Наконец он рискнул взглянуть на Каса и увидел, что тот внимательно следит за ним потемневшими глазами, наморщив лоб.

Дин прочесал пальцами волосы.

— Мне пришлось завернуть тебя в полотно, — продолжил он. — Замотать твое тело. Я порвал какие-то занавески, обмотал ими твои ноги, пояс, плечи. Все как положено… Потом нашел высохшие деревья, которые сгодились бы на дрова. На это ведь часы уходят, знаешь? У меня ушел весь день. Порубить дрова, сложить костер, донести тебя, положить… поджечь их — тебя… — с использованием жидкости для розжига…

В этом месте Дину снова пришлось надолго замолчать и постараться пересилить боль в горле.

Кас по-прежнему ничего не говорил.

Дин расправил руки на коленях, глядя в пол.

— Все как обычно, — заставил он себя продолжить. — То есть мы же делали это не раз. И для отца делали, и для Бобби. И для Чарли… И вот, для тебя. У нас и топор всегда есть машине, и жидкость для розжига — так что мы все сделали как надо: подожгли, и стояли, смотрели — мы всегда смотрим, чтоб уж наверняка… чтоб уж наверняка все сгорело до пепла. Господи, этот запах…

Дин машинально прикрыл рукой рот, сглатывая желчь, подступившую к горлу от одного воспоминания.

Сосредоточенно отдышавшись, он снова смог повернуться к Касу — тот смотрел на Дина в полной тишине.

Сглотнув, Дин продолжил рассказ:

— И мы пошли дальше. Я и Сэм. Но… черт, чувство было, будто из нас душу вынули. Мать потерять было тяжело. Но тебя? Кас… ты знаешь, все эти годы… у меня был Сэм, и у меня был ты. И все, понимаешь? Так что это было… — Дин сделал паузу. Описать это казалось невозможным. Касу этого было не понять. — В общем, крайне неприятно, — резюмировал Дин бледно. — Мне месяцами снились сны, — добавил он. — Даже кошмары. До самого того дня, когда ты вернулся, мне снились сны. Я закрывал глаза и… видел, как ты умираешь. Видел, как тебя закололи, как горит твое тело. Снова и снова.

Повисла долгая тишина.

Наконец Кас заговорил.

— Последнее, что я видел, это как ты на меня смотришь, — произнес он почти задумчиво. Дин поднял на него глаза, и Кас несколько секунд внимательно разглядывал его в молчании. Наконец он продолжил: — И моя последняя мысль была… честно говоря, я хотел только извиниться. За то, что был так неосторожен. Я должен был предвидеть, что на меня нападут сзади. Это была небрежная оплошность с моей стороны, дилетантская. Я хотел извиниться за то, что подвел тебя. За то, что оставляю тебя. Потому что взгляд у тебя был такой…

Они оба замолчали еще на какое-то время.

Кас опустил взгляд на свои руки. Он расправил пальцы на одной руке, потом на другой и несколько раз повернул руки ладонями вниз, затем вверх. Наконец он произнес:

— Я даже не знал, что ты сжег мою оболочку. Я сейчас понял, что никогда об этом не спрашивал. Я думал… вернее, полагал, что был воскрешен в то же тело. Тогда это что, получается… копия?

— Отличный новый костюмчик, — заметил Дин, изобразив слабую улыбку. — Если это и копия, то чертовски хорошая.

— Больше чем копия, — сказал Кас, глядя на свои руки. — У меня и шрамы остались. И перья, которые были повреждены определенным образом… порванные опахала, сломанные стержни… — все в точности такое же. — Его лицо приняло задумчивое выражение. — Интересно, неужели он восстановил все до атомов? Джек, или эта сущность… я даже не знаю кто. Или эта копия каким-то образом воссоздана по моей памяти? Или, может быть, он — или оно — осуществило временную корректировку и вызвало ту же оболочку из более раннего времени…

— Я к тому, — прервал его Дин, — что я не хочу снова потерять тебя, ясно?

Кас поднял глаза на Дина, и их взгляды встретились.

— Поэтому если я могу сделать что-то, чтобы помочь тебе поправиться, — продолжил Дин, — ты должен мне сказать. И неважно, если тебе кажется, что меня это напугает. Это мне решать, а не тебе. Неважно, если тебе кажется, что ранение легкое. Неважно, если тебе кажется, что тебя «слегка задели» — или какую там дурацкую фразу ты себе выдумал для описания критического ножевого ранения — и не притворяйся, что это ранение на прошлой неделе было чем-то меньшим, потому что я в этом разбираюсь, приятель, — и Сэм тоже.

Кас не стал спорить; только молча кивнул.

— И, если я могу помочь, ты должен сказать мне конкретно, что нужно сделать, чтобы тебе помочь. Я не буду притворяться, что понимаю это… спаривание, ладно? Очевидно, что нет. Но это потому, что ты мне ничего об этом не рассказал, позволь заметить еще раз, и это твой выбор, дружище. Надо было мне сказать, а ты не сказал. И может быть, как я уже упоминал, у меня есть определенные границы… что-то, чего я не могу обеспечить, и ты, очевидно, и сам это знаешь, но все равно не молчи…

— Я же сказал, это даже не то, о чем ты подумал, — произнес Кас тихо.

Дин сделал паузу.

— Ну а что тогда?

Кас наконец посмотрел на него прямо.

— Иногда я думаю, что вам — я имею в виду людям, в широком смысле, — может быть недоступно понятие близкой привязанности, в которой нет неотъемлемой сексуальной составляющей. Наверное, это больше похоже на… — Кас сделал туманный жест рукой в воздухе, подбирая слова. — Наверное, это больше похоже на то, что между вами с Сэмом. Но даже это не совсем то; я уже думал — присутствие Сэма на тебя не влияет.

«Присутствие?» — подумал Дин. Это казалось ключом к разгадке.

— Это скорее как… — Кас умолк, обводя комнату слегка рассеянным взглядом, как будто пытался подобрать удачную метафору. Наконец он сказал: — Представь, что тебе очень холодно. Ты в снегах, на холодном ветру, в темноте. Идешь долгое время. Скажем, идешь зимней ночью. Тебе так холодно, что ты тревожишься, переживешь ли эту ночь. Холод такой, что высасывает из тебя саму жизнь. Но потом наконец восходит солнце. Прямо перед тобой восходит солнце, поднимается над горизонтом, согревает мир. И прогоняет ночь — с легкостью. И вот ты стоишь в солнечном свете и просто… ну, греешься, да?

Дин молча кивнул. Кас продолжал:

— Ты раскидываешь руки — как крылья — и даешь солнцу прогреть себя до костей. Представь, как ощущается это тепло. До самого мозга костей. И холод уходит. Ты больше не дрожишь.

Он умолк на мгновение, и на его лице появилось выражение, видеть которое было почти больно: смесь жажды и тоски по чему-то несбыточному. Как если бы ощущение, которое он описывал, было недоступно ему.

Кас добавил почти шепотом:

— И наконец можно остановиться… Наконец можно отдохнуть.

Дин мог лишь смотреть на него.

— Основываясь на своем — признаюсь, ограниченном — опыте переживания холода и тепла, — продолжил Кас, выйдя из задумчивости и снова сфокусировав взгляд на Дине, — полагаю, что это вполне хорошая аналогия. — Вид у него стал почти довольный собой: метафора явно вышла удачная. — В солнечном свете ведь нет ничего сексуального, так? И тем не менее он приятен. Он… приносит облегчение, расслабляет. — Подумав секунду, Кас добавил: — И элемент безопасности тоже есть. Волки уже не подойдут, ночные хищники не посмеют приблизиться. Можно наконец безопасно отдохнуть.

— Как если знаешь, что кто-то тебя прикрывает, — сказал Дин тихо.

Кас слегка кивнул.

— Есть и этот момент, да.

«Представь, что тебе очень холодно. Ты в снегах, на холодном ветру, в темноте».

— Ладно, — произнес Дин. — Так что я должен сделать? Как организовать это солнце?

В глаза Каса немедленно вернулась настороженность.

— Ой, ну ладно! — сказал Дин. — Мы уже так далеко продвинулись! Не закрывайся от меня теперь, Кас, ну серьезно?

Кас поморщился.

— Тебе это не понравится, — произнес он с явной неохотой.

— Кас, — ответил Дин, глядя на него сердито. — Мне еще раз повторить? Мне пришлось сжечь твое тело…

— Хорошо, хорошо… — проворчал Кас обиженно, как если бы это был совсем нечестный прием. Его рот слегка скривился, и наконец он признался: — Это требует, гм… физического контакта.

— А как же «Ой, Дин, в этом нет вообще ничего физического…»?