясно: все пропало. Конец. Ни к чему хорошему это не приведет. Это существование. Оно никогда не приводило ни к чему хорошему.
– Мне бы очень хотелось помочь, честное слово…
Не успевает он договорить, как Артур наносит удар.
Странное, должно быть, зрелище явилось взору студентов, которые болтались по кампусу тем апрельским днем – перемещаясь между библиотеками, митингами, встречами оргкомитетов, флешмобами и семинарами: препод с факультета машиностроения сидит на мокрой траве у библиотеки африканистики, перекинув через плечо твидовый пиджак. Было что-то противоестественное в том, что взрослый человек – ученый – сидит на земле. Особенно в столь изнуренно-непокоренной позе ребенка на последней стадии истерики, вставшего на долгий и мучительный путь к признанию своего поражения. Он сидел, скрестив ноги. Закрыв лицо ладонями. Издалека могло даже показаться, что он упал. Но любому, кто отваживался присмотреться, было ясно: этот человек просто решил присесть.
