– Слишком много запятых, – заявила миссис Кляйн, прочитав текст у нее из-за плеча. – Черт ногу сломит.
В целом Франсин не считала свое детство особо тяжелым или травматичным (сравнивать-то было не с чем), пока спустя несколько лет не начала всерьез изучать психологию. На выбор призвания повлияло, помимо прочего, знакомство со случайно забытой на столе маминой книгой «Игры, в которые играют люди».
Лето после школьного выпускного ознаменовалось двумя важными письмами. Сперва пришел опросник из Уэллсли: они подбирали для Франсин соседку по комнате в общежитии и спрашивали, когда она ложится и встает, где предпочитает готовиться к занятиям – у себя или в библиотеке, любит ли громко слушать музыку. Франсин пришла в растерянность. Как можно заранее узнать, какие привычки у тебя будут в университете? Как описать саму себя, если ты ничего о себе не знаешь? Она успела морально подготовиться, что будет изучать французский язык и культуру на Восточном побережье, но не ожидала, что ее будут учить жизни.
Один вопрос особенно ее беспокоил. Вы курите? Строго говоря, да, Франсин была курильщицей – но не всю жизнь, а только пару лет. Она не курила гораздо дольше, чем курила, и начала делать это только потому, что заинтересовалась французским. Ей было неприятно называть себя курильщицей. Она – франкофил, поэтому и курит. Кроме того, не хватало еще, чтобы мать нашла опросник и принялась третировать ее из-за сигарет. (Миссис Кляйн очень переживала, что табачные токсины могут испортить ее шедевры.) Словом, Франсин ответила «НЕТ». Она не курит.
Второе письмо пришло через месяц – оно было от Мэри Руни, которую университет подобрал ей в соседки.
Дорогая Фрэн (можно так тебя называть?).
Мне не терпится с тобой познакомиться и начать учебу в университете. Думаю, будет здорово. Моя старшая сестра тоже училась в Уэллсли, и ей очень понравилось. Я из городка Бала Синвайд, штат Пенсильвания. Люблю хоккей с мячом, но в универе играть не собираюсь: наверное, времени не будет. У меня такой вопрос: кто из нас привезет стереосистему? Хочу, чтобы у нас в комнате она была. Я могу привезти, если ты не собираешься захватить свою.
С уважением,
Мэри Руни.
Безобидное послание привело Франсин в ярость. Может, сказывались нервы, но соседкин тон ее взбесил, особенно то, как запросто она решила, будто у Франсин есть стереосистема (система у нее действительно была, но все же). Далеко не у каждого есть стерео! Что за бестактность! У многих, например у ее подруги Элли, стерео нет. Да и свою систему Франсин бы не привезла, потому что она была у них с Бекс общая, одна на двоих. Кляйны вполне могли позволить себе две стереосистемы, но очередное бредовое правило миссис Кляйн гласило: каждой вещи строго по одной.
В сентябре 1971-го Франсин переехала в Массачусетс, поклявшись себе, что домой больше не вернется – разве что приедет в гости уже полностью состоявшимся и независимым человеком. Новая Англия мгновенно ее покорила, и кампус был само совершенство – сразу чувствовалось влияние Олмстеда. Озеро, ледниковый рельеф, желтеющие по осени лиственницы… Франсин была очарована. Ее комната находилась в величественном Кейзнов-холле. Даже Мэри Руни оказалась славной (хотя Франсин очень пожалела, что соврала насчет курения – теперь приходилось хранить свою привычку в тайне), а дружные соседи по коридору помогли ей удержаться на плаву во время нешуточной качки адаптационного периода. У нее появились друзья с интересными биографиями, родом из интересных мест: гениальная девушка-физик с Верхнего полуострова; наследница торгово-розничной империи, не оправдавшая ожиданий родителей и оказавшаяся лесбиянкой; юная поэтесса с собственным загородным домом на таинственном Кейп-Коде. Отсутствие мужчин не представляло проблемы – как правило. Франсин скучала по парням, по их присутствию и очаровательному идиотизму, но ведь она приехала сюда учиться и добиваться признания. Уэллсли славился тем, что превращал девочек в серьезных ученых женщин. К тому же рядом был Бостон: автобус ходил прямо от кампуса и приезжал аккурат на Гарвард-Сквер – в это краснокирпичное, кованно-железное средоточие истории и интеллекта.
Время от времени Франсин ощущала уколы тоски по дому. Миссис Кляйн настаивала, чтобы дочь получила двойную специальность, поскольку «бестолковый французский на хлеб не намажешь». Франсин выбрала психологию. «Ну что ж… две бестолковые специальности лучше, чем одна», – рассудила мать. И пусть психологии как предмету не хватало шика, Франсин была для нее создана (а вот любимый французский оказался не ее коньком, в чем она сумела признаться себе лишь спустя несколько лет). «Справочник психических расстройств» стал прямо-таки картой, подсказавшей ей путь к сердцам и умам своих родителей.
Впрочем, первые годы учебы в университете вели ее к одному событию, к одному-единственному месту, где она могла применить на практике свои знания и открыто курить прямо на улице. Этим местом был, конечно, Париж. В конце второго курса она подала заявку на участие в программе по обмену студентами длительностью в два семестра.
Они сняли квартирку в Пятом округе Парижа, рядом со станцией метро «Сансье-Добантон»: по выходным Франсин просыпалась от гама и суеты базаров на улице Муфтар, от запаха свежего хлеба и чесночной колбасы, от крика лавочников, торгующих гондурасскими грейпфрутами, калифорнийскими лимонами, голубиными яйцами, крольчатиной и колбасами. Ее соседкой стала однокурсница Линда Сассман, на четверть корсиканка, получившая в Уэллсли статус СКДнК – Самой Красивой Девушки на Кампусе. Та умудрилась, заблаговременно отправив за океан несколько своих стильных фотопортретов, подцепить в Париже парня, причем еще до того, как очутилась в Европе. У Жан-Шарля оказались такие же голубые глаза, как у Линды. Отец у него был египтолог.
Их квартирка размерами не отличалась: крошка-кухня да гостиная с альковом, который мог с натяжкой сойти за спальню. Но кого это волновало? Главное – они в Париже. Каждое утро Жан-Шарль и его друг Гийом приносили свежий багет. Франсин и Линда поджидали их с горячим кофе, маслом и джемом. Эти четверо, еще два Пьера (ле Блонд и ле Брюн), а также наркоманка в завязке по имени Сесиль составляли bande d’amis[4], регулярно обедавшую в «Четырех сержантах». Официанты и прочие сотрудники «Четырех сержантов» приезжали на работу сразу после утренних занятий в Лицее Генриха IV. Отношения вышеупомянутых людей пестрили сочными подробностями: Гийом раньше встречался с Сесиль и даже помог ей завязать с наркотиками, но теперь та влюбилась в Пьера ле Блонда. Линда – обладавшая неплохим философским багажом и коннектикутским носиком – разлучила Жан-Шарля с его бывшей – сестрой Гийома. Как по-французски! Франсин обожала обеды в «Четырех сержантах» и готова была питаться одними лишь сплетнями (и эпизодическими знаками внимания от Гийома). В дальнем конце зала стоял музыкальный автомат с американской музыкой: Пьер ле Брюн время от времени включал «Johnny B. Good» и громко, с сильнейшим акцентом подпевал Чаку Берри. Друзья так часто собирались в «Четырех сержантах», что хозяева заведения, месье и мадам Т., стали подходить к их столику и предлагать сигареты. Франсин всегда соглашалась – отчасти для того, чтобы услышать от вернувшегося с пачкой красных «Ротманс» месье Т. обязательное: «Rouge et mûr comme les tomates en Californie»[5].
Безусловно, американское происхождение придавало Франсин определенный налет экзотичности, но все же своей неожиданной популярностью она была обязана только сожительству с Линдой Сассман. Линда была создана для Парижа, куда приезжали «на людей посмотреть и себя показать»: недаром стулья на террасах городских кафе были развернуты к улице. Вся их компания держалась на Линде, и даже Гийом не мог долго обижаться на такую красавицу, хотя ради нее лучший друг бросил его родную сестру.
