– Это вы?! – спросил один из никчемных бейдженосцев, показывая на распечатанный снимок.

– Пальцами не трогайте, пожалуйста, – сказал Артур.

Выбрав из стопки четыре фотографии, он поместил их в рамки и повесил в столовой на самолично вбитые гвозди.

Шагнул назад – полюбоваться снимками. Один, два, три, четыре. Аккуратным рядком. Из-за них атмосфера в столовой мгновенно стала взрывоопасной. Наэлектризованной. Фотографии содержали мощный посыл. Но о чем? О щедрости, о доброте, о многочисленных «я», заключенных в одном теле. Артур гордо стоял перед снимками, пока за окном не стемнело.

Желудок жалобно застонал. Еды в доме, конечно, не было, а закупить продукты Артур забыл. Он прыгнул в «сперо» и поехал на юг, в супермаркет «Шнакс», расположенный в Ричмонд-Хайтс. Припарковал машину на просторной, забитой под завязку парковке и зашагал ко входу. Здание супермаркета напоминало огромный кирпичный мавзолей. На лужайке лежали мешки с удобрениями, и их древесно-фекальная вонь застала Артура врасплох. Он поспешил вперед, мимо штабелированных пластиковых стульев и полок с пластиковыми ограждениями для клумб.

В «Шнаксе» было не протолкнуться. Студенты затаривались перед каникулами: шныряли по рядам с алкогольной продукцией, налетали на корзины с кукурузными чипсами, бросали в тележки упаковки замороженных бургеров. Пенсионеры медленно, ошалело брели сквозь обезумевшую толпу, время от времени останавливаясь уточнить цену на фасованную заморозку или понюхать кусок сыра. Артур пробился к нужному холодильнику и начал сгребать пластиковым совком самые экзотические и пикантные оливки из представленного ассортимента.

Тут ему пришла в голову мысль. Надо запастись их любимой едой! Да! Так бы поступил на его месте хороший отец! Артур улыбнулся и отвесил самому себе почтительный поклон.

Стоп. А что они любят?

Пожалуй, вопрос питания детей был единственным, по которому мнение Артура и Франсин совпадало. Она, время от времени боровшаяся с лишним весом, была первой матерью в Шуто-Плейс, начавшей регулярно ездить за продуктами на фермерский рынок Суларда. Она хотела кормить детей полезной едой – уж точно не разноцветными желе и зефирной массой, которой кормили в детстве ее саму, – то есть овощами и свежими (насколько это было возможно в штате без собственного выхода к морю) морепродуктами, которые она называла «пищей для мозга». Экономный Артур был только рад разбавлять детские соки водой в пропорции 1:1. Ни у кого двухлитровые пакеты с соком не жили так долго, как у него. Когда Итан в четвертом классе впервые попробовал неразбавленный яблочный сок на дне рождения у друга, у него чуть глаза из орбит не вылезли.

Артур брел сквозь толпу. Он вспомнил, как приходил сюда с Мэгги – и какие истерики она закатывала по поводу сладкой радиоактивной дряни, которой родители кормили ее друзей. Что ж, теперь она выросла – вполне можно угостить ее чем-нибудь вкусненьким. Однако, свернув в проход с сухими завтраками, Артур увидел перед собой бесконечные ряды ярких коробок: лаймово-зеленых, ядовито-розовых, ослепительно-желтых. Мультяшные персонажи, броские названия – ему пришлось прищуриться, чтобы не потерять равновесие. Как люди ориентируется в этом ассортименте? Зачем им такой выбор?! Не так уж плоха, если вдуматься, была талонная система Советского Союза с его унылыми полупустыми магазинами – бери, что дали, и убирайся. Никакого выбора. Потребительский ассортимент – нелепая и переоцененная привилегия.

Маленькая девочка из встречной тележки сшибла коробку с полки напротив Артура, и к его ногам просыпались разноцветные шарики вздутых злаков. Девочка начала плакать, а ее мать (в ушах эти белые наушники-капельки, которые носят теперь все подряд) даже бровью не повела, просто пошла дальше. Артур остался стоять над рассыпанными шариками. Покачал головой. Ну нет, это уже слишком! Он развернулся и пошел прочь. Дети обойдутся.

Вечером он решил погулять. Зашагал на восток по Трасти-роу – череде нелепых дворцов, оштукатуренных палаццо и пряничных замков, выстроившихся вдоль Форест-парка. Он не сводил глаз с роскошных жилищ и думал о том, как нелепо они диссонируют друг с другом. И еще думал об обозримом будущем.

Однако прошлое не отпускало. За парком виднелись громадные здания больницы «Барнс-Джуиш», соединенные висячими переходами, – казалось, они пытаются встать поближе, тянут друг к другу руки.

Гордость за свой труд по преображению дома – и то была истинная гордость, исключительное чувство, которое дано испытать лишь тем, кто работает руками (Артуру это удавалось нечасто, ведь он, подобно коллегам и соседям, обретался в сияющих чистотой палатах разума), – все же не позволяла ему окончательно избавиться от сомнений по поводу своего плана.

План. А каков, собственно, план? Вот прилетят его дети в Сент-Луис – и что дальше?

Придется их как-то разделить. Поговорить с каждым тет-а-тет. Сперва с Итаном, заручиться его поддержкой. Затем – с Мэгги. Но как? Непонятно. Кто они вообще такие, его дети, чем живут? Итан вроде поселился в Бруклине и работает в консалтинговой фирме… С Мэгги Артур не разговаривал аж с самых похорон. Он ничего не знает о собственных детях. А значит, и доступа к их сердцам у него нет.

И все же они ему нужны. Еще несколько лет он как-нибудь да протянет, но с каждым семестром приближается пенсия (которая под вопросом) и смерть (которая неминуема). А тут еще декан пригласил на разговор… Что-то нужно делать.

А что, собственно? Будь Артур посмелее, он мог бы просто уйти – сбежать. Люди его поколения удирают от подобных проблем, как зайцы. Но если и бежать, то куда? Что с ним будет?

Так, ломая голову над сложившимся положением, Артур добрел до конца парка и очутился перед гостиницей «Чейз-парк-плаза». Стоя у подножия колоссальной пирамиды песочного цвета, этого монументального зиккурата джазовой эпохи, он вдруг понял, что страшно устал – прогулка заняла больше часа, – и зашагал обратно к Юниверсити-Сити.

– Тебе тут нравится?

– Тут – это где?

– Ну здесь, в этом доме. В Сент-Луисе. Не знаю. На Среднем Западе.

Мэгги сидела на кровати плечом к плечу с Франсин. Они пытались одолеть «Основы патопсихологии». До конца первой сессии оставалось еще два экзамена, один из которых был по маминой специальности. Мэгги пришла из общежития домой, чтобы задать Франсин несколько вопросов.

– А почему ты спрашиваешь? – удивилась мама. – Да еще таким тоном?

– Каким?

– Будто заключаешь каждое слово в кавычки. «Средний Запад».

– Ну, потому что это скорее идея, образ, нежели… нежели…

– Точка на карте.

– Да!

– Как «сердце страны».

– Да.

– «Исконная Америка».

– Да.

В этом воспоминании мамины непослушные кудряшки были собраны на затылке серебристой заколкой – того же сияющего цвета, что и любимые наручные часы, которые сейчас обнимали ее запястье. На той же руке она носила тонкие звенящие браслеты.

– Так почему ты спрашиваешь?

Мэгги потеребила мочку уха.

– Наверное, я бы не смогла вот так взять и все бросить ради другого человека.

– Тебе здесь не нравится?

– Да нет, почему. Здесь вся моя жизнь, я другого и не знаю…

– Но…

– Но мы не местные, не со «Среднего Запада», так ведь? Мы из «университетских».

– Отчасти ты права. Хотя я-то как раз родом отсюда, из «сердца страны».

– Ну да. Ты только не обижайся, но у вас с папой все друзья – профессора. И все они живут в Шуто-Плейс. И ты сама только что заключила «сердце страны» в кавычки.

Франсин улыбнулась:

– Я не обижаюсь.

– Да я, в общем-то, и не об этом спрашивала.

– А о чем?

– Я бы не смогла переехать ради кого-то.

– Ты очень независимая. Это здорово и достойно восхищения. И я буду рада приписать эту заслугу себе, если не возражаешь. Значит, я правильно тебя воспитала.

– Но ты-то переехала!

– В жизни всякое бывает.

– Почему ты согласилась?