Итан раскинул руки и шагнул к нему. Артур нехотя обнял сына (и заодно надышался его одеколоном). Ему всегда казалось это странным – сжимать в объятьях взрослого мужчину.

– Рад тебя видеть, пап.

– И я рад, сынок.

Дочь закинула в багажник свой здоровенный баул. Если Итан был горшечным растением, то Мэгги – скорее одуванчиком, коварным сорняком, который способен в считаные дни занять весь сад и пробиться из-под земли в самом неподходящем месте. Хлопот от него не оберешься, да, но такой задор и упорство достойны восхищения.

– Мэгги, – сказал Артур.

– Пересел на мамину машину, смотрю.

– Добро пожаловать домой!

Она что-то пробормотала и скользнула на заднее сиденье машины.

«Значит, до сих пор пытается меня наказать, – подумал Артур. – Что ж, понимаю. Буду иметь в виду».

Он сел за руль.

– Ну, признавайтесь, – сказал он, с ревом заводя двигатель «сперо», – кто хочет есть?

Артурово увлечение «Пиггис смоукхаус», барбекю-рестораном в Мидтауне, могло своей религиозностью посоперничать с любой проверенной временем кулинарной традицией, которая только приходила на ум. Тарелка для Седера. Католическая гостия. Артур всегда представлял, что начнет возвращать детей в свою жизнь именно в «Пиггис». Они будут сидеть втроем за столиком и смеяться огненно-острым, пикантным смехом, а на их языках будет пылать соус барбекю.

В «Пиггис» действительно знали толк в барбекю – то есть здесь готовили мясо так, как это принято в Мемфисе, а не в Сент-Луисе, где опускают натирание мяса особой смесью специй под названием «драй раб» и медленное копчение (ради которых все, вообще-то, и затевается). Ресторан стал святилищем Артура, его убежищем и приютом за пределами университетских стен, каким на кампусе была библиотека африканистики. (Франсин, единственная в семье, кто вел полуортодоксальный образ жизни, из-за своего консервативного воспитания упустила шанс полюбить свинину. Она ненавидела запах этого мяса и ни разу не ступила на порог «Пиггис». Артур придерживался иных воззрений. Он был иудеем лишь по темпераменту и считал бы себя агностиком, если б не один непреложный факт: он вышел из утробы иудейки.) «Пиггис» открылся в 1996-м, сразу после переезда Альтеров в Сент-Луис. Город плотоядно заключил ресторан в свои объятья; внутреннее его убранство обладало таким винтажным обаянием, что Артур долгие годы считал, будто заведение открылось десятки лет назад. Когда ему наконец объяснили, что это не так, он начал воспринимать «Пиггис» и траекторию его развития – открытие второго и третьего ресторана, постепенное появление в меню наборов-ассорти и фрито-паев – как зеркальное отражение истории собственной семьи. Переезд в Сент-Луис, воспитание детей. Их учеба в университете и взросление. Артур надеялся, что в «Пиггис» они вспомнят славные вечера под деревянными балками; что мясо, кукуруза и коул-слоу в плетеных корзинках, простеленных вощеной бумагой, оживят в их памяти детскую неисчерпаемую веру в будущее, семейное тепло, беззащитность юности.

Увы, когда они вошли в простенький зал закусочной, стены которой были увешаны всевозможной фирменной атрибутикой «Пиггис», Артур получил вовсе не ту реакцию, на которую рассчитывал. Мэгги фыркнула сквозь зубы – словно сжатый воздух с шипением прошел сквозь клапаны пневмотормоза.

– «Пиггис»? Серьезно?

– А что не так?

Мэгги вскинула брови:

– Ты шутишь?

– Ничего не понимаю. Пойдемте займем столик.

Сын сел рядом с Артуром, дочь – напротив. Над столиком висела пустая пластиковая свинья-копилка. Она лениво вертелась вокруг своей оси: бечевка то закручивалась, то раскручивалась в потоках воздуха от потолочного вентилятора.

Итан отважился позвать официанта: выгнул шею и изящно протянул руку в сторону – словно Адам на потолке Сикстинской капеллы. Артур моментально обратил внимание на томность, изнеженность этого жеста и принялся теоретизировать. Вероятно, подобные штучки имеют биологическую основу: некое звено ДНК объединяет Итана с гомосексуалистами всего мира.

Он опомнился:

– Как долетели?

– Итан пересел в бизнес-класс, – ответила Мэгги, обращаясь к потолочному вентилятору.

– Вы сидели не вместе?

– Это было бесплатно. – Итан покраснел. – Авиакомпания предложила. У меня накопились мили с тех пор, как я… В общем, это такой бонус для тех, что часто летает по работе. Мне полагается…

– «Мне полагается». Хорошо сказано, – буркнула Мэгги.

– Пожалуйста, не надо, – протянул Артур, – будь умницей.

«Будь умницей» – то был его фирменный наказ, имевший множество смысловых оттенков, как то: «успокойся», «сядь ровно», «заткнись». Если Моисею потребовалось десять заповедей, чтобы вразумлять людей, то Артур Альтер обошелся одной. Единственное правило, всеобъемлющее и непостижимое. Оно не просто призывало человека быть умным, оно вынуждало гадать, что значит «умный» – и какая провинность лишает тебя сего звания.

– У вас тут буря была? – спросил Итан. – Смотрю, аэропорт раскурочило.

– Угу, буря. Да какая!

– М-м.

– Торнадо.

– Ого.

– Да.

– …Ага.

Тут к ним подоспел официант. Артур с облегчением сделал заказ: ребрышки с картофельным салатом и зеленые бобы на гриле.

– Мне то же самое, – кивнул Итан.

Мэгги попросила стакан воды.

– Мы уже делаем заказ.

– Я в курсе. – Она взглянула на официанта. – Воды, пожалуйста.

– Не хочешь есть? – спросил Артур. – Ты ужасно худая. Как палка.

– Пап!.. – осадил его Итан.

Мэгги покраснела:

– Я вегетарианка.

Официант удалился.

Артур приложил все силы, чтобы не скривить лицо:

– С каких это пор?

– С девятого класса.

Десять лет назад кафе «Пиггис» сыграло решающую роль в ее отказе от мяса. Ребенком она вынуждена была посещать это заведение вместе с Артуром: тот подолгу вещал о превратностях супружеской жизни и всячески давил на жалость, пока официант наконец не уносил его разоренную корзинку. Однажды, вернувшись из «Пиггис» – отец в тот вечер особенно бурно выражал недовольство женой, – Мэгги увидела, что у мамы перевязан палец. «Что случилось?» – спросила она. «А-а, ерунда. Прищемила», – ответила Франсин. Но Мэгги решила – и с тех пор в этом не сомневалась, – что именно злые слова Артура каким-то образом стали причиной маминой травмы. Что посредством некой метафизической силы (Мэгги ведь было десять, и весь мир представлялся ей неразберихой таких сил: как летают самолеты? почему теннисные мячики в какой-то момент перестают катиться?) яростные обвинения отца причинили маме физический вред.

Малодушная жестокость с тех пор ассоциировалась у Мэгги с запахом мяса. От него ей становилось физически плохо. Познакомившись с первым в своей жизни вегетарианцем – девушкой, создававшей костюмы для школьной постановки «Богемы» (из которой топорно вырезали все упоминания ВИЧ), – она поняла, что существует идеологическая защита от потребления мяса, а значит, у нее есть уважительная причина не встречаться больше с отцом. Вскоре она сообщила Артуру, что не станет ходить в «Пиггис». Конечно, он давно об этом забыл – что служило очередным примером того, как он умудрялся портить ей жизнь, паря при этом где-то в вышине и ничего не замечая.

– Разумеется, у тебя вылетело из головы, – сказала Мэгги.

– Что? Твое вегетарианство? Я думал, это подростковое и ты давно перебесилась.

– «Перебесилась»?!

Тут Артур понял, что ступил на минное поле. Дочь вернулась в свое подростковое «я»: стала дрянной, беспощадной, задиристой девчонкой.

– Вообще-то, это был осознанный выбор. Важное решение. Оно меня сформировало как личность. Да что я распинаюсь, ты все равно не помнишь. Ты же у нас такой рассеянный, да ведь? Помнишь, как ты без конца забывал про мой день рожденья? Типа: ой, папа опять забыл, ха-ха, вот какой он у нас забывчивый, ох уж эти профессора!

– Я помню, когда у тебя день рожденья.

– Неужели?

Артур резко сменил курс: